Иногда нам пишут. Иногда нам пишут не только комментарии к публикациям, но и настоящие письма, на нашу редакционную почту. Чаще всего люди обращаются со своей бедой, ищут поддержки, все еще веря, что журналист – это всемогущий такой человек и огласка поможет добиться справедливости. Но иногда письмо – это просто попытка выговориться, рассказать о себе, о своей жизни, о своих мечтах и о том, насколько они сбылись. Этот текст редакция Даптара не заказывала – он пришел, что называется, самотеком. Мы не можем проверить подлинность истории, но она, как и пишет автор, вполне «обычная». В ней нет ничего, чего бы мы не знали, не видели сами или не слышали раньше в том или ином варианте от своих подруг, соседок, сотрудниц. И про мечты, и про то, как их отнимают или подменяют. Все узнаваемо, все «обычно». Необычна разве что арфа. Об арфе мечтают немногие. Поэтому мы и дали тексту такое название.
Меня зовут Хадижат, я бухгалтер и мне 53 года.
Я обыкновенная дагестанская женщина и история моя обычная.
Совсем недавно я открыла Даптар для себя – мне племянник прислал ссылку, сказал, вот смотри, тут многие думают, как ты, ты не одна. И правда, так здорово, что многие девочки молодые своего добиваются – свободы, независимости. Но это молодые, в молодости многие вещи легче даются.
А потом я прочитала историю Джамили, и это просто поразительно, что вот есть женщина моих лет, которая думает также, как и я. Как будто я всегда была в пустыне, а тут подошли люди настоящие. Живые. И мне хочется вам рассказать о себе, как я поняла, почему мы живем так, как живем. Правда, мне еще не очень понятно, как ситуацию менять. Но, наверное, просто говорить об этом тоже важно?
Итак, я бухгалтер Хадижат, мне 53 года.
Не все тут правда.
О своем возрасте я никогда не вру – это бессмысленно.
Вот имя – да. Если я назову свое, то все сразу поймут, кто я. Оно такое громкое, острое, и довольно старомодное, мне досталось от прабабушки. Она свое имя оправдывала по воспоминаниям – была громкая и командирка. Во мне ничего от нее нет, кроме имени – когда мы росли, то нам все время внушали, что девушке смеяться громко нельзя. Потому что это привлекает внимание, а самое главное – не привлекать, пока не достигнешь нужного возраста. Потом тебя начинают таскать на все свадьбы и заставляют танцевать, потому что нужно же как-то привлечь к тебе это самое внимание? Так или иначе, я все время думаю, что все эти истории про строгих и тихих дагестанских женщин – это удобная легенда, и продвигают ее мужчины. Потому что им нужен постоянный контроль – так ведь намного легче подчеркнуть свою мужественность?
Так что – пусть я буду Хадижат, так легче.
И я действительно бухгалтер, и слова дурного про свою работу не скажу – она мне позволяет жить самостоятельно и не слушать советов родни. Но это совсем не то, чего я хотела, когда училась на математическом факультете. Хотя и математический никогда не был моей мечтой.
Я была дочь номер 4, за мной шел долгожданный сын. Капризы дочерей в нашей обычной городской дагестанской семье, не очень исполняли
Потому что единственное, чего я всегда хотела – была игра на арфе. Я тот день, когда мечта появилась, помню прямо до последней детали. Мне пять, и я в гостях у троюродной сестры Эльвиры. У нее день рожденья, и ей подарили арфу. Это такой детский вариант инструмента был, но не совсем для малышей – эта арфа была в мой тогдашний рост, и казалась совсем настоящей. К ней прилагались ноты. Конечно, я знать не знала, что это такое, но я помню, что мне не хотелось от нее отходить. Прижималась ухом к раме и слушала, куда звук уходит, пока все дети вокруг пытались приспособить игрушку как лук для стрельбы. Я эту арфу во сне потом видела, наверное, год. Как я играю – именно на этой эльвиркиной арфе.
Я и сейчас иногда себя в оркестре вижу – как мои пальцы летают по струнам в «Лебедином озере», и это хорошие сны.
Я тогда такую попросила себе тоже, конечно. Но мама даже отвечать не стала – я была дочь номер 4, за мной шел долгожданный сын. Капризы дочерей в нашей обычной городской дагестанской семье, не очень исполняли – забудет, перерастет.
