Убийства по мотивам «чести» уже перестали быть историей, которую встретишь в специализированных СМИ или докладах. Благодаря соцсетям, теме все больше уделяют внимание обычные пользователи интернета. И речь тут не только о привычном всем том же инстаграме – тиктокеры, которые являются самыми молодыми среди аудитории соцсетей, потихоньку стали говорить о проблеме.

Нередко они ссылаются на доклад Проекта «Правовая инициатива» – «Убитые сплетнями». Исследование было обнародовано в конце 2018-го года, но актуальность, увы, не потеряло. Согласно нему, например, правозащитники зафиксировали 33 «убийства чести», совершенные в Чечне, Ингушетии и Дагестане с 2008-го по 2017 год. Женщин душили, убивали топорами, ножами, расстреливали, топили в море или реке, травили…

Саида Сиражудинова, соавтор доклада, рассказала «Даптару», почему общество принимает преступников, есть ли отцы, кто встает на сторону дочерей, и из-за чего матери спасают сыновей-убийц.

Страх, с которым ты живешь

— Такие темы называют «закрытыми», но разве это так? Тема всплывает постоянно. 

— Так и есть. Мы обсуждаем это в кругу семьи, в рабочем кругу, с близкими.  В СМИ проникают новости – там произошло убийство, здесь произошло убийство. Тема обсуждаема, она интересует, она волнует. И очевидно, что все это не единичные случаи. Но до нас никто, кажется, не попытался собрать все эти жуткие истории и рассмотреть их как социальное явление.

— Как-то знакомая сказала в пустяшном разговоре: «Ой, нет, отец меня убьёт за такое!». Спрашиваю: «Ты, правда, думаешь, что такое может случиться? Или это просто расхожая фраза?» И самое страшное, что она замолчала и задумалась. 

— Часто девушка, даже не совершившая ничего предосудительного, боится, что ее поступки или слова могут быть истолкованы неправильно и «убийство чести» может произойти. Многие девушки в кавказском обществе не чувствуют себя защищенными. Они боятся сплетен, осуждения, боятся одеться не так, что-то сказать не так. И чаще дело не в поступке, а в его интерпретации, в том, как о нем рассказали. Главный фактор – это страх девушек. Их опасения, что подобное может произойти. Одно дело, когда ты в разговоре можешь пошутить, другое, когда человек уже волнуется и ощущает нависшую опасность. Но и это не говорит о 100%-й угрозе.

— Мне кажется, единственное свидетельство, что угроза реальна – это прецеденты в семье. Были ли в тех семьях, которые ты исследовала, такие убийства? 

— В том-то и дело, что такое случалось не с теми, кто говорил, ай, меня убьют, мне надо быть осторожной! А с теми, кто абсолютно не был готов к такому сценарию. Никогда не слышала, чтобы говорили, у нас кого-то убили, когда прямо спрашиваешь о проблеме. А вот когда мы стали проводить количественное и качественное исследование с глубинными интервью, многие рассказывали, что в семьях знакомых, родственников или в их собственных семьях были такие убийства.

Пятна кровью не смываются

— Как думаешь, по сравнению с советским периодом количество таких преступлений выросло? 

— В зависимости от районов. Был ряд районов, где припоминали много случаев советского периода. И получается, что там практика либо остановилась, либо какие-то истории не известны людям. А есть другие районы, где в советский период было 1-2 убийства, а в настоящий момент их там происходит уже намного больше. Тут очень тяжело выявить какую-то закономерность и найти ей объяснение. Могу по статистике тебе ответить, в селах такие преступления происходят чаще всего, больше половины случаев именно на села приходится. Затем идут крупные города, имею в виду дагестанские города, тут около трети от всех убийств. И самое маленькое количество таких преступлений происходит в маленьких городах и поселках городского типа, около четверти.

