Даптар продолжает серию публикаций о спасателях-мужчинах, которые активно включаются в помощь беглянкам с Кавказа не по долгу службы, а потому что «так надо» или даже «так вышло». Они совершенно разные. Есть люди с авантюрным складом личности, которые ввязываются в любую «движуху», есть последовательные и можно сказать идейные. Мы уже писали о Вячеславе Хореве и о Максиме Агееве.

Герой нового материала – режиссер Сергей Владимиров (имя изменено). В отличие от Вячеслава и Максима, никогда не бывавших на Кавказе, он очень неплохо ориентируется в регионе.  

Мне было интересно сделать кино

…Глаза ему, конечно, никто не завязывал, и он понимал, что едут они по Редукторному поселку – в Махачкале запутаться трудно. Но адреса точного не называли и такси отпустили, не доехав до места. Дальше уже шли пешком через дворы, мимо многоэтажек, темных детских площадок и светящихся продуктовых магазинчиков с яркими апельсинами в витринах.

 — Вверх не смотри, опусти голову, – сказали ему перед подъездом. – Тут соседи со второго этажа камеру установили, нефиг светиться лишний раз.

Он опустил, почему нет? Если это меры безопасности такие, то пока они были вполне разумны, ведь не на вечеринку шли, а в кризисную квартиру, где уже месяц пряталась беглянка. Паспорта у нее не было, бежала в чем была. Значит, самолет и прочие виды транспорта, где требуется билет, а, следовательно, и документы, отпадали. Оставался только один вариант – на машине через множество блокпостов, где вполне могут тормознуть и… Собственно, потому к нему и обратились. Отправлять беглянку без сопровождения было нельзя, а поехать с ней на тот момент было некому. А он очень удачно оказался рядом. И, конечно же, согласился.

С активистами из правозащитной группы «Марем», которые к тому времени уже около года занимались эвакуацией девушек и женщин, бежавших от насилия со стороны родных, он дружил давно. Переписывался, встречался каждый раз, когда прилетал в Дагестан, слушал, что там у них происходит, и даже досадовал, что все это без него. Потому что делалось правильное, на его взгляд, дело. 

все они были заледеневшие, что абсолютно понятно, учитывая, что они пережили раньше и переживали в тот момент

Рассказывает Сергей: «Я в такой советской, правильной семье рос, и мне с детства внушали, что ‘если бьет дрянной драчун слабого мальчишку’, это нехорошо. И я привык помогать людям, если они в беде. Это нормальная абсолютно черта человека стандартной ‘советской культуры’. Наверное, многое зависит от того, какие книги ты в детстве читал.

И потом, я же режиссер, я слушал все эти рассказы о ночных поездках куда-то в горы, про то, как страшно, когда уже начинает светать, а девушка, за которой приехали, все не идет. Как потом она вдруг выбегает к машине, падает на заднее сиденье и тут нужно давить на газ, пока не проснулись, не кинулись в погоню, давить на газ и увозить ее от беды. Я знал детали, практически видел картинку, и мне стало интересно сделать какое-то кино. Но никак не получалось успеть к самой эвакуации. А тут, наконец, все срослось».

Им открыли дверь и сразу пригласили пройти в кухню. Беглянка сидела за столом, куталась в кофту. Невысокая, щупленькая, рыжеватые волосы чуть ниже плеч. Его представили. 

— Это Сережа. Решили, надо вас заранее познакомить, чтоб ты не боялась. Ему можно доверять. Он тебя завтра повезет.

Сергей Патю не рассматривал особо, чтобы не смущать. Улыбнулся, кивнул.

«Ну что, сидит девочка, ее нужно вывезти, – вспоминает он. – Задача понятна. Правда, девочка была немного деревянненькая, так мне показалось. Только потом, когда я уже вывозил других, понял, что по сравнению с ними она была очень даже живенькая. А так все они были заледеневшие, что абсолютно понятно, учитывая, что они пережили раньше и переживали в тот момент. Очень закрытые, очень напуганные».