Но я не переросла. Арфа со мной так и осталась. Во время пандемии я нашла на ютьюбе уроки игры на арфе, и все их просмотрела, так что я, можно сказать, теоретик. Пандемия вообще во многом была таким счастливым временем для меня – моя бухгалтерия меня кормила, и еще оставалось столько времени! Не надо было таскаться на бесконечные соболезнования, на свадьбы, отдавать родственный долг визитами к престарелым родственникам, даже общение с сестрами прекрасно свелось к семейному чату в вацапе!
Я начала английский учить, и вот сейчас уже читаю спокойно, и фильмы могу смотреть, стала читать всяких аналитиков, училась игре в покер и даже думаю об игре на бирже, в принципе понимаю, как это работает. Ничего об этом моя родня не знает, и слава богу. Наверное, я и арфу настоящую могла бы купить, в принципе я могу себе позволить, но ее ж не спрячешь, и тогда мои сестры точно меня в психушку казанищенскую отправят.
Так вот, пандемия. Я в это время начала вдруг вспоминать свою жизнь, потому что просто вот чуть больше свободы выдали. И маму свою. Маму, которая прожила совсем не свою жизнь. У меня дома есть ее фотография – маме 20, она в лыжном костюме где-то в карельских лесах. В такой шапочке пушистой стоит и хохочет во все свои 32 зуба.
Через два года все это закончится – она выйдет замуж за высокого серьезного юношу в костюме и шляпе, родит ему 5 детей, четверть века будет страдать от тяжелой астмы, а потом уйдет в 57 лет через две недели после глупой гибели единственного сына.
Где та мама? Нам не досталось хохочущей мамы. Я не помню, чтобы она так смеялась. Она даже улыбалась редко – она нас воспитывала так, как будто, если мы сойдем с этой правильной прямой дороги, то случится огромное несчастье. Как ядерный взрыв или даже хуже. Помимо обычных обязанностей – главным было – не беспокоить отца. Никогда не просить у него денег, вести себя так, чтобы никто ничего не мог о вас плохого ему рассказать
И вот я прочитала на Даптаре историю Джамили, и это такое созвучное мне, я часто думаю, почему мы никогда не сопротивляемся этому течению? И почему большая часть из нас потом становится движущей силой этого течения?
Как моя самая старшая сестра, например. Она красивая была, ее задвинуть не получалось. Танцевать любила, как выйдет на свадьбе – не остановить. Замуж вышла как и все вокруг – потому что надо. За родственника, конечно – как и все вокруг. Прожили вместе 20 лет – вот есть такое выражение «худо-бедно». Вот так и жили – худо и бедно. Если б не ее работа врачом, то не всегда было бы что на стол поставить. А потом муж разбогател. И сразу ушел к другой. Ну типа, вторая, но домой приходить перестал. Как и раньше, денег не давал, но вообще оказалось, что он и по паспорту уже на другой женат, и там дети. Тоже трое. И моя сестра, нет, чтобы вздохнуть с облегчением – она стала… ну злая. И как будто отчаявшаяся. Нам, сестрам, сказала – вы не понимаете, я ему жизнь отдала. И вот она покупает за какие-то огромные деньги волчью мочу и идет обливать соперницы порог. Взрослая женщина, врач! И что еще хуже – дочерям внушает, что надо быть для мужа всем, чтобы он на сторону не бегал. И замуж их выдала за первого встречного, что называется.
У нас на Кавказе – есть вмененные мечты. С самого начала тебе не просто указывают, что делать. Тебе еще объясняют, о чем мечтать. О муже и детях, конечно же
Я билась за племянниц. Но сестра меня оборвала очень резко, что ты, мол, бездетная, что ты понимаешь. Я даже не обиделась, честное слово – настолько вот мои собственные любимые сестры мне стали чужими. А чужие тебя лично обидеть не могут – это как на разных берегах океана жить, вы друг до друга не докричитесь просто.
Просто подумала тогда, что будь у меня дочка, я бы ее увезла в Черногорию. Там она могла бы жить ту жизнь, которую она хочет, а не которую хотят для нее все вокруг. Черногорию я выбрала, потому что на картинках она похожа на Дагестан. И я бы не скучала по горам, которые так люблю. Ну вот себя я увезти не могу, потому что много обязанностей вокруг, а если бы дочка была – она была бы главная в моей жизни.
Или моя вторая сестра. Вот кому характера было не занимать. Она себе могла из родителей даже разрешение на занятие конным спортом выбить – это при том, что нам даже велосипед не разрешали! Любила животных, тащила их домой и как-то всегда умудрялась маму убедить, что ей просто необходима эта вот кошка или собака. Однажды из парка попугая принесла – говорила, сам на плечо сел. Всегда мечтала быть ветеринаром, и стала им.
