«Много лет мне не хватало решимости, чтобы разорвать все и уйти. Я уходила и возвращалась после извинений, обещаний исправиться и перестать издеваться над нами. Через пару дней все начиналось по новой, а муж с усмешкой произносил: ‘Поверила? Вернулась? Ну и дура’», – вспоминает Джамиля из Махачкалы. Ей 52 года, и она до сих пор пытается понять, почему у нее так подавлена способность к сопротивлению.
– Феминисткой в Дагестане стать несложно. Достаточно в один прекрасный день очнуться и осознать, что жизнь, пожертвованную другим, тебе никто никогда не продублирует. А потом постараться наполнить ее своим содержанием, научиться управлять ею, как хочется тебе самой, а не тем, кто почему-то считает себя твоим хозяином и решает за тебя самые важные на свете вещи. Перестать бояться и думать, что тебя не одобрят. У меня на это ушла большая часть жизни.
Я росла в совершенно светской и современной городской семье. С родителями мы были близки, а для отца я была и дочкой, и сыном в одном лице. Он брал меня с собой на рыбалку, водил в кино, учил обращаться с инструментами и мастерить всякие электрические штуки.
Но патриархальные скрепы в моих родителях были все же сильны. Девочка не должна краситься, носить короткие юбки, кофточки должны быть высоко застегнутыми, и даже бретельки лифчика не должны выглядывать из-под сарафана. Да, еще и попа, если ты в брюках, обязательно должна быть прикрыта – некрасиво обращать на себя внимание парней.
Парни, кстати, не упускали возможности задеть. Могли подбежать на улице и с размаху огреть ладонью по заднице, а одноклассники в школе – задрать юбку или облапать в узком коридоре в толпе. Жаловаться или искать защиты было бесполезно. Сама виновата, не так оделась, не там шла, улыбалась, значит, нравилось. В школе даже родительское собрание проводили на тему поведения девочек. Не знаю, приглашали ли родителей мальчиков на разговор, и что там говорили, но мама пришла из школы с уверенностью, что пора прикрутить гайки. А папа сказал пару слов мальчишкам, и те от нас отстали.
Когда я стала студенткой, в моде были тени в виде смешных новогодних блесток, мы их даже сами нарезали из дождика и смешивали с глицерином. Я нанесла такие на веки и собралась в институт. Папа в тот день почему-то задержался дома, увидел эту красоту и запретил мне выходить, пока я не умоюсь: нечего ходить, как гулящая. Устроил скандал, я разревелась и опоздала на пару.
В то же время родители были демократичными, я свободно ходила на школьные вечера, гуляла в компании одноклассников. Но если задерживалась, отец тут же обвинял в этом маму, говорил, что она меня балует, и ей надо строже со мной, а то беспутная дочь, пришла после девяти. Меня встречали около школы или у дома, чтобы видеть, откуда и с кем я иду.
В итоге сильнее всего у меня было чувство страха за каждый поступок. Со временем я, конечно же, научилась придумывать и скрывать многое из того, что происходило в моей жизни, чтобы не быть виноватой перед родителями. Поэтому хотелось поскорее уже выйти замуж и зажить самостоятельно и без их постоянного контроля. Тем более у нас обычно говорят – выйдешь замуж, тогда делай что хочешь. Спойлер: ничего из этого не вышло. Делать приходится то, что хочет муж, его родня, а потом дети.
Мне надо было развернуться и уйти уже тогда, в первые дни знакомства. Когда он вышел из автобуса, не подав мне руки, и пошел, не обернувшись
Замуж меня никто насильно выдавал и женихов не подбирал. Один раз двоюродная тетка привозила из Буйнакска дальнего родственника знакомиться, но мне он не понравился, маме тоже, и продолжения не было. А папа вообще предпочел задержаться в тот день на работе. Несколько кандидатов на мою руку немедленно пробивались папой, который был силовиком, на наличие скрытых судимостей у жениха и его родственников, и если что-то было не в порядке, то мне говорили – дружить можешь, но замуж не думай. Нечего досье портить.
Потом я начала работать и поняла, что если я не выйду замуж в ближайшее же время, то меня ждет участь большинства женщин в педагогических коллективах – или остаться старой девой, или стать матерью-одиночкой, которая родила «для себя».
Поэтому на первое же более-менее стоящее предложение ответила согласием. Будущий муж сделал мне предложение буквально на следующий день после знакомства. Но не от большой любви, как я поняла позже. Не уверена, что он вообще кого-то любит, кроме себя. Он жил один на Севере, и семья мечтала его поскорей остепенить, чтобы он не нашел там местную и не мусульманку.
Родители мои согласились на брак с некоторым сомнением. Естественно, начали пробивать через всех знакомых, узнавать все про его семью, как у нас это бывает. Как ни странно, по папиной линии досье у него было чистое, а вот маме приятельницы наговорили всякого. Что семья скандальная и проблемная, а сыночек избалованный, инфантильный и ленивый. Но я, такая сильная и самоуверенная, наивно думала, что смогу его недостатки исправить своей сильной любовью. Переоценила себя.