В советский период были 1-2 случая на село, а то и на весь район. Но в 90-х пошел прямо всплеск. Так что мы всё-таки можем говорить об определенной тенденции и росте проблемы. Рост этот связан, наверно, с безнаказанностью, с изменениями внутри самого общества, с большим вторжением общества в жизнь людей. В тех случаях, что произошли в советский период, как удалось выяснить, было наказание, и были реальные серьезные сроки. А сейчас мы видим, что сроки стали достаточно мягкие, а порой их вообще нет. Следовательно, люди понимают, что убить они могут, и для них последствия будут не такие прямо катастрофические.  Как некоторые говорят: ну, отсидим несколько лет, зато честь семьи сохраним.

— Хотелось бы понять, что именно они сохранят. Какие бонусы в общественном и собственном понимании они получают? 

 — Эту логику понять тяжело. Ведь если девушку убивают, то это как бы подтверждение ее «вины», ее «проступка». Следовательно, то самое «пятно на чести семьи» не только остается, но оказывается признанным и самой семьей. А если бы семья за девушку вступилась, то и она была бы жива, и та самая «честь» осталась бы незапятнанной. К тому же, анализируя те случаи, что нам стали известны, мы увидели, что большинство убийств были безосновательными.

Люди, ссылаясь на традиционное право. адаты (причём, на вольную их трактовку), забывают, что в те времена, которые они считают «золотым веком Дагестана», подобных убийств фактически не было

— Саида, давай оговоримся. Я отказываюсь рассматривать историю низкого убийства, изучая, были ли «основания» или их не было. И называть эту дикость «убийствами чести» тоже отказываюсь наотрез. 

— Согласна полностью. Но мы же рассматриваем ситуацию с позиции тех, кто такое делает? Так вот, даже с их позиции во многих случаях не было «вины». Но сейчас я о том, что именно после такого убийства многие говорят, что, да, вот в этой семье убили девушку за неподобающее поведение. А значит, оно было. И на этой семье лежит вот такое вот пятно. То есть, эффект получается обратный, и семья вовсе не «очищена», скорее, наоборот, припечатана, заклеймена.

Но ведь есть и другие пути, и другие практики. Раньше, когда семья чувствовала угрозу своей репутации, девушек выдавали замуж, девушек отправляли в другой регион. И очень скоро о них просто забывали, никто и не знал, что где-то когда-то она неправильно, с точки зрения общества, поступила.   

— Получается, человек, который решился на такую крайнюю меру, фактически подрывает репутацию семьи, зато укрепляет свою собственную. Отныне он такой непримиримый, жестоковыйный борец за нравственность и сильный чувак, а вовсе не урод и беспредельщик? 

 — Получается, что так.

Право на расправу

— Давай, во-первых, определим, что называть «убийством чести», чем оно отличается от бытовухи и убийства в состоянии аффекта.

— В докладе мы как раз и ставили перед собой задачу разделить «убийства чести» и бытовые. Отличия есть, но они не всегда чётко прослеживаются. В одних случаях убийца может прикрываться мотивом чести, а в других может об этом мотиве умалчивать, чтобы не бросить пятно на репутацию своей семьи. Такие истории тоже есть. Поэтому дифференцировать тут достаточно сложно, особенно в Дагестане, здесь в семьях происходит очень много бытовых убийств.

— Я сейчас скажу, а ты поправь, если я не права. Мне кажется, что «убийство чести» в химически чистом виде – это убийство, где есть предварительное намерение, где решение принимается либо кругом родственников-мужчин, либо самим убийцей, который опять же является родственником по крови.

— То, что ты нарисовала, это всё-таки классическое убийство, прямо литературное. Такие случаи есть, но всё же они в меньшинстве. Далеко не во всех был сговор какой-то, какой-то семейный суд. А кто-то вообще ни с кем не советовался, это было его единоличное решение.

Когда рассматриваешь глубоко все эти истории, то видишь, что да, человеку поступали вот такие вот звоночки от общества с требованием «принять меры» в отношении его родственницы, либо обсуждалась эта проблема. Но потом же идет процесс обсуждения места и времени, то есть, от воплей и проклятий люди переходят к составлению плана. И вот тут возможно разное.