И вот ее выдают за троюродного брата – а он силовик. И вроде он ее не бил никогда, но она его боялась просто до трясучки какой-то. Помню, как я к ней забежала из института перекусить, а тут его машина подъезжает, и она бросается ко мне с полотенцем и заматывает меня в него, потому что я в брюках! Он ее сломал совершенно, она плакала все время. Понимаете – человек тридцать лет проплакал! А он потом в Москву перевелся и ей «талак талак, талми талак!» по телефону сказал. Дом оставил, машину, квартиры обоим сыновьям – но даже не поговорил с ней. И она стала как все тетки, и ее мир – это сплетни: а вот эта уже третий год в одном пальто ходит, а вот у этой сын наркоман, а у той дочь гулящая. Ничего от той сильной сероглазой девочки не осталось, ничего.
А вот третьего зятя я всегда любила, он мне как брат был. Знаете, в любых семьях есть своя «история любви», когда у зятя нация другая? Ну вот сестра с ним училась в одной группе в институте, и они с первого курса тайно встречались, а на четвертом их наша тетя увидела, и все закрутилось быстро. Он такой улыбчивый был и веселый, его все полюбили у нас – с ним можно было о фильме поговорить, книгу обсудить. Домой приходил, подбрасывал сыновей на руках, жену в щеку целовал. А потом как-то раз он просто вернулся с работы и сказал жене, что больше так жить он не может. Что любит ее и детей, но и того другого любит тоже…
И уехал с ним за границу. Первое время присылал подарки мальчикам на мой адрес, деньги переводил, но сестра просила передать, что ничего не надо, что он и для нее умер, и для сыновей. Она теперь вся в черном, и говорит только о молитвах, о вере, и двое ее бородатых сыновей тоже. Я стараюсь как можно меньше времени с ними проводить, это как будто какой-то дополнительный слой, чтобы меня задушить, задыхаюсь в их богомольном доме.
Я была молодой, это были девяностые. Денег ни у кого не было, надеть на себя было нечего, мы папины рубашки старые перешивали в кофточки
О своем браке мне рассказывать нечего: муж – троюродный брат отца, десять выкидышей, три неудачных ЭКО и развод, за который я благодарна. С того самого дня, как мне надели на палец кольцо – я как будто попала в такую трубу. Ну такую аэродинамическую – такой аттракцион в Москве есть, знаете? Там человек висит, у него лицо искажено от воздуха, руки-ноги болтаются, а сделать он ничего не может. Я как-то по телевизору репортаж увидела, и поняла, что это вот моя жизнь – в трубе, в которой меня крутит чужая воля, я куда-то падаю, и все попытки удержаться приводят только к тому, что я больно бьюсь локтями.
Конечно, я спрашивала себя – почему я ничего не изменила? Можно было взять паспорт и уехать в Москву, тогда охотой за беглянками с таким рвением власти не занимались, я могла бы спокойно снять комнату и работать, и сейчас у меня уже, наверное, была бы та жизнь, которую я хочу, и в ней была бы арфа и еще что-то. Но тут же встает мамино лицо с синими губами, она бы, наверное, этого не пережила, и я бы на всю жизнь осталась бы той паршивой овцой – дочкой, что убила мать.
Кто-то, конечно, скажет, что это пустые отмазки, что добивается чего-то только тот, кто может скинуть с себя груз чужого мнения, и будет прав. Но есть еще одно препятствие – его преодолеть еще сложнее, оно внутри себя. Я наткнулась на одну психологиню в ютьюбе, и от нее узнала, что есть в психологии есть такое понятие – вмененные воспоминания. Когда человеку внушают, что вот с ним было то-то и то-то, и он делал вот это, и был именно таким. А он во всем этом не видит себя, но соглашается, потому что на него сильно давят.
Так вот у нас на Кавказе – есть вмененные мечты. С самого начала тебе не просто указывают, что делать. Тебе еще объясняют, о чем мечтать. О муже и детях, конечно же. О том, чтобы выйти замуж, и дальше все мечты они как-то резко заканчиваются.
Брак. Дети. Смерть.
Мне много лет, и я до сих пор спрашиваю себя – почему для всех вокруг это нормально? Почему наша женская жизнь не стоит и гроша? Вот я, например, для любого мужского родственника – просто старая бездетная тетка, доживающая свою жизнь, и единственное, что во мне важно – это кому достанется моя двушка, когда я умру… Кстати, я ее записала на единственного человека в семье, которого я все еще искренне люблю – на сына моей самой старшей сестры, который убежал от нашего тухума в Индию пять лет назад.
Остальные племянники не знают. Сюрприз будет.
