24-летняя студентка из Дагестана Фатима не может припомнить какого-то конкретного момента, с которого бы она начала осознавать себя феминисткой. «Я думаю, это и хорошо: так и должно быть, когда ты приходишь к определенным взглядам постепенно, рефлексируя и анализируя происходящее в твоей жизни и окружающем мире», – говорит она.
Мне всегда не нравилось, что, например, касаемо религии в обществе принято говорить «по рождению она мусульманка» или же «по рождению христианка». Для меня непонятно, каким образом мировоззрение присваивается человеку по месту рождения.
В целом, наверное, стоит сказать, что мне по меркам жизни девушки в Дагестане очень и очень повезло. Во-первых, я не жила в селе и никогда не проходила через все тяготы жизни горской женщины, а во-вторых, у меня, как сказал бы Хабиб Нурмагомедов, «нет мужчины в доме». Моя мама вырастила меня одна, и я никогда в своей семье не видела того, через что сплошь и рядом проходят девочки на Кавказе.
Конечно, неприятных моментов и в моей жизни хватало с лихвой. В детском возрасте, еще в школе происходили вещи, которые тогда казались нормальными и мне, и даже взрослым, но сейчас, оглядываясь назад, я просто поражаюсь им. К примеру, в 1 классе 8 марта мы праздновали так: девочек поставили в линию и выдали каждой куклу-младенца. Заданием было правильно запеленать «ребенка», побеждала та, что справлялась с пеленанием быстрее. Нам было по шесть-семь лет, и нас в школе уже готовили к материнству.
Дети все впитывают как губки. И такое отношение к девочкам и женщинам отражалось в их поведении. Мальчики то и дело роняли «молчи женщина, твой день 8 марта», а самым страшным оскорблением для них было «ведешь себя как баба». Мой одноклассник заявлял, что заставит жену покрыться. Именно «заставит», будто общение с женщиной уже по факту включало в себя принуждение, ломку чужого характера, насилие.
С девочек даже учителя требовали больше. К нам подсаживали самых отстающих, чтобы мы «были положительным примером», и спрос с нас был строже. Конечно, не обходилось и без комментариев о внешности. Не могу сказать, что меня травили, но без неприятного опыта не обошлось. Я всегда была немного полновата и комплексовала по этому поводу. В шестом и седьмом классе, когда у детей наступает самый отвратительный возраст, мой одноклассник дразнил меня «Жириновским». Ну, вы поняли, от слова «жир». Меня всегда учили, что доносить и жаловаться на кого-то – дело последнее. И я терпела, сколько могла, пока как-то не пришла к маме в слезах. Я не знаю, насколько это ударило по моей психике, но то, что я до сих пор об этом вспоминаю – это факт.
Он может быть самым прекрасным человеком, но для меня незнакомый мужчина навсегда останется угрозой
Был еще один ужасный инцидент, который случился со мной в школе. В какой-то момент наша прежняя учительница по истории уволилась, и на ее место пришла молодая девушка. Для нее было важно установить связь с учениками-подростками, и она периодически разговаривала с нами на отвлеченные темы. Однажды рассказала о случае, когда мужчина застрелил свою дочь за то, что ее подвез домой однокурсник. История жуткая сама по себе, но еще страшнее для меня был тот факт, что подавалась она с посылом «вот, какой отец молодец, пошел на такой тяжелый поступок, чтобы не допустить позора в семью». Я до сих пор пребываю в ужасе, когда вспоминаю эту историю. Эта девушка говорила такое детям с неокрепшей психикой, и многие мальчики из класса согласно кивали. Мне тогда казалось, что я очутилась в каком-то зазеркалье. Тогда я впервые решилась перечить учителю и проспорила с ней весь урок.