Многим приходится сражаться с собой, принуждать себя к действию, которое их ужасает, но которое они считают правильным. По «правилам», если тут вообще уместно говорить о правилах, в первую очередь такие решения принимает отец или брат. Но на практике это бывают и двоюродные, и дяди, и отдаленные родственники.

Существует много вариантов, субъектов, мотивов. Основной мотив – забота о собственной чести и реабилитации себя в глазах общества. Люди, ссылаясь на традиционное право. адаты (причём, на вольную их трактовку), забывают, что в те времена, которые они считают «золотым веком Дагестана», подобных убийств фактически не было, да и адаты были немножко другими. Если парень и девушка преступали определенные границы, то их либо женили без права на развод, либо были другие наказания, штрафы, изгнание из села, какие-то еще действия, позорящие человека публично. Но сейчас это всё забылось, стёрлось из коллективной памяти и заменилось вот таким вот искаженным представлением о том, что требуют религия, обычаи и традиции.

Говорить о страшном

— Как ты вела исследования, в какие сёла ездила и как начинала разговор? Ну, вот ты приезжаешь в село, где, по твоим данным, такое преступление было совершено. А дальше?

 — Нужно было действовать очень деликатно, я на месте получала информацию, либо мне говорили, что ничего такого у них нет. Тогда всё равно либо на эту улицу пройду, с соседями поговорю, спрошу, где родственники. Это надо было делать оперативно, потому что если договариваешься, даёшь человеку подумать, то могут отказаться. Много было и пустых поездок, когда односельчане противоречили друг другу: один говорил, у нас было такое убийство, другой отрицал. И тогда нужно было найти село, где есть хотя бы два человека, которые подтвердят факт. Как правило, в сёлах легче.

В Грозном тоже было просто. Район знаешь, пришел, спросил в магазине, спросил во дворе. Главное тут не подвергнуть опасности людей за то, что общались со мной. А потом я шла к родственникам или в эти семьи, но к близким родственникам, обычно там дядя, двоюродные сёстры были. Матерей я редко опрашивала. Только три раза были у меня матери, один раз мачеха и один – бабушка. И тут я себя защищала, если честно. Разговоры с близкими родственниками убитых  психологически бьют очень. У меня полгода депрессия была после первого доклада.

— Ты писала беседу на диктофон? 

— Почти никто не разрешал. Мы беседовали, я сразу садилась в машину и делала записи. Один раз во время разговора с адвокатом, который вел такое дело, я телефон в руки взяла, а он стал кричать: «Только не пишите! Только не пишите!» Я не знаю, почему. Страшно ему было.

Приглашение на казнь

— В повести Надиршаха Хачилаева есть история о брате, которому пришлось убить сестру, и он сошел с ума. Меня много лет этот вопрос мучает: как они живут после? Сладко ли спят, заводят ли семьи? Хранят ли родители детские фотографии своей убитой дочки, ее тетрадки и дневники? Или все это уничтожается без сожаления сразу, как семья решила – убить?!

— С убийцами не общалась. Только с одним. В основном с родственниками общалась, которые не жалеют, что он так сделал. А о нем не хочу вспоминать. Как он выглядел? Как может выглядеть человек, который сидит более 10 лет уже. Старый, изможденный, озлобленный. Не раскаивающийся. Может, он себе поставил психологический барьер, трудно же совершить такое и не сойти с ума, и жить с этим. Надо себя как-то оправдывать. Типа, я был прав.

Но известны случаи, когда убийцы не выдерживали, морально не выдерживали. Человек делал то, чего от него требовали, а после вообще всё разрывал, всё бросал и, несмотря на то, что отстаивал своё традиционное общество и его ценности, бросал и это общество, видеть больше не хотел. Но есть и те, кто совершил убийство и живут, как ни в чём ни бывало. Говорить с ними невозможно, они будто вычеркнули вообще эту страницу из истории своей семьи. И когда их спрашиваешь, односложно отвечают или уходят от ответа. Но среди соседей или совсем дальней родни всегда находятся те, кто был знаком с жертвой и сочувствует ей или считает, что такое страшное «наказание» было необоснованно.