Побег

На следующий день он ждал в условленном месте. Патя подошла, пряча лицо, юркнула в машину, и они поехали. 

«Я не то, чтобы боялся, – ерошит волосы Сергей, – но хорошо понимал, что ситуация нешуточная, и эту девушку ищут влиятельные люди. Но в целом, это было все-таки приятно. С одной стороны, тревожно, с другой, ты осознаешь важность своей миссии, и от этого хорошо».

Патя, по его словам, была абсолютно зажатая, было видно, что ей очень страшно, он пытался ее как-то успокоить, но без особого успеха. А когда они доехали до первого серьезного блокпоста между Ставропольским краем и Чечней, она, как вспоминает Сергей, «вся побелела, казалось, что сейчас закричит или упадет в обморок, в общем, выдаст себя». И он сделал единственное, что мог. Накрыл ее сцепленные в замок руки своей ладонью и держал так, пока не проехали пост.

Он до сих пор сокрушается, что не снял эту их поездку. Для фильма о кавказских беглянках, над которым он работает уже второй год, реальные живые кадры эвакуации были бы бесценны. Он и сопровождать Патю согласился отчасти именно из-за этого. К тому же у него было согласие самой Пати на съемку, она хотела, чтоб ее история была рассказана и услышана. Но к камере Сергей даже не притронулся. 

«Я как режиссер рву на себе волосы, что ее не снял, – рассказывает он. – Это же ключевой момент, которого мне очень не хватает для фильма. Но было абсолютно невозможно ее в тот момент снимать. Это было бы категорически неправильно, когда она такая вот сидит испуганная, а я вместо того, чтобы как-то успокаивать – суну ей в лицо камеру и будет этот глаз на нее пялиться. Если бы рядом с ней сидел еще какой-нибудь человек, я бы с переднего сидения с огромным удовольствием снимал. Если бы на переднем сиденье сидел какой-нибудь режиссер и снимал нас, это тоже было бы нормально. Но в данном случае эти функции – документалиста и защитника – вошли в противоречие. Я как-то рассказал об этом коллеге, и он хмыкнул, мол, я лох как режиссер. С другой стороны, у меня в голове, в памяти все гораздо красивее, я бы не смог так снять, даже будь я хоть чертовым Феллини».

Он, перебивая сам себя, размахивая руками, рассказывает, как на второй день их побега, который к тому времени превратился скорее в странствие, выпал снег и укрыл все. Будто в рождественской сказке. Как занесло трассу, и они с Патей, сначала ехавшие автостопом, вынуждены были вернуться и сесть на электричку. И это было очень долго, очень нудно для него. А когда они все же добрались до города, где должны были переночевать, Патя сказала, что это был невероятный, замечательный день. Оказалось, что она впервые в жизни ехала автостопом и электричка тоже была для нее впервые. И вот тогда он многое понял про эту девочку и про то, как живут другие такие девочки.

Розовые волосы под серым хиджабом

Уже весной, когда Сергей в очередной раз приехал в Дагестан, к нему снова обратились из «Марем», и он снова охотно согласился. Тут уже его режиссерский интерес был совсем ни при чем. Согласия на съемку девушка не дала. Впрочем, и задача была полегче – встретить на автостанции в Хасавюрте девушку из Чечни и довезти ее до аэропорта «Уйташ» в Дагестане. Билеты ей уже были куплены и с водителем, как ему сказали, все договорено. Только это оказался не водитель, а водительница. Абсолютно такая даговская девочка, вспоминает Сергей, причем, религиозная. И она совершенно четко сработала.

Залму (имя изменено) он узнал без труда. Она стояла на условленном месте, «вся закутанная во что-то серое и бесформенное», такая же бледная и испуганная, какой была Патя. 