Что такое абьюз, я тогда не знала, и некоторым деталям не придавала значения. Мне надо было развернуться и уйти уже тогда, в первые дни знакомства. Когда он вышел из автобуса, не подав мне руки, и пошел, не обернувшись. Я почему-то поплелась следом, делая вид, что ничего не случилось, и меня все устраивает. Теперь, когда я вижу девчонок, покорно плетущихся за парнями или мужьями, я сжимаю кулаки и мысленно кричу им: «Это не любовь и не счастье! Беги!». Но не поймут, даже если крикну. Потому что нас учат терпеть и покоряться. И я покорялась долгие годы, когда он меня унижал и бил, кричал на детей и выгонял из дома.
Впервые он ударил меня по лицу, когда первый ребенок был совсем маленький. Мы жили на его Севере одни, и я сообщила ему, что моя мама едет к нам в гости. Он заорал, что ему надоели мои родственники, и чтобы мать к нам не приезжала. Я ответила, что она уже в пути, и только пару часов назад я об этом узнала. Он вскочил с дивана, залепил мне пощечину. Была ночь, ребенок крепко спал, а за окном морозище. Идти или ехать мне было некуда. А рассказывать все маме… Это был бы жуткий скандал, а потом на долгие годы «сама виновата, я же говорила тебе, не спеши за него выходить». Поэтому синяк на лице я объяснила тем, что поскользнулась на балконе.
Через несколько лет мы вернулись на родину, но скандалы становились все чаще. Какое-то время мы жили с его родителями – эти месяцы были адскими. До работы я должна была приготовить еду и прибрать в доме, отвезти ребенка к своим родным, доехать с двумя пересадками до работы, а вечером так же вернуться обратно и опять прибирать и готовить.
Беременная? «Ну и что, – говорила свекровь. – Я днем в огороде копала, а вечером рожала. Терпи. Муж должен быть сытым, обстиранным и довольным. И почему ты папе не ту чайную ложку дала? Он с этой не любит варенье есть».
Дошло до того, что на четвертом месяце беременности я решила уходить. Свекровь была за, золовки тоже. Только свекор принял мою сторону, и я опять осталась.
А свекровь проводила со мной воспитательные беседы: вышла замуж, твоя жизнь закончилась. Жить надо для мужа и для детей. Но больше для мужа, конечно, потому что детей можно сколько хочешь нарожать, а муж у тебя один. Так она сказал мне, когда я родила тройню. В их тухуме (род – прим. Даптара) многоплодных беременностей не было, и она заподозрила, что я детей нагуляла. Когда они чуть подросли, и стало видно, что дети, как две капли воды похожи на отца, она свои подозрения озвучила. Я опять промолчала.
Муж мой то уходил в запои, то просил ему помочь, и я искала медсестру, которая ставила бы ему капельницы. То он голодал, то занимался всякими духовными практиками. Чего только мы не пережили с детьми. Я чувствовала, что истощаюсь морально, что так вся жизнь пройдет в издевательствах и унижениях, но не решалась это прекратить. Сказала свекрови, что все же я разведусь, устала терпеть. А она опять завела пластинку о жизни для мужа.
Тут я не выдержала и спросила: «Ну вот, ты прожила свою жизнь для мужа и детей, ты стала больной и немощной. А где твоя собственная жизнь? Что ты сделала для себя? Ты же понимаешь, что второй жизни не будет. Это не кино, где много дублей, и можно переиграть то, что не понравилось».
А она подумала и неожиданно согласилась со мной. Мне ее даже жалко стало.
Он издевался над моей внешностью, лишним весом, унижал моих родителей, говорил всякие гадости
…Много лет мне не хватало решимости, чтобы разорвать все и уйти. Я уходила и возвращалась после извинений, обещаний исправиться и перестать издеваться над нами. Через пару дней все начиналось по новой, а муж с усмешкой произносил: «Поверила? Вернулась? Ну и дура. Я не изменюсь никогда».
Он издевался над моей внешностью, лишним весом, унижал моих родителей, говорил всякие гадости. Что меня заставляло терпеть все? До сих пор не знаю, почему во мне так подавлено сопротивление насилию, откуда такая нерешительность.
Как-то муж пришел домой в сильном подпитии и завалился спать. Рядом семафорил мобильник, пришло какое-то сообщение, и я решила перезвонить. Ответила девушка. Она была сильно удивлена тем, что это звонит жена: «Какая жена, вы шутите? Он мне сказал, что его жена и дети погибли в аварии, а мать болела и умерла».
И тут у меня как отрезало. Или даже отрубило. Ладно, мать, ладно, меня, но детей живых похоронить? После этого дня я смотреть на него не могла. Когда сказала детям, что подала заявление на развод, они вдруг ответили: «Мы все ждали, когда у тебя кончится терпение». Оказывается, мои дети оказались умнее меня и вся моя «жертвенность», все старания быть удобной и «мудрой» женщиной никому, в том числе и им, не были нужны.
Говорю же – феминисткой в Дагестане стать несложно. Достаточно не закрывать глаза.
Записала Асият Нурланова
DAPTAR 