На неё давили, давили, давили, и она совершила самоубийство. Таблетки выпила, умерла сама и всё

— В смысле, обсуждается только доказанность «вины», а само «право наказывать» человека за то, как он распоряжается своей жизнью и телом, никем не оспаривается? 

— Да. Все так. Часто причину смерти скрывают, говорят, болела. Врачи вскрытие не производят, а можно с врачом договориться, он даст это заключение, чтобы у него проблем не было, чтобы самого там не избили. Такое случалось, врач говорил что-то не то и его избивали. Это особенности местного общества, отсутствие вскрытий. Умерла и умерла. Легкие слабые. Или сердце. В таком случае все происходит стандартно, как при обычных похоронах. Соболезнования, тазият. Но нет реального сочувствия, люди приходят и играют свою роль, они понимают, что произошло, но надо повести себя правильно, как от тебя требуется.

А бывает, что девушка просто исчезает и все село знает, что убита, но молчит. Родственником вопросов не задают и о ней просто не вспоминают. В одном селе я случайно попала на похороны. Приехала «убийства чести» искать и попала на самоубийство. Хотя все догадывались, что тут доведение до самоубийства, но шли на тазият, и как бы соболезновали. Вот тогда я реально видела, что в селе происходит. Спрашивала у людей: «Что случилось? Как? Она же маленькая была совсем, меньше 20-ти ей было. Как такое могло произойти?» И люди отводили глаза, хотя обычно в таких случаях все село начинает кипеть, обсуждаются разные версии. А тут – все уходили от разговора.

— Я часто слышу истории, когда к девушке приходят и говорят – не дай нам запачкать руки, сделай это сама.

 — Был случай в Ингушетии, когда на девушку оказывалось сильнейшее психологическое давление, мол, ты опозорила семью, ты должна принять меры. Ее осуждали, видео выставляли в соцсетях, якобы, она плохого поведения. На неё давили, давили, давили, и она совершила самоубийство. Таблетки выпила, умерла сама и всё. И кто будет расследовать? Болела. Отравилась. Мало что ли таких происходит. А потом оказалось, что это была месть со стороны её мужа. А бывает, что девочки просто из страха, что вскроется их какой-то «проступок», из невозможности жить с этим страхом и с мыслью, что их могут убить, кончают с собой. 

Шнурок, нож, пистолет

— Как часто кто-то из членов семьи пытается спасти жертву?

— Нечасто. Далеко не всегда все члены семьи в курсе, что что-то готовится. Но были случаи, когда догадывались и пытались как-то предотвратить, кто-то пытался вывезти  своего ребенка. Были случаи, когда сама жертва догадывалась, что с ней может произойти и пыталась убежать, но ей не дали, поймали и… Даже до дома не довезли. Потому мы и не можем говорить, что «убийства чести» всегда спланированное, все часто происходит второпях, подручными средствами. Девушка может быть задушена тем, что у убийцы под рукой. Часто это верёвки для штанов – знаешь, спортивные штаны, а по поясу пропущен такой шнурок. Бревно даже бывало: ударили по голове и дальше добили. Топор встречался. Часто пистолет. Но на первом месте нож. Для расправы, как правило, выбирают укромное место, вывозят за город, на море, в лес. Иногда все происходит прямо в доме, а тело потом прячут в труднодоступном месте. И все – нет трупа, нет заявлений родных – нет и преступления.

В 2011 году житель села Гимры убил сестру. Вывез ее к Аварскому Койсу, ударил по голове и столкнул с обрыва в реку. Это было в декабре, кажется, и никто из родни заявление о пропаже девушки не написал. А через пару месяцев ее дядя нашел тело на берегу, там же и закопал, но тоже об убийстве не заявлял. Это дело бы вообще не было заведено, пропала и пропала, но парень-убийца был таким, знаешь, правильным мусульманином, он пошел к имаму, рассказал ему. Спросил, правильно ли он сделал. Имам сказал, что это не по шариату, что нужны 4 свидетеля непосредственно самой сексуальной близости, а не слухи. И наказаны должны быть и женщина, и мужчина. Тогда этот парень пошел и сам сдался органам.