«И вот она садится в машину, закрывает за собой дверь, и первое, что она делает – это одним таким широким движением срывает хиджаб, – Сергей рассказывает, как восторженный мальчишка, повторяя снова и снова. – Она это сделала одним движением. Я тогда еще не знал, что она специально так его закрепила, чтоб можно было моментально снять, освободиться. И было… Будто из куколки выпорхнула бабочка, под этим серым хиджабом оказались ярко-розовые волосы. И на моих глазах человек за какую-то секунду превратился в другого! Это было потрясающе. Да, мне не разрешили снимать, но я так доволен, что это все видел. Вот когда будут художественный фильм про группу ‘Марем’ делать, этот момент обязательно там должен быть».

Вот такой, короткой, но яркой оказалась его вторая эвакуация.

Быть профессором Плейшнером

…Он пил уже вторую чашку кофе. Кафе было незнакомое, и город тоже незнакомый. От Москвы до города N (назовем его так) километров 500–600, но Сергей раньше тут не бывал. А теперь вот сидел и чувствовал себя «прямо как профессор Плейшнер» (персонаж из фильма «17 мгновений весны», был завербован Штирлицем после смерти своего старшего брата, который многие годы являлся его помощником в антифашистском движении). Он ждал, когда к нему подойдет человек, назначивший встречу, а тот тем временем проверял, не привел ли москвич за собой хвост.

Игорь (имя изменено) показался ему «типичным спецслужбистом с профессионально незапоминающимся лицом», за опоздание извиняться он не стал, обоим было понятно, что такая предосторожность вовсе не лишняя. Ведь речь опять шла о беглянке с Кавказа.

«Эта история была безумная совершенно», – смеется Сергей. Сначала ему стала писать незнакомая девушка. Сообщения ее были исключительно восторженными, мол, вы такой молодец, Сережа, вы таким правильным классным делом занимаетесь, прямо красавчик! Он, к такому тону не очень расположенный, чувствовал себя неловко, да и сама девушка вызывала у него смешанные чувства. В частности недоверие. Ему сто раз напоминали про возможность подставы, какой-нибудь провокации. Но спустя несколько месяцев, она написала, что сбежала из своего аула и сейчас у друзей, в полусотне километров от Москвы.

«Всех нас рано или поздно ловят, это часть работы», – твердили ему. Но он все равно оказался не готов

Погони за Айшат (имя изменено) не было, опасности большой тоже, но не было и паспорта, как и у Пати. К тому же возникла проблема иного характера. Айшат жила в семье Игоря, который ее и вывез, «просто приехал в Дагестан, добрался до ее села, дождался, когда она прыгнет в машину и дал по газам». Но жила она там уже пару недель, а что делать дальше никто не понимал.

«Они вообще не знали, что существуют шелтеры, что есть какие-то центры и организации, где Айшат помогут и восстановить паспорт, и как-то социализироваться, – изумляется Сергей. – Я мог просто скинуть ей контакты, у меня они уже были после первой эвакуации, но я очень надеялся хотя бы на этот раз что-то снять. И потому сам поехал за ней».

Из кафе Игорь и Сергей переместились в какой-то торговый центр, где он, наконец, увидел Айшат. Она показалась ему совсем юной – широко распахнутые глаза, забавная «вздыбленная» короткая стрижка. Но главное, отмечает Сергей, «она была бодренькая, не буратинка».

Он сводит плечи, склоняет голову набок и замирает в такой позе, демонстрируя зажатость «буратинок»: «Во-первых, в силу своей восторженности, и в силу того, что в отличие от предыдущих двух перед тем, как ее насильно вернули в село, успела пожить в большом городе, поучиться в университете. И рядом с ней сначала физически, а потом и виртуально, были единомышленники, люди, которым она доверяла». 

Детали эвакуации, как, на чем и когда уезжать, обговаривали уже дома у Игоря. Решили, что лучше всего «БлаБлаКар», там человеческие цены и не требуется паспорт.

«Я ее спокойно довез, передал из рук в руки волонтерам шелтера, и как-то на этом все и закончилось. Но мы до сих пор на связи и недавно она мне, например, передала мобильник для следующей эвакуируемой. А еще Айшат разрешила мне ее снимать», – говорит Сергей

И он ее снимал. В тизер к будущему фильму Сергей включил сцену с Айшат.  Она очень короткая – тизер же! Лица Айшат не видно, только коротко стриженная, круглая, какая-то совсем детская голова. Автомобиль несется. Девушка спит.

