Несколько лет назад появился проект «Отцы и дочки», в рамках которого кавказские женщины писали письма своим отцам. Анонимно. Чтобы эти уже выросшие девочки могли сказать папам то, что не осмеливались, не успели или не смогли. Чтобы сами поняли, как отец, даже если он вовсе не присутствовал в их жизни, на нее повлиял. Теперь мы на Даптаре будем публиковать письма в рамках одноименной рубрики. Ниже – два письма. Первое – о благодарности и ответственности. О рано ушедшем отце и памяти, которую так бережно хранит его дочка. Второе – о боли и сиротстве, о бесплодных попытках заслужить любовь, которая, казалось бы, ребенку должна даваться просто так, по факту рождения.
Как сложно быть твоей дочкой
— Это я. Привет. Я пишу тебе из года, который не встретил. Это уже одиннадцатый такой. Самое страшное, что теперь все – такие. Ты не встречаешь больше новые года. Твой последний был 2007-ой.
И он так прочно впечатался в мое сознание, что до этой зимы я не встречала праздников, не наряжала елок и пыталась уснуть пораньше, да покрепче. Я не запретила себе радость. Я по-прежнему ищу и иногда нахожу возможности делить ее с тобой. Тысячи дочек по всему свету пытаются наладить отношения с живыми родителями. А у меня с тобой, давно ушедшим, налажены.
Ты дарил мне цветы и ругал за короткие юбки. И это все где-то в промежутке с рождения до 10 лет. Потом была болезнь, больницы, белые халаты. Белый был твой любимый цвет. Терпеть не могу белый. Одиннадцатый год, в котором тебя нет. Не-бу-дет – вот мои кувалда и каток одновременно. Ежеминутно я чувствую, как одна бьет, а другая едет. Ежеминутно. Без малого одиннадцать лет.
Пока не понимаю как из девочки, прыгающей по лужам рядом с тобой и твоим бесконечно белым пальто, я превратилась в ту, что сейчас это пишет. В ту, что, кажется, умеет писать. Ты был молодым, красивым и, как мне казалось, здоровым. Ты вышел из вагона метро в 2004 году и его подорвали на следующей станции. Ты выживал даже тогда, когда это было абсолютно невозможно.
Папа. Помню в Москве, проходя мимо бомжей и пьяниц, ты всегда, ухмыляясь, говорит – и вот они сто лет будут жить, а мы от насморка сдохнем. С той Москвы прошло как минимум одиннадцать лет. И мы сдохнем, пап, пусть не от насморка, но…
Безнадежно много помню. Голос могу воспроизвести в голове, и даже по запарке набрать номер телефона. Слушай, я пыталась забыть, но потом поумнела и теперь даже записала эти цифры. Вдруг забуду. Нет, одиннадцать лет – это что-то за гранью. За единственной, которую я отказываюсь переходить.
Ты рано поседел, рано закурил, рано прочел весь список Бродского, который тот составил гораздо позже и, кажется, прямо по твоим следам. Ты рано покинул дом, рано стал взрослым, рано поступил, рано ушел. Ты все сделал рано. Кроме меня. И я верю, что в этом есть какая-то вселенская задумка. Пап, я хочу верить, что ты бы поддержал меня во всем, что происходит и происходило. И, возможно, будет происходить. Все, как ты, к сожалению, научил. Все искренне.
Ты – моя самая большая ответственность, после этой – с каждой справлюсь. Ты знай, что я все помню
Сложно быть твоей дочкой, пап. Это же людям только со стороны кажется, что я без отца. А я с отцом. Да еще с каким. Сложно быть дочкой справедливого, доброго, сильного, строгого и смелого мужчины. Тут, знаешь ли, шаг направо/шаг налево – расстрел. Даже нет, не так. Саморасстрел, пап. Ты строил все на жутком доверии и абсолютной любви. Сейчас так пытаюсь я. Ты – моя самая большая ответственность, после этой – с каждой справлюсь. Ты знай, что я все помню.
Вот тебе почти 40, у меня дурацкая фиолетовая куртка, на улице сильный ливень и ты в белом пальто ведешь меня гулять. Ты срываешь цветы, приговаривая, чтоб никогда так не делала (сработало, кстати) и даришь их мне. Ливень шел. И мы шли.
Вот тебе слегла за 40, в школе меня обижает какой-то мальчик, говорит, нерусская, шла б ты отсюда. Сильно обижает, в общем. Наплевав на все принципы, рассказываю тебе. Ты приходишь в школу. Ты как-то глобально его пристыдил, и тот сказал родителям, что больше к нам в класс ни ногой. Стыдно ему было. На этом мой лимит «пожаловаться Папе» резко исчерпывается.
А вот тебе 50. Тебя вывозят ко мне после операции. Наша жуткая «республиканская», и мой замечательный ты. Улыбающийся. Довольный. Будто не знал, что больше толком не увидимся. И здесь жутко не хочется добавлять «никогда».
Пап. Договорись там, чтоб отцы срывали цветы и каждой девочке планеты, даже в свои 60, всегда было кому жаловаться. А я тут побуду за старшую. Обещаю.
