В то время, как все мы прибиты ситуацией в Украине и не очень понимаем, что делать дальше, журналист, основательница летней школы «Балапанлар» Бэлла Шахмирза строит безопасное пространство для детей в ауле Икон-Халк в Карачаево-Черкесии.

«Мне надоело, что вечно какие-то штуки мешают моим планам! Я хотела открыть кафе в Милане – не получилось. Из-за ковида отложилось открытие нашей школы в пяти разных регионах страны. И вот теперь это! Никакой катаклизм – природный или человеческий — больше не помешает мне сделать проект, в который я вкладываюсь уже пять лет! Я решила, что мой центр – моя точка опоры и никто меня не остановит».

 «Куда катится мир?»

— «Бэлла, какой центр? Мир летит в тартарары!» — вам не говорят?

— На Кавказ я прилетела 22 февраля. До это я десять дней провела в Москве, и уже тогда было понятно, что после признания так называемых ЛНР и ДНР может что-то начаться. И я подумала, что если вот я встану утром и перед вылетом услышу какие-то новости, то просто куплю нам с дочкой билет и улечу назад в Милан.

Но 22 ничего не случилось, в 12 часов дня я уже была тут, а через сутки началась (слово пропущено редакцией). И вот в первую неделю кошмара я осознала, что проект мой нужен как никогда.

Он нужен местным детям. Он нужен мне.

Сейчас опять «не до детей», на них просто забьют – и мы получим очередное потерянное поколение, выросшее в кризис. И для меня мысль, что я могу немного это изменить, стала супер-опорой, и я начала потихоньку вылезать из отчаянья.

— А что произошло с вашей летней школой? Я слышала, что у вас были разногласия и с местной администрацией, и с родителями?

— С родителями и детьми за редким исключением у нас прекрасные отношения – они вспоминают, спрашивают меня, будет ли летом школа, и с удовольствием носят наши футболки и пьют чай из наших чашек. Проблема у меня была с предыдущей администрацией, но нынешняя меня в общем поддерживает.

Просто, во- первых, пандемия немного нарушила наши «школьные» планы: мы начали выходить с идеей школы в другие регионы, и планировали развиваться в нескольких направлениях.

В августе прошлого года мы успешно провели летнюю школу в селе Растопуловка Астраханской области. Мы активно готовились и к этому лету 2022, уже есть идея и программа, мы даже начали подбирать лекторов. Но сейчас ситуация настолько нестабильна, что загадывать и планировать очень трудно.

Во-вторых, я понимала, что летней школы – 14 дней в году – недостаточно, и мне интересно посмотреть, как будет работать наш подход на постоянной основе.

Понимаете, вот мы приходим на две недели в обычную школу и нарушаем привычный порядок вещей: сдвигаем парты, а то и вовсе выносим их, вешаем яркие картинки, в привычных школьных стенах проводим новые (и не всегда понятные взрослым) занятия и так далее. А через неделю возвращаем все на место, а дети остаются — с тем же, что и было. В той же сильно формализованной школе, с такими же проблемами в семьях.

А я хочу посмотреть, что происходит, когда дети привыкают к другому — к демократическому образованию, к свободе самовыражения, к самодисциплине. За две недели летней школы мне самой сложно понять, что мы можем. А когда мы встречаемся каждый день, и у нас есть свое помещение, в котором мы можем разрисовывать стены, например (или вообще делать то, что детям делать в других местах запрещается), то все это сказывается на детях.  Где еще в ауле дети могут встречаться на нейтральной территории с друзьями, играть в настольные игры, готовить десертики или рисовать на ступеньках?  А если ребенок этого лишен, то он может так и не узнать, к чему у него лежит душа – к рисованию или к каратэ. В ауле много талантливых детей, но они этого не знают, и есть большая вероятность, что могут никогда не узнать.

В общем, двух недель было явно мало.

Недостаточно.