— Кто обычно становится инициатором расправы, а кто пытается человека выручить? Я знаю историю, когда в Чечне отец сказал: «Да, всё сделаю», увел дочку казнить, а сам посадил ее на поезд, дал ей деньги, контакты каких-то своих дальних знакомых и отправил.

— Всё зависит от человека. Мы не можем сказать, кто в семье наиболее жестокий, а кто наиболее лояльный. Конечно же, есть классическое представление о матери как главной спасительнице. И мы видим случаи, когда мать шла против семьи, заявляла, что её ребенка убили. Да, они не сумели спасти дочку, но все равно стали на сторону девочки.

Есть отцы, которые говорили, мол, дочка, вот такая ситуация, на меня давят, угроза есть.  Был случай, когда мать, спасая дочку, сбежала с ней вместе и живет сейчас в другом регионе.

А бывает, что и брат говорит сестре: «Я должен был бы тебя убить, и от меня все этого ждут, но я этого делать не буду». Он подставляет себя под упреки, портит себе репутацию, но сохраняет жизнь сестре. Просто советует ей уехать подальше, чтобы кто-то другой из дальних родственников не вмешался. Есть пережитки, которые удобные ряду членов общества, патриархальные установки, которые требуют усиления контроля над женщиной и давления на неё.

Матери, когда их дочь убивают, пытаются спасти и оправдать не только сына

— Меня интересуют истории, где главным проводником и сторонником идеи убийства становится мать. Они выбивают нас из привычного представления, что мать – это любовь и защита. Объясни, а что она от этого получает? С мужчинами понятнее, они укрепляют репутацию жестких и беспощадных, мол, вот как мы строго держим наших женщин. А у матери какой дополнительный бонус?

— Наверное, то же самое, что и при калечащих операциях. Такой вариант контроля над сексуальностью девочки. Мать заботится о своей позиции в обществе, о позиции сыновей и мужа. И для многих благополучие сына важнее жизни дочери. Я не задумывалась об этом, но сейчас ты сказала, и я много примеров вспомнила. В девочку традиционно меньше вкладываются, забота о ней проявляется в жестком воспитании. А ее благополучие, ее чувства мало кого интересуют, особенно, если она уже замужем.

А вот сын – другое дело, о благополучии сына очень сильно пекутся. Девочке негде жить, и это родителей не волнует. А для сына они стараются, все его прихоти исполняют. Его ценность для семьи намного выше. Причем, матери, когда их дочь убивают, пытаются спасти и оправдать не только сына, но и какого-нибудь племянника. Тут какие-то родовые пережитки, когда человек чувствует свою зависимость от семьи, от расширенного круга родственников. Они покрывают убийцу, чтобы не вступить в конфликт с другими членами семьи. И особенно гибкими и лояльными здесь выступают, конечно же, женщины.

Посмертно оболганные

— Мы с тобой как-то говорили, что термин «убийство чести» неверный, что это калька с Honor killing. А как это называется на национальных языках? 

— В «Сборнике сведений о кавказских горцах» 1868 года издания я нашла первое задокументированное упоминание о таком убийстве. История датируется 2 апреля 1866 года. Произошло все в селе Тлядал, Бежтинского участка Дагестана. Сельчане нашли в реке труп новорожденного, стали искать женщину, что недавно родила.

Как искали? Смотрели, у кого из женщин ребенка нет, а молоко в груди есть. Так обнаружили Хадижаму, разведенную женщину без детей. Она пыталась спастись. Говорила. Что ее изнасиловал бывший муж, но ей не поверили.