Я отдала бы за тебя жизнь, но она тебе не нужна
— Мне так много хотелось тебе сказать, но то не хватало смелости, то не было удобного случая, то я была еще совсем маленькой, то ты слишком занятым. Было много разных причин, всегда. Причин, по которым я не могла сказать тебе все, что чувствовала. Мне так жаль, папа, что я выплескивала свои чувства только в моменты обиды, но у меня не хватало силы сказать, как ты мне нужен. Я не могла говорить, я только показывала и надеялась, ты поймешь. А когда решила сказать… Я так сильно люблю тебя, папа и так глубоко ненавижу. Я бы отдала жизнь за тебя, папа, но она была тебе не нужна. Я была тебе не нужна. Ты помнишь, как в 14 лет я села к тебе в машину и попросила забрать меня к себе? До сих пор не могу простить себе этого, такой жестокости по отношению к маме.
Ты помнишь, что ты сказал, когда я просила меня забрать? Ты помнишь, как сказал, что дома тебя не поймут? Что хотел забрать, когда я была маленькой и сказать дома, что я ребенок твоего друга? Помнишь, папа? Ты такой влиятельный человек не имел смелости сказать, что я – твоя дочь… Удивительно, не так ли?
Я потеряла мир в этот момент, пап. Я разбилась на миллиард осколков, мне было так больно, папа. Неужели, ты не видел, как твоя дочка умирала у тебя на глазах, папа? Неужели, ты не видел?
Я так много хочу сказать.
Все хорошее и плохое в своей жизни я делала только с одной целью – привлечь твое внимание. Больше ничего мне не было нужно. Я хорошо училась, занималась наукой, только, чтобы ты обратил внимание, я тут же теряла интерес ко всему, как только ты становился равнодушен к моим успехам.
И начинала делать что-то плохое, чтобы ты поругал, чтобы я чувствовала себя нужной.
Пап, помнишь, как ты сказал, чтобы я ждала тебя в кинотеатре? Я была с группой однокурсников и специально попросила одного из них спуститься со мной, специально громко смеялась и ужасно себя вела, чтобы ты пришел и меня поругал. Так, папа я бы чувствовала, что я важна тебе. Но ты не поругал.
Ничего не сказал.
Знаешь, па, я всегда придумывала и врала всем, что я твоя единственная, любимая дочка, всем говорила так. Так хотела верить в это, так хотела спрятаться от того факта, что тебе на меня наплевать. Я всем говорила, что мой папа очень занятой и поэтому он никогда не провожал меня 1 сентября в школу, не был на утренниках или родительских собраниях, на моих выступлениях. А, когда в универе стали вызывать тебя и ты приезжал, я делала все, шла на все, лишь бы тебя снова вызвали. Чтобы все знали, что у меня есть папа и я тебя не придумала.
Мне было жутко противно просить у тебя деньги, но хотя бы так ты иногда обращал на меня внимание.
Пап, а ты помнишь, как ты снимал квартиру для нас? Ты помнишь, как каждый месяц мы вымаливали у тебя деньги на оплату? Пап, помнишь, как ты при маминой знакомой сказал, что еще не известно твои ли мы дети. Мне было десять, пап. Мне было десять…
Я так сильно любила тебя, пап, так сильно люблю и так ненавижу. Если бы мне приказали вынуть сердце и отдать тебе, я бы сделала это, не раздумывая. А ты мне даже руку не протянул.
Окончательно ты разбил мое сердце так, что я и сегодня не могу собрать осколки, когда я стала мамой
Пап, а помнишь, как ты пошутил надо мной? Сказал, что мне для приданного сойдет и пластиковая посуда, мы же все равно скоро разведемся. Помнишь, после каких унижений ты купил мне мебель в приданное? Как же я ненавидела себя тогда. Именно себя, пап. Я не понимала, почему я такая ничтожная, такая отвратительная, что мой папа вот так поступает со мной. Ведь годом ранее ты жаловался, что на приданное другой твоей дочери, в той семье, что «правильная» ты потратил аж миллион рублей.
И дело было не в том, что на мое было потрачено в 10 раз меньше, а в том, как я унижалась ради этого, и что мне приходилось слышать от тебя.
За что, папа? За что, любимый мой? Неужели, я заслужила это только потому, что родилась от тебя? Пап, неужели заслужила?
Окончательно ты разбил мое сердце так, что я и сегодня не могу собрать осколки, когда я стала мамой. Ты знал, как все было тяжело, знал про мою ужасную операцию и недоношенную дочь, но ты даже не приехал, пап. Ни разу не приехал в больницу. Не приехал домой, когда нас выписали. Ты познакомился с внучкой, когда ей было два месяца, пап.
Ты знаешь, я всегда находила тебе оправдания, всегда объясняла, почему ты поступил так, а не иначе. А когда родилась моя девочка, я увидела, каким может быть отец и задыхалась от осознания, которое ко мне пришло. Мой муж не спал, когда у дочи были обычные колики, он бежал с работы домой, боялся пропустить, как она растет, меняется. А ты жил счастливо и спал спокойно, когда нам было нечего есть, когда даже не знал, жива ли я вообще. Я не понимала, папа. Не понимала, в чем я виновата перед тобой. За что ты лишил меня себя.
Когда я была маленькой и обижалась на маму, то доставала большую сумку и собирала в нее игрушки. Говорила, что уеду к тебе. Я так надеялась, пап, что нужна тебе.
Мне почти 30, папа, у меня дети, но знаешь, я еще осталась той девочкой, в твоей машине, которая просила забрать ее с собой. Девочкой, у которой ты отнял себя.
Я так люблю тебя, папа, я так тебя ненавижу…
DAPTAR 