Вот мой мальчик не захотел всего этого нашего «счастья», не захотел молиться, не захотел жениться, не захотел пойти работать в мэрию или органы. Работает программистом, катается на доске, серф называется, живет с какой-то шведской девочкой. Мать его шипит в вацапе каждый день, что он должен вернуться, жениться, найти работу и ухаживать за ней, потому что она старая и потому что каждый должен чем-то жертвовать во имя семьи. Я в ответ каждый день пишу ему, чтобы не вздумал приезжать, а сейчас это просто опасно, что мать его в порядке и еще сто лет на своей злобе проживет. Он зовет меня в гости, и я вот, наверное, скоро наберусь храбрости и поеду.
…Так вот, вмененные мечты. Я была молодой, это были девяностые. Денег ни у кого не было, надеть на себя было нечего, мы папины рубашки старые перешивали в кофточки. У меня была юбка, которую я сама сшила – десять слоев школьных коричневых ленточек, каждый слой из десяти «этажей» — самая красивая юбка на свете была, ко мне в институте подходили, предлагали продать! Это сейчас трудно понять, но и представить, какими мы чувствовали себя свободными – тоже невозможно. Сто дорог впереди, можно даже за границу поехать! Ну да, денег пока нет, но будут же. Но когда мы вчетвером все это, хихикая обсуждали, мама нас обрывала – «мечты идиота», вот как она это называла. Замуж пора, свою семью создавать, пока хотя бы какие-то претенденты есть, чем чаи гонять, займитесь уже чем-нибудь.
Брак. Дети. Смерть.
Даже мечтать о чем-то другом было нельзя. Вот я как-то напомнила сестрам, как мы хотели уехать в Приэльбрусье все вместе, кататься на лыжах, так они сказали, что не помнят ничего такого, это твои фантазии были личные. То есть вот с ними все это удалось – даже мечты о другом куда-то пропали, как будто их не было никогда.
А я вот все помню. Только от этого не легче. И с каждым годом мне все тяжелее терпеть эту привычную нашу дагестанскую атмосферу вокруг. На всяких семейных мероприятиях я обычно молчала и улыбалась, поддакивала. Говорила себе – вот такая у тебя роль, сыграй ее. У меня был даже специальный комплект одежды для всяких семейных сборищ – коричневое платье с блестками – для свадеб, черные юбка и свитер с камнями траурными – для похорон. И платок, который я купила у соседки, которая в хадж ездит как на работу. Все вещи дорогие. Я это про себя называла «реквизит». Потому что на работу я ношу брюки, пиджаки и яркие кофточки. И ненавижу любые головные уборы.
И вот последние три года я себе говорила – Хадя, пора это прекращать.
Хадя, тебе много лет, ты можешь жить как хочешь, ты ни от кого не зависишь – выкинь эту противную одежду, сделай сложное мелирование и ту стрижку покороче, которая тебе нравится. Перестань думать о том, что скажут – ты ведь знаешь прекрасно, что они скажут, тут секрета нет, у них будут две версии: «завела мужика» или «сошла с ума».
И сама себе отвечала, что тогда придется биться с сестрами, со всей родней, а где взять силы на все это? Я же понимала, что это вызов их «норме», за которую они будут сражаться до крови. А потом я как-то ночью лежала без сна и вдруг поняла, что вот она, моя жизнь – я ж скоро мамин возраст догоню, а все еще иду на той веревке, которую на меня накинули при рождении.
И мне стало ужасно противно. И я встала ночью и начала паковать вещи, которые «не мои». А утром написала объявление на Авито, что продаю свою «горку» и всю эту мебель в нашем дагестанском вкусе. И теперь у меня квартира в японском стиле – все светлое, минимум мебели и только один яркий ковер на полу.
Меня это ужасно радует. Сестры губы поджали, конечно: типа, зачем ты выкинула хрустальную вазу, которую в приданое положили, память о маме. Я им говорю, что и так ее помню, а ваза была уродливая и тяжелая. Но они не поддержали, конечно. А уж когда я пришла на соболезнование в джинсах, свитере оверсайз и на моей мелированной голове был черный ободок вместо платка – в воздухе прямо висел скандал. Мальчик мой смеялся и обещал прислать мне шляпку с вуалью для следующего траурного мероприятия.
Наверное, так себе протест. Детсадовский.
Но для меня почему-то ужасно важный.
Кстати, я билет покупаю в Индию.
Вернусь и посмотрю, как жизнь пойдет.
Может даже арфу куплю. Я для нее специально место оставила свободное у окна.
DAPTAR 