На Северном Кавказе в виде наказания женщин часто обривают налысо или остригают им волосы. Иногда экзекуция сопровождается побоями, иногда жертва настолько запугана и подавлена, что даже не сопротивляется. Даптар разбирался в сложившейся насильственной практике.

Он называл это воспитанием

На сайте управления следственного комитета по Ингушетии до сих пор висит ориентировка на Марем Алиеву. Там она названа «безвестно отсутствующей» и коротко описаны обстоятельства, при которых Марем пропала. Мол, 19 сентября 2015 года, примерно в 15:00 вышла из дома в станице Орджоникидзевская Сунжеского района, где жила с мужем и детьми, и «направилась в неизвестном направлении». Также перечислены приметы пропавшей: рост, телосложение, форма лица, цвет глаз. Последним пунктом – волосы. Черные, прямые, длиной до 30 сантиметров.

Но все было не так. И даже в сухое перечисление примет вкралась ошибка. На момент исчезновения Марем часть ее волос была наращенной. Незадолго до исчезновения молодой женщины, ее муж Мухарбек Евлоев обрил ей полголовы. А потом от щедрот своих бросил ей деньги, чтоб «исправила это все». Случилось такое не впервые.

Однажды, как рассказывает сестра Марем Елизавета Алиева, к ее дому подъехал Мухарбек с какой-то женщиной-блондинкой. Елизавета не сразу узнала сестру. Когда та сняла темные очки, стали видны синяки на скулах и под глазами, а под париком Марем прятала изуродованную «стрижкой» голову. Незадолго до этого Елизавета передала сестре телефон, чтобы та была с ней на связи, если что случится, и теперь Евлоев привез жену, чтобы наглядно продемонстрировать, что с ними обеими будет, если его запрет общаться и передавать что-то Марем будет нарушен.

Были и более страшные наказания. Мухарбек избивал жену, угрожал плеснуть ей в лицо кислотой, а как-то отрезал ей фалангу большого пальца. На этом фоне насильственное состригание волос воспринималось всеми, в том числе и самой Марем, как обыденное, рутинное событие.

«Он брил ей голову так часто, что она уже горько шутила, мол, привыкла быть лысой. Иногда все сбривал, иногда частями. Называл это воспитанием. Делал такое и с другими своими женами, но Марем была третьей, самой молодой. И ей доставалось чаще. Марем – это моя боль в сердце, незаживающая», – рассказывает Елизавета.

Все попытки Марем и ее сестры обратиться за защитой к правоохранительным органам успехом не увенчались. Заявления не принимали или волокитили, а после отказывали в возбуждении дела, даже не известив заявительниц.

В тот самый день 19 сентября 2015 года Марем позвонила сестре и сказала, что во дворе их дома «собираются мужчины» и, если через полчаса она не перезвонит, то – «Лиза, спасай меня». Когда Елизавета приехала к сестре, она нашла там плачущих детей. И никаких следов Марем. Только окровавленный фен и прядь тех самых наращенных волос.

Марем Алиева до сих пор не найдена ни живой, ни мертвой. Уголовное дело об ее исчезновении не возбуждено.

Он мне стрижет бритвой и приговаривает: “Нужно было без мыла тебе на сухую брить бритвой башку твою, чтобы кожу с тебя сдирать, чтобы тебе неповадно было”

Нож, бритва, ножницы

Остригание волос это в чистом виде демонстрация силы и власти семьи, считает президент центра исследования глобальных вопросов современности и региональных проблем «Кавказ. Мир. Развитие» Саида Сиражудинова. Цель – застыдить, унизить и подчинить. Обычно такое делают мать или тети. Но иногда так поступают отец или брат. Отрезают ножом, ножницами, достаточно коротко и намеренно некрасиво. Как будто цель изуродовать. Иногда бреют. Если девушка носит платок, то посторонние могут и не заметить и вся история остается в рамках семьи.

Нельзя сказать, что это широко и повсеместно распространенная практика, но подобное в кавказских семьях никого не удивляет, комментирует правозащитница из Чечни Раиса (имя изменено – прим. Даптара). По ее словам, такому наказанию девушка или замужняя женщина подвергается за ослушание. Неважно, насколько серьезным был проступок, никто не станет спорить с тем, что у родителей над дочерью, у брата над сестрой, у мужа над женой есть власть и право ею распоряжаться. И никто не придет на помощь, потому что тут «дело семейное».

Чеченку Аминат Лорсанову впервые остригли, когда ей было всего пять. Девочка потеряла резинку для волос и матери не понравилось, что та ходит с распущенными волосами. А еще не понравилось, что дочка такая рассеянная. Поэтому мама обрила ее налысо. Правда, мазала потом голову какими-то маслами, говорила, что волосы будут густыми, пышными, блестящими. Когда Аминат исполнилось 15, голову ей обрил уже отец и на этот раз никто о красоте и густоте волос и не заикался. Проступок был серьезный. Точнее, их было два. Сначала Аминат открыла банку грибов, которые предназначались отцу, а когда ее наказали, оттаскали за волосы, выдирая их клочьями, самовольно остригла их. И очень коротко. Такую дерзость ей не спустили.