По адатам, то есть по традиционному праву, изнасилованная женщина должна сразу об этом заявлять. А раз не заявила, значит виновна. Ее убили и похоронили не на кладбище, а в сторонке.

В источнике это было названо «народной казнью». Обычно говорят «убийство из-за позора» или из-за «пятна». То есть, специальная терминология не выработана. А это говорит, что такие убийства это скорее неотрадиция. Исследователи адатов говорят, что всегда были нарушения запретов, в том числе и на физическую близость, но убивали очень редко. И в адатах оно не встречалось в такой форме, в которой его практикуют сейчас. А наши респонденты считают, что такие убийства позволяют спасти все общество, сохранить традиции, мораль, порядок и устои

— Именно моралью, традициями и честью руководствовался тот папаша, что с 12 лет насиловал собственную дочь, а когда та пригрозила, что всем расскажет, убил ее. Якобы, из-за недостойного поведения. 

— Да, задушил, труп бросил в канаву и пошел вместе со всем селом искать пропавшую дочку. А когда тело нашли, стал говорить, что она недостойно себя вела. И если бы не тетя, которой девочка успела все рассказать, получил бы маленький срок и вышел бы героем, пострадавшим за честь семьи. Такое очень часто бывает.

Вспомним случай в Ингушетии, когда женщину на рынке убили. Елене Руставиной было 54 года, стрелял родственник ее покойного мужа, человек чуть ли ни вдвое младше ее. Он пытался оправдаться, что она, якобы, себя «неправильно вела» и он защищал честь умершего брата. А выяснилось, что просто был должен Елене большую сумму и не хотел отдавать.

Случай в Дагестане, в Гунибе. Там отца задержали, когда он мертвую дочку вез через пост. Разумеется, он выдал версию, что это было «убийство чести». Но беседуешь с его односельчанами и всплывают другие мотивы. Как они говорят, причиной стал спор из-за наследства ее матери. Родители были в разводе, потом матери не стало, отец претендовал на наследство, а девочка не захотела отдавать. Во всем селе я не видела ни одного человека, что сказал бы, что она заслужила подобное. Осуждали убийцу, говорили, что он посмертно опорочил собственную дочь. Убийца сейчас в тюрьме, но отбудет срок и вернется в село, будет там жить. А общество не хочет вступать с ним в конфликт, оно его терпит. Почему респонденты об этом говорили? Потому что их возмущала несправедливость, они хотели высказать своё отношение и как-то реабилитировать имя девочки. В то же время они это говорили, прося полной анонимности, ведь девочки уже нет, а они продолжают жить с убийцей и с его родственниками. Внутренние социальные связи сильнее справедливости.

Каждый, посягающий на жизнь, здоровье и свободу другого человека, потому что у него, мол, традиции такие, должен отхватить двойное наказание

— Ты сказала, что серьезные сроки за такие преступления практически не дают. Что это значит?

 — Были случаи, когда люди за убийство вообще не получали какого-либо реального срока. Была ингушская история, когда дядя убил племянницу за сигарету. И сразу же попал под амнистию. Причем, его же еще и пытались оправдать! Мол, девочка оскорбила его  религиозность своим поведением, тем самым вызвав состояние аффекта. Аналогичный случай был в Дагестане, когда отец перерезал горло дочери. И ему дали год или полгода исправительных работ там же, где он и работал. Вот и всё наказание. Сами судьи ссылаются на менталитет! Получается, из-за этого менталитета можно забрать чью-то жизнь, даже не разобравшись до конца в ситуации, и быть оправданным опять же из-за менталитета! 

— Знаешь, я считаю, что как только сказал человек «у нас менталитет такой», ему тут же нужно увеличивать срок. Потому что это значит, что он рассчитывает на понимание и послабление. Каждый, посягающий на жизнь, здоровье и свободу другого человека, потому что у него, мол, традиции такие, должен отхватить двойное наказание. Такой вот у меня лично менталитет и такие традиции.