Все это школой не ограничивалось. Для моей тети было абсолютно нормальным, уходя на работу, оставлять своих маленьких детей на мое попечение. Мне тогда было всего десять лет. Поначалу, для меня это не было тяжело, и я соглашалась сама. Потом, когда поняла, что это начинает меня тяготить, просто не хотела обижать близкого человека. Даже когда я училась уже в одиннадцатом классе, тряслась от перманентного стресса перед ЕГЭ и ходила к репетиторам, это все еще оставалось моей обязанностью.
А однажды, отменив занятия с репетитором, чтобы подменить тетю, я пришла к ней и обнаружила, что муж ее дома. Я была просто в бешенстве. Прекрасные кавказские традиции велят уважать старших – где же это видано, не позволить старшим использовать тебя как бесплатную рабочую силу.
Кстати, именно во время таких походов к тете меня впервые преследовал взрослый мужчина. Проходящий мимо мужик лет тридцати лет, видимо, заприметил девчонку-подростка и таскался за мной почти две недели. Я была в ужасе. Поначалу, конечно, ты гонишь от себя плохие мысли и думаешь, что ему просто по пути с тобой, но, когда это становится регулярным, успокоить себя уже нечем.
Когда я в панике пришла к маме и рассказала об этом, она посоветовала пригрозить ему, что я позвоню отцу или брату. Смешно, учитывая, что ни того, ни другого у меня нет, и как только он в лицо сказал мне «Ну, звони», я побледнела и чуть не разрыдалась на месте. В тот раз я просто убежала от него, а потом постоянно делала крюк, лишь бы не проходить там, где он, видимо, жил.
И это не был мой первый опыт столкновения с нежелательным вниманием со стороны взрослого мужчины. Мне было лет восемь-девять, мы с девочками играли во дворе, а неподалеку стоял мужчина. Мы не видели его поначалу, а потом он подошел ближе, и оказалось, что все это время он мастурбировал.
Я не могу вспомнить, как закончилась эта история, меня это даже пугает, вдруг психика просто заблокировала какие-то совсем жуткие подробности. Я помню только свой дикий испуг.
Была пара случаев, когда меня домогались в транспорте. В первый раз это случилось в маршрутке, и я просто пересела, почему-то испугавшись открыть рот и высказать все, что думаю. Во втором случае все было гораздо страшнее. Я была в рейсовом автобусе на пути в Пятигорск. Рядом со мной сидел взрослый мужчина. В какой-то момент я почувствовала, как он приближается ко мне и притирается о мое бедро. Мне было противно, но я подумала, что возможно, он просто сел поудобнее и задел меня. Я вжалась в угол, уткнулась в окно и постаралась отвлечься. Через какое-то время я почувствовала на своем теле руки. Повернулась к нему в шоке. А он мне улыбнулся. Сказал – «Ты такая красивая».
Мне пришлось буквально оттолкнуть его, чтобы вырваться. Простояла несколько часов, пока на очередной остановке не освободилось место подальше от него. Теперь сидеть в транспорте рядом с мужчиной для меня испытание. Он может быть самым прекрасным человеком, но для меня незнакомый мужчина навсегда останется угрозой.
Отдельно стоит отметить комментарии по поводу внешности. Мои родственницы делают это постоянно. «Хватит есть сладкое, тебе это вообще противопоказано», «собери нормально волосы», «что это за цвет?».
С подросткового возраста я начала очень четко осознавать, насколько нормализовано и привычно для людей повсеместное унижение женщин.
Я видела, как моя тетя пашет на работе и обеспечивает семью, при этом еще выполняя домашние обязанности, потому что для ее мужа работа по дому унизительна.
Я слышу истории про то, как выдают замуж несовершеннолетних девочек за взрослых мужчин, и каждый раз меня просто тошнит.
Я знаю, как родственники выбирают невесту своим молодым парням и мне отвратительно это потребительское восприятие живого человека.