«Мать говорит отцу, чтоб остриг мне волосы оставшиеся, а сама идет в спальню рыдать, – вспоминает Аминат. – Он мне стрижет бритвой и приговаривает: “Нужно было без мыла тебе на сухую брить бритвой башку твою, чтобы кожу с тебя сдирать, чтобы тебе неповадно было”. То, как он меня брил, с каким насилием и злобой, этого я не могу понять и простить. И еще моему брату младшему сказал меня брить, типа, это и брату наказание за то, что за мной не следит, что я грибы съела».

Когда девушку в традиционных культурах коротко стригут или обривают налысо, она становится «дефектная», «прокаженная», той, кого нельзя касаться, с кем нельзя разговаривать, считает психолог, гештальт-терапевт, волонтерка кризисной помощи в «Марем» и «Нетерпи» Настасья Андриадзе.

«Обривание головы для женщины в большинстве таких культур – это сознательное унижение ее. Это надругательство над ее телесностью, символическое лишение части тела. Ей показывают, что с ней и с ее телом могут сделать, что захотят. Что она должна испытывать при этом? Стыд, стыд и стыд», – говорит экспертка.

У меня мокрые волосы, я в крови лежу на кровати, плачу. У двери стоит отец, сестра. Мать начала меня бить, потом просто берет ножницы и режет мои волосы

Активистка и правозащитница из Ингушетии Асият (имя изменено – прим. Даптара) тоже говорит о стыде, но в иной, в религиозной плоскости: «Старики говорили, что в Судный день все будут голыми. И женщины смогут прикрываться только волосами, поэтому надо их отращивать, чтоб не опозориться. И при таком раскладе – лишить волос, значит лишить единственной защиты, оставить нагой перед всеми».

Девушку могут остричь за то, что заболталась с подружкой и опоздала домой на десять минут, за то, что сама сделала стрижку, не спросив разрешения у родителей, за разговор с мальчиком на недозволенные темы или даже за подозрение, что такой разговор был (все случаи – из практики правозащитников).

Лину из Чечни постригла тетя, увидев, что племянница возвращается из школы вместе с одноклассником и тот несет ее портфель: «Сначала она била меня, пока рука не заболела, а потом обрезала мне волосы огромными портновскими ножницами. Схватила меня, зажала, как кутенка между колен и начала кромсать. Когда через недели три приехал отец, я ему сказала, как тетка научила: что у меня появились вши и пришлось волосы срезать».

Лине было 14, когда все это произошло. Сейчас ей 35, но для нее до сих пор даже на сантиметр укоротить волосы – это «трагедия, ужас и надругательство»: «У меня прямо истерика, я не могу. И даже при одном только виде советских этих ножниц огромных с их лязгом вся холодею».

Но нельзя сказать, что лишение волос – это исключительно кавказская практика. Кандидат исторических наук, младший научный сотрудник отдела этнографии Кавказа Музея антропологии и этнографии Екатерина Капустина усматривает тут параллели и с тюремными «понятиями», и с издевательствами над женщинами, уличенными или заподозренными в связи с немцами во время Второй мировой войны (их публично стригли, причем, нарочито уродливо, под оскорбительные выкрики).

«Интуитивно, это какое-то лишение женской привлекательности плюс унижение. Общепринятая попытка лишить привлекательности и женскости, самая простая в исполнении. Кавказская же особенность лишь в том, что это проделывают, как правило, члены семьи», – сказала Капустина.

Принуждение к платку

Когда 19-летняя Патимат Идрисова сбежала впервые, ее нашли и вернули в Дагестан меньше чем за две недели. Ругали, били, приковывали к батарее наручниками, но волосы не трогали. Остригли после ссоры с матерью из-за платка, который девушка отказывалась надевать, Патимат, отпросившись в ванную, попыталась вскрыть себе вены. Ее принесли в комнату, бросили на кровать.

«У меня мокрые волосы, я в крови лежу на кровати, плачу. У двери стоит отец, сестра. Мать начала меня бить, потом просто берет ножницы и режет мои волосы. Она где-то 60% моих волос состригла, у меня остались обрубки. Сказала – “Не хочешь носить платок, будешь лысой”. Я не реагировала, только плакала. Помню, как отец говорил – “Все, все, хватит, достаточно”. Но мать кромсала, будто получала какое-то удовольствие. Больше всего мне досталось именно от матери», – рассказывала Патимат.

Из историй кавказских девушек следует, что чаще всего девушек уродливо стригут за нежелание надевать платок или хиджаб. Расчет тут простой: строптивая дочь не сможет выйти из дома с такой «прической». Значит, либо будет сидеть взаперти, либо будет вынуждена покрывать голову.

«Отец отстриг мне волосы за отказ носить платок, мне было 13, – рассказывает Патимат (имя изменено – прим. Даптара) из Дагестана. – Он несколько раз предупреждал, но мне казалось это пустой угрозой и ничем больше. Когда он все же схватил меня за волосы и потащил так за ножницами, мне казалось, что я потеряла связь с реальностью. Отрезал неаккуратно, с разных мест клочки волос. Второй раз, мне было уже 15, отец увидел меня без платка на параде. Хотел побрить налысо, но его еле переубедили бабушка с тетями, прямо за собой меня спрятали. Мол, уже взрослая девушка – «не засватают» и «что подумают люди», а не потому, что так со мной нельзя».