— Тут ведь все не так просто. К примеру, мотив кровной мести в деле об убийстве считается отягчающим обстоятельством. А вот если девушку убивают из-за тех же самых, как они назывались в советские годы, «пережитков», то здесь они могут быть расценены как смягчающее обстоятельство, хотя, конечно же, это нигде юридически не зафиксировано. Справедливости ради уточню, есть определенный процент случаев, когда убийца нёс адекватное наказание. А иногда один и тот же судья по похожим делам принимал совершенно разные решения.

Допустим, в Хасавюртовском районе много было подобных случаев, и мы видим, судья даёт такие средние сроки, сроки, которые назначаются по ст. 105, убийство. И мы знаем всего лишь один случай, когда убийца получил пожизненное. Но там были факты особой жестокости. За «неправильный образ жизни» мужчина убил не только сестру, но и двоих ее маленьких детей…

 Скормить дракону

— После доклада у меня сложилось впечатление, что любое действие женщины воспринимается как сексуальная активность. Вышла из дома, получила смс, отказалась выходить замуж, взяла сигарету, не послушалась брата. Так что «наказывается» на самом деле? Любая попытка напомнить, что она не вещь, а живой человек со своими желаниями и мнением?

— Наверное, можно и так сказать. Контроль же распространяется не только на тело и сексуальное поведение женщины, но и на все остальное. Даже ее строптивость может быть истолкована как подрыв чести. Чаще всего убивают не потому, что женщина что-то сделала, а и-за того, «что могут подумать люди!». Женщина должна быть пассивной и послушной.

В Дагестане один из респондентов сказал: «Женщина, как она родилась, с этого дня за себя не отвечает. Ей самой выходить замуж, что-то делать – не дано. Зависимость – это ее свобода». Он имел в виду, что женщина, которая только слушает и подчиняется, на самом деле не ущемлена, а довольна. Потому что свободна от выбора и ответственности за него.

— Пытаюсь представить, как ты приезжаешь в село, сидишь у кого-то, расспрашиваешь, а они показывают — вон соседский дом, там такое было. Ты на него смотришь, и что ты видишь? Кажется ли он тебе ужасным местом, где совершилось дикое, непредставимое, где убита девочка, их же ребенок, а все живут по-прежнему?  

— Кажется! Кажется! Кажется! И не только дом. Эти люди, убившие, продолжают дальше жить, как будто человека и не было. Это, конечно же, страшно. Общаться и понимать, что они вокруг тебя. Ты видишь жизнь ребенка, который всю жизнь находился под давлением. И его убивают те, кто должен был его защищать.

Вот разводится мужчина, отбирает ребенка у матери, бросают его бабушке, тёте или ещё какой родственнице, живет своей жизнью, гуляет, беспредельничает. Ребёнок не видит матери, не знает отца. Он потерян. Он нуждается в поддержке! А его берут и убивают за малейший проступок, который и в сравнение не идет с какими-то делами самих убийц. От этих вот девочек, не имеющих жизненного опыта, что-то требовать, наказывать их, для меня это просто жутко.

— А как в таких семьях расправляются с памятью? Уничтожают вещи убитой дочки? Хранят в телефоне фотографии, где она еще ребенок, в кругу любящей семьи, которая потом ее сожрет?

— Никогда не просила фотографий, даже не знаю, есть ли они. Но те, что осуждают убийство, наверное, хранят память. Почему мы вообще получаем информацию? Потому что есть те, кто не согласен с таким. И своими рассказами они пытаются реабилитировать жертву, а может, и оправдаться за то, что не помогли ей. 

— Так в большинстве случаев, они же сами, сами к этому подталкивают! Все эти вопли в соцсетях – У нее мужчин нет в доме! Куда смотрят отец и братья! – это же прямые призывы взять в руки нож или проклятый этот шнурок. 

— Так и есть. Некоторые наши респонденты прямо говорили, что эту «традицию» неплохо бы возродить. Что это «полезно для общества». Так и живут. Сначала подтолкнут, потом пожалеют. Потом опять подтолкнут.

Светлана Анохина