— «Недостаточно» — для чего? У вас была какая-то миссия, сверхидея? Для чего это все? Дом Пионеров для организации летнего отдыха ребенка?

— Понимаете, я могу повернуться и уйти в свою хорошую миланскую жизнь. Я абсолютно не скучаю по аулу, в котором родилась. Тут совершенно не по чему скучать, и единственное, что меня связывает с этим местом, кроме центра, это то, что тут у моего ребенка-трилингва больше практики в ногайском языке.

Но я точно знаю, зачем нужен центр, и почему он нужен именно тут.

В жизни каждого ребенка должен быть значимый взрослый, который объяснит ему простые, казалось бы, вещи: что он – не оловянный солдатик в чужой игре; что он может делать все, что захочет – стать, кем захочет, жить там, где хочет.

Я могу сидеть и рассуждать на тему – ой, куда катится мир, но за последние пару лет мы рассуждаем, куда катится мир, примерно каждый день, и до сих пор не поняли — куда. А он все-таки куда-то катится!

Дети не интересуют взрослых, и вечно им мешают. Поэтому дети сидят в телефонах, которые им заменяют мир. Взрослые для них – это те, кто ходит на работу и постоянно раздает указания, они никогда не бывают на стороне детей, и дети не хотят быть на них похожими.

Мы знакомим их с другими взрослыми. С которыми можно болтать, спорить, беситься и получить объяснения каких-нибудь тяжелых или непонятных вещей. Мы привозим людей, которым интересно с детьми – вся наша программа сделана для детей и под детей. А еще мы детей обнимаем. Вот через пять дней – те, что помладше уже идут сами обниматься.

И единственная наша цель при этом – чтобы ребенок был счастлив и хорошо провел время. Даже если он ничего не сделал за весь день, а провалялся с телефоном в кресле.

Я хочу, чтобы из счастливого и уверенного в себе ребёнка вырос успешный и счастливый взрослый, который сам/а выбирает свою жизнь. Идея в этом. 

Странненькие мы

— Как вы будете строить работу в центре?

— У нас, скажем так, будут платные и бесплатные опции. Ты можешь прийти в любое время, когда мы открыты, заняться чем хочешь, порисовать, послушать онлайн-лекции, в будущем у нас будет и помощь с уроками. А какие-то углубленные курсы английского или программирования будут уже платными. Кому надо — могут учиться. Как показывает практика, бесплатное не ценится, поэтому искать спонсоров для оплаты труда преподавателей и оборудование, чтоб потом дети не ходили на занятия — меня такое не вдохновляет совсем. Лучше уж пусть стараются попасть на эти курсы. Стипендии для оплаты учебы особо мотивированных у нас тоже будут. 

— Ну для аула, наверное, концепция революционная?

— В декабре мы с моей командой ездили в Петербург и были в школе Димы Зицера. Мы были восхищены: какие же там дети молодцы и все такое. Но у Димы Зицера супер-положительный отбор: к нему приводят тех детей, чьи родители разделяют его взгляды на образование. И это такие семьи, кто может себе позволить эту школу (она очень дорогая) и вообще вкладываться в развитие своего ребенка. А это может далеко не каждый даже в таком городе, как Петербург. 

Что я вижу у нас в ауле? Наши дети, которые слыхом не слыхивали о неформальном образовании, очень быстро улавливают его суть и вливаются. Они в правильной среде могут стать такими же крутыми, как их ровесники из лучших школ страны и мира. Но у нас не так много возможностей сейчас, да и родители не всегда понимают в чем смысл к нам ходить — дисциплины (в их понимании) у нас никакой, и никакой зубрежки. Странненькие мы, в общем. Иногда понимания нет: один мальчик очень к нам хочет, но его не пускают. И он не разрешает нам поговорить с его родителями. Как с таким быть — когда родители упорно не пускают к нам? «Пусть лучше дома сидит» — согласитесь, не аргумент.