Я уже была феминисткой, но тогда еще не решалась назвать себя таковой. Как бы я ни храбрилась, я все равно была очень закомплексованной и зависимой от того, что скажут люди вокруг. Просто произнести тогда слово «феминистка» в отношении себя даже в относительно прогрессивном окружении (а семья, где женщины с высшим образованием и собственным источником дохода, это прогрессивно по меркам Дагестана) – мне было страшно. Здесь лучше относятся к парням-наркоманам, чем к девушкам-феминисткам.
Следующая серьезная встряска для остатков моих розовых очков случилась гораздо позднее. Я была подписана на паблик «Подслушано. Феминизм. Кавказ», и, видимо, оставила комментарий, который заметила другая подписчица. Она написала мне в личку и попросила о помощи. Девушка писала, что живет буквально в заложницах у своего дяди в Чечне. Родители, с которыми она жила в Германии, выслали ее на перевоспитание, обнаружив, что она переписывается с ровесником.
Я не знала, как ей помочь и обращалась во все известные мне правозащитные организации. Я не знала ее настоящего имени, а переписку она все время очищала, потому что жила в постоянном ужасе, в подозрении, что любой человек, которому она откроется, может оказаться кадыровским агентом. Но решилась все же и ей уже готовили документы, чтобы вывезти из Чечни, когда она вдруг перестала выходить на связь.
Я больше не оглядываюсь на окружение, не глотаю слова, которые могут резать кому-то слух
Ни я, ни люди, которые взялись ей помогать, не понимали, в чем дело. А через какое-то время в том самом паблике, где мы познакомились, написали, что девочку с тем ником, который она использовала, застрелил в Чечне родной дядя. Я не могу знать точно и не могу никак проверить эту информацию, но от нее я больше не получала никаких сигналов. Для меня этот случай стал потрясением. Я не знала ее хорошо, но, с другой стороны, меня гложет мысль, что на самом деле я знала ее лучше, чем вся ее семья.
Естественно, феминизм я познавала постепенно. Не буду врать, у меня был и этап, когда я называла себя «адекватной феминисткой, не такой, как некоторые радикалки», был период неприятия и высмеивания феминитивов. Я этим не горжусь, но мне кажется, все это было нужно для того, чтобы сейчас я могла сказать, что пришла к движению осознанно.
Если говорить об «отношениях», то у меня их пока не было. Может, я просто насмотрелась и наслушалась всякого. Я не хочу заводить семью на Кавказе. Не потому, что я не люблю свою культуру – напротив, я обучаюсь искусству и восхищаюсь нашим народным творчеством. Но в этом обществе невозможно выйти замуж только за молодого человека. В комплекте с ним идет вся его родня, где каждый имеет готовое представление о том, как ты должна себя вести.
Сейчас я совсем не такая, как в школьные годы. Я больше не оглядываюсь на окружение, не глотаю слова, которые могут резать кому-то слух, не отказываю себе в экспериментах с внешностью, чтобы не показаться кому-то вызывающей. И молчать и прогибаться под кого-то я уже никогда не стану. А вступать в постоянные конфронтации в своей будущей семейной жизни я просто не хочу.
Культура Дагестана – это потрясающее разнообразие этносов, проживающих так близко, но так отличающихся друг от друга, это искусство, которое создавалось в тяжелейших условиях, это языки, потрясающие танцы, национальные костюмы и музыка.
Отказ развиваться и принимать в свою жизнь новое, отказ от любого прогресса и желание постоянно контролировать жизнь других людей, указывать и давать непрошеные советы – это не культура Дагестана. Дресс-код для туристов – это не культура Дагестана.
Ислам – не культура Дагестана. Это религия отдельно взятых людей, которые выбрали для себя придерживаться ее канонов. И я готова относиться к ней с искренним уважением до тех пор, пока такое же уважение проявляют к моему образу жизни.
На Кавказе, как и в целом во всем мире, станет гораздо лучше, когда люди запомнят, что их свобода заканчивается там, где начинается свобода другого человека.
Записала Асият Нурланова
DAPTAR 