Казанский провал

Он знал, что когда-нибудь это произойдет. Ему говорили те, у кого опыта побольше, что невозможно долго оставаться незамеченным, если занимаешься таким опасным делом и противостоит тебе не только родня беглянки и «кавказская общественность», но и само государство, в котором нет законов, защищающих женщин от насилия со стороны близких, но есть полиция, которая умеет и готова искать тех, кто пытается спастись самостоятельно.

«Всех нас рано или поздно ловят, это часть работы», – твердили ему. Но он все равно оказался не готов.

В тот самый тизер того самого фильма, над которым Сергей сейчас работает, вошла короткая сцена обсуждения эвакуации двух девушек из Дагестана. Точнее, сначала шло обсуждение, а потом активистки «Марем» решили, что не могут за это взяться. И не только потому, что задача была слишком сложна: девушек нужно было увозить одновременно, причем, одна из них, Айшат, жила в селе Кикуни, а вторая, Фатима, – в Хасавюрте. А еще девушки, как бы правильнее сказать, были очень молодые и очень инфантильные. Обе замужем, у одной даже ребенок, но из школы обеих забрали очень рано, Айшат так вообще после первого класса. Они не знали, как заказать такси, они ничего не умели, кроме как готовить и убирать, их растили как послушных и тихих. А такие бывают совсем не приспособлены к самостоятельной жизни.

«Честно говоря, там был дикий бардак в обсуждении, – вспоминает Сергей. – Так что я даже выдохнул, когда решили их не эвакуировать».

Было очень стремно работать, зная, что по городу бегают менты с моей фотографией

А через полгода ему пришлось включаться в эвакуацию самому. Больше было некому. Он как раз оказался в Дагестане и согласился поехать в Хасавюрт, встретить девушек (к тому моменту Айшат ненадолго приехала туда из своего села) и сопровождать их до Волгограда.

«Они тоже такие были, буратинистые, сидели, уткнувшись в свои смартфоны всю дорогу, – в голосе Сергея сквозит досада. – Мы практически не разговаривали, они не шли ни на какой контакт. Но я понимал, что у них нет оснований мне доверять, незнакомые мужики – я и водитель – везут их непонятно куда. Потом оказалось, они все время писали координатору эвакуации как единственно знакомому им человеку, да еще и женщине».

До Волгограда доехали около полуночи, девушек встретила волонтерка, повела на квартиру, где они должны были переночевать и ехать дальше, в Казань, где их уже ждали в шелтере. Водитель времени терять не стал и поехал обратно в Махачкалу. Сергею нужно было туда же, но он решил не спешить, а заночевать в Волгограде, денек погулять по городу, а в Махачкалу вернуться ночным поездом.

Он выспался, вышел в город, даже немного пофотографировал. Снял автомобиль с облупившимся и даже слегка проржавевшим левым крылом, на котором какой-то шутник черным маркером вывел #БУДЕТХУЖЕ. А потом ему позвонили из «Марем»…

У родственников беглянок нашлись серьезные связи, и полиция Хасавюрта была поставлена на уши уже в день побега. Отсмотрели все записи камер наблюдения и обнаружили, что искали. Девушек, что идут рядом с Сергеем, а потом и автомобиль, который их ждет.

«Это был все-таки мой факап, что уж там говорить, – Сергей сконфужен. – Я запалился под камерами, лоханулся, да еще и подставил человека, нашего водителя. В общем, мне позвонила моя подруга и сказала, что жопа, к водиле пришли менты, требуют от него показания. И вопрос лишь в том, чей номер он назовет, моей подруги или мой. Был порыв у меня сыграть в благородного рыцаря, но я его подавил. Все-таки, подруга моя была не в нашей стране, и вероятность того, что ее заломят, была не столь велика. Мы решили, что она дает свой номер, принимает удар на себя. Можно было бы усвистать в Москву, я понимал, что всероссийского розыска не будет, да и местного официального тоже, но в Махачкале меня ждал коллега, и я бы сильно его подвел. Так что я вернулся. Но было очень стремно работать, зная, что по городу бегают менты с моей фотографией. Единственное, что радовало – девочки доехали до Казани, заселились в шелтер и даже уже встретились с руководительницей, написали официальные заявления с просьбой предоставить им убежище. У нас с активистками из ‘Марем’, казанскими руководительницами и самими девушками был общий чат в телеграме».