А в части «революционности» — мы потихоньку готовимся внедрять систему раздельного сбора мусора и концепции zero waste (когда мусор просто не производится), сдавать бумагу и пластик, делать компост. В других странах это супербанальная и важная тема, а в ауле никто это не считает нужным делом, и на нас будут смотреть как на сумасшедших. В это время по улицам будут как обычно летать пакеты и вонять мусорки.

Дженга против телефона

— Давайте про детей поговорим. Какая самая большая проблема с ними?

— А сами дети сейчас только пытаются определить границы – что можно, что нет – в общении с нами. Они прямо прощупывают пространство. Что будет, если не снять обувь? (Мы ее оставляем внизу). Можно ли слушать музыку и привести друзей? Что, если я хочу посмотреть кино? Можно ли рисовать лежа на полу?

А проблема такая: с мальчиками беда. Что именно приводит к тому, что на Кавказе вырастает уже не первое поколение инфантильных мужчин? Я смотрю на своих ровесников – они абсолютно инертные, несостоявшиеся, уже уставшие. Кто-то ушел в религию, кто-то развелся в пятый раз и не платит алименты на детей, кто-то никак не найдет место в жизни. Почему так?

— Зацелованные мамины мальчики – обычная практика на Северном Кавказе.

— С одной стороны – да: мама варит обед, сестра гладит штаны, бабушка дает деньги. В итоге они ничего не умеют в быту и не приспособлены ни к чему. А с другой – они бесконечно слышат в свой адрес, что они – никчемные дураки. Еще есть «чисто пацанские» принципы: от того, как вести себя с девушками, до можно или нельзя заниматься чем-то «менее пацанским», чем борьба. 

И мы с детьми разговариваем – об уважении, например. Любого из них спроси – от зубов отскочит: «Надо старших уважать!» — а старший тебя уважать не должен разве?

Конечно, мы говорим о каких-то простых вещах: что уважение должно быть взаимным. Или о том, что мальчик имеет право плакать.

— Ломаете скрепы! Плачущий кавказец – это же оксюморон!

— Эту скрепу давно пора снести. Это токсичная скрепа токсичной среды. Как и многое другое тут. К нам ходит группа подростков 14-17 лет. Они всегда вместе, всегда группой. Даже сидят тесно, плечом к плечу. Как стая, в которой безопасно. Всегда готовы стаей дать отпор – при том, что самое главное в нашем центре – это ощущение безопасности.

Я не могу до них никак достучаться. Даже самые мелкие кладут игрушки на место или делают что-то, когда их просишь. Парни же поиграют в настольные игры и оставят, где играли. Просить их бесполезно. Стыдить их — неправильно. Ругать — нельзя. Разговаривать они не хотят. Но приходят ведь, значит, что-то им у нас нравится. Вот как с ними надо?

У нас еще нет запрета на телефон, но смотрите, как интересно: они сидят, залипнув в своем телефоне, но в какой-то момент оставляют телефон, чтобы принять участие в общей движухе. Кто-то книгу листает, кто-то дженгу строит. Потому что им интересно, что вот где-то что-то происходит, и как бы не пропустить! А мне интересно, что там у каждого в отдельности происходит, когда он вне стаи.  Если я разгадаю – мне положена медаль! 

— А вы говорите с детьми о том, что сейчас происходит?

— Нашему центру еще нет месяца, и мы работаем в тестовом режиме. К тому же – мы его создаем из ничего буквально, но привлекаем детей ко всем процессам, потому что мне важно, чтобы они были причастны к созданию места. Они красят вместе с нами, они убирают, и носятся по всему центру потому, что совершенно некуда девать эту бешеную энергию.  Конечно, мы говорим о многих серьезных вещах – например, вчера обсуждали чем анархия отличается от свободы.

— Ох, это сколько же им лет, обсуждающим анархию?