Джамиля (имя изменено – прим. Даптара) из Ингушетии подверглась такому же наказанию. Отец узнал, что она прогуливает занятия в медресе, нашел в ее телефоне селфи с непокрытой головой и догадался, что дочь снимает хиджаб, выходя из дома. Как только Джамиля переступила порог, отец, даже не дав ей снять куртку, потащил ее в ванную и избил. Когда счел, что дочь наказана достаточно и уже собирался выйти, заметил ножницы, лежащие на раковине.

«Он резко их схватил, сказал – “Я знаю, что с тобой сделать, чтоб ты перестала вести себя как тряпка”, и начал яростно, в рандомных местах состригать мои волосы, – делится Джамиля. – Он знал, как я любила их и как боялась их лишиться. В итоге в каких-то местах мои волосы были длинной 5 см, а в каких-то 10-30-70».

Джамиля вспоминает, что в этот момент чувствовала злость, ненависть и к себе, и к отцу и желание «убить или умереть, лишь бы это закончилось».

Я никак не боролась, я была уже морально убита, и просто ждала, когда все закончится. Когда она вышла, я пошла в ванную и увидела, что я почти лысая

Стригут не только девушек, но и взрослых замужних женщин. Часто в назидание дочерям. Асият (имя изменено – прим. Даптара) из Чечни вспоминает, как мать перед свадьбой родственницы сделала себе мелировку: «Отцу не понравилось, что его мнение по этому поводу не спросили, он в тот же день схватил ее и постриг налысо».

Правозащитница из Чечни Раиса вспоминает похожую ситуацию, муж настаивал, чтобы жена носила платок, она отказывалась и тот остриг ей волосы.

«А года четыре назад, – продолжает Раиса, – была шумная история, муж обрил жену налысо за то, что она не желала увольняться с работы и сидеть дома. Думал, что такой она на люди не выйдет. Правда, она оказалась не робкого десятка – был шумный развод. Но из всей ее семьи эту женщину поддержал только ее сын и им обоим пришлось из республики уехать».

Самое малое, что могла бы сделать

Алине 22 года, она ингушка. Родственники, узнав о ее романтических отношениях с молодым человеком, избили ее и заперли дома. Из комнаты своей Алина практически не выходила, даже на кухню не выходила, потому что там все время сидела мама, двоюродный брат и старшая сестра и обсуждали алинино «падение». Время от времени мать поднималась и шла в комнату к Алине, чтобы выплеснуть свое возмущение.

«Она материла меня, кидала в меня вещи какие-то, – вспоминает Алина. – Как-то раз зашла очень злая, стала кричать, мол, ты не моя дочь, ты ш…, принялась меня бить, а после взяла ножницы и начала очень коротко отстригать мои волосы. Я никак не боролась, я была уже морально убита, и просто ждала, когда все закончится. Когда она вышла, я пошла в ванную и увидела, что я почти лысая».

Алина присылает видео: уже отросшие, но по-прежнему неровные, обкромсанные пряди, которые ни в одну прическу не уложишь, ни от кого не скроешь и каждому понятно – так с тобой поступили родные. А раз так поступили, то, значит, было за что, и ты «запачкана», ты «не чистая».

Мать Алины проблему с возможной нежелательной оглаской решила просто. Уже через месяц в дом пришел потенциальный жених, солидный человек, на 16 лет старше Алины, разведенный и с ребенком. Историю невесты он знал во всех деталях (мать и дальняя родственница Алины обо всем ему рассказали) и полагал, что девушка должна быть ему благодарна по гроб жизни, ведь он «дал ей шанс». Правда, жениху не нравились короткие волосы, а потому он попросил к свадьбе их нарастить. И даже оплатил услуги парикмахера.

Алина рассказывает, что была скорее рада такому подарку, но прекрасно понимала, для чего и для кого все это делается. Не для нее, конечно.

Мать девушки в переписке с корреспондентом Даптара настаивала, что остриженные волосы – это «самое малое», что она могла сделать и о таком муже, что она нашла для дочери «можно только мечтать», тот ее и «баловал» и «исполнял все ее капризы».

Дочь этих стараний почему-то не оценила. Через несколько месяцев «счастливой замужней жизни» Алина обратилась к правозащитникам кризисной команды «Марем» и очень скоро в московскую квартиру, где она жила вместе с матерью и мужем, приехал наряд полиции по заявлению о насильственном удержании девушки. А с ним и адвокат, представляющий интересы Алины. Так что Алина, собиравшаяся бежать тайком, ушла демонстративно. Оказалось, что в глазах закона (когда он работает) ни у мамы, ни у мужа нет никакой власти над совершеннолетней молодой женщиной, которая не желает, чтоб ее держали дома под замком. Выдавали замуж против ее желания. Избивали и отрезали ее волосы. А наращенные локоны Алина сняла через девять дней после вызволения.

Светлана Анохина