А вечером следующего дня в чат написали два слова – «Их нашли!». Нашли, явились прямо в шелтер и забрали в отделение. Это было как удар под дых. Вторым ударом стала информация, что девушки сами связались с родными. Позвонили и сказали, где их искать.

Про жизнь медвежью

Сергей вздыхает: «Девочки в такой дерьмовой ситуации, как на них можно злиться? Злиться можно на того, кто несет какую-то ответственность за свои действия, а когда человек абсолютно беспомощный…»

«Добрая половина этих девочек смотрит на тебя как на говно, – продолжает он. – Последняя (мне нужно было просто встретить ее в аэропорту и довезти до шелтера) смотрела на меня с каким-то диким страхом. Я попытался взять ее багаж, она не отдает, причем, дергает его на себя судорожным испуганным движением, словно я с каким-то безумным смехом ускачу с ее чемоданом и оставлю ее во тьме. Мы ехали ночью, где-то на пустыре меняли такси, и я видел, что она на грани паники, и естественно, она мне никакого спасибо не сказала. И у этих двух девочек, которых я вез в Казань, не было никаких взглядов с надеждой и благодарностью, типа, «наш великий спаситель». Нет, это был взгляд со страхом на человека, точнее, на мужчину, от которого они сейчас полностью зависят, который, хрен знает что может с ними вытворить. Откуда взяться доверию и благодарности, если именно от мужчин эти девочки и бегут. Никогда не чувствуешь себя рыцарем на белом коне в этой ситуации, вообще никогда, вот правда».

— Так для чего ты это делаешь? 

— Ну, потому что это нужно делать, понимаешь? Это то самое: нужно помогать беспомощным людям в беде. Неважно, девочки это или мальчики, или какие-нибудь старики. А еще это потрясающая возможность спасти человека. И я страшно благодарен, что такая возможность мне выпала. Если девочка, которой я помогаю, все же вернется в свою семью, оросит там все слезами, и скажет «Меня какие-то адские козлы вывезли» – ну, бог с ней. Это уже не мое дело, я не должен выстраивать их жизнь по своим каким-то представлениям, я просто помогаю им воспользоваться шансом и изменить ее. Когда меня просят о помощи, я не считаю нужным узнавать «что там на самом деле», не слушаю про «не все так однозначно», меня не интересует «мнение противоположной стороны», то есть, их родни. Черт побери, если взрослый дееспособный человек хочет уехать из дома, с какой радости я буду спрашивать каких-то посторонних людей, как они к этому относятся? К тому же недавно я видел одну из девочек, которых вывозил. Она такая пришла красивая, очень похорошевшая, с блестящими глазами. У нее сейчас семья, и она в ней очень счастлива. Это для меня просто праздник и оправдание всего. 

— Ну, тебе могут возразить, мол, есть и другие истории, с печальным финалом. Что девушки, особенно кавказские, очень уязвимы. А мир жесток. Они попадут в беду, пропадут, погибнут!

— Я как-то познакомился с человеком, он создал интернат для медвежат-сирот, выращивал их и выпускал. И я его спросил: что вы испытываете, когда охотник вам присылает бирку вашего медвежонка-воспитанника? А он говорит: «Ну, а что такого? Да, их может убить охотник, но это часть их нормальной медвежьей жизни». И альтернатива ей – жизнь ненормальная, клетка или, в лучшем случае, вольер. Где нет ни воли, ни травки, ни ягод с куста, ни рыбы в ручье. По сути, и самой жизни-то нет.

Светлана Анохина