У нас группы смешанные, всего было 37 детей от 4 до 17 дет. Но дискуссия не сама по себе возникла – мы обсуждали эту тему в контексте происходящего: старшие совершенно не хотят убирать за собой. Девочки из местного пединститута, которые будут работать в центре и после моего отъезда (надеюсь!), конечно, не могут пока справиться без крика. Но мы поговорили. Пришли к выводу, что в свободе есть опять же уважение к другому человеку. Они слушают, правда.

Создать смысл и найти ресурс

— Практический вопрос – где вы нашли подходящее помещение? В ауле?

Нам очень повезло. 180 квадратных метров с двориком. У нас есть даже туалет!!! И я – надеюсь, будет еще полноценная кухня, потому что я люблю готовить, и потому что в доме должно вкусно пахнуть! И есть дети, у кого дома плохо с едой, значит, от нас они точно голодными не уйдут. При этом это не будет никак выделяться и выглядеть какой-то столовой для голодных — ну хочешь, поешь, не хочешь — не надо. И все это на красивой стильной и удобной кухне. Я уверена, она у нас точно скоро появится. Пока не знаю, как, правда.

В наш центр ведет очень неприметная серая дверь, и поначалу я думала, что мне не нравится вот эта серость, и что я хочу сделать ее яркой и запоминающейся, а потом поняла: нет.

Пусть она будет как платформа 9 3\4 в «Гарри Поттере» — невидимой для всех.

А внутри – праздник. Мы вот граффити планируем на бетонных стенах, и еще много чего, что требует денег, а на кредитках уже ноль, и недавно хватило денег только на бензин (смеется).

— Вы НКО. Как вы будете существовать в новых условиях, когда люди и благотворительные организации не в ресурсе, а о зарубежных грантах можно забыть?

— У нас никогда не было зарубежных денег, а самое крупное пожертвование мы получили три года назад от местного бизнесмена – 100000 рублей. В принципе, центр может существовать на 2, 5 – 3 млн. рублей в год. Но можно делать много, почти не имея ресурсов.

Например, моя подруга из Москвы буквально позавчера оплатила нам пластиковые коробки, чтобы мы хранили вещи. Друзья что-то отдают. Я не буду скромничать – за много лет своей работы в проектах я поняла, что я — именно тот человек, который из ничего может сделать все! Создать на пустом месте смысл и найти ресурс. Это мой очень крутой скилл — пока другие растеряны, я знаю, что нужно делать, куда идти и как достать необходимое.

— У вас первая мысль, когда вы просыпаетесь сейчас – какая?

Успею я сегодня к половине двенадцатого попасть в центр или нет. Я никого не вижу, ни с кем не встречаюсь, я в городе (который в 15 минутах езды) была два раза с момента приезда.  Но мне хорошо – я вижу смысл, который создается. Сижу и думаю об очень локальных вещах. Конечно, можно было бы остаться в Милане и ходить на протесты, но я рада, что застала все именно тут.  И я почти не общаюсь со взрослыми тут, а от детей идет чистейшая и очень крутая энергия, идеи, драйв. У нас в проекте всегда так было и я это обожаю, как и все, кто у нас когда-то был.

O Bella, ciao!

— Вот вы с 2017 года делаете важный проект. Новый проект – это то, что всегда начинаешь с оптимизмом. Как за пять лет изменилось ваше представление об этой работе?

Да, когда что-то делаешь первый раз, и оно получается – это удача, много энергии и энтузиазма. Второй, пятый опыт – уже сложнее, уже все иначе. Энергия не исчезает, но становится более осознанной и концентрированной: ты работаешь, уже представляя масштаб проблем и точно зная, что к концу летней школы на карточках у тебя будет ноль. Ты знаешь, что тебе бесконечно придется подписывать различные бумажки. Будет мало сна, будет много разных людей отовсюду. Но ты на это согласна, потому что даже воздух вокруг наэлектризован, и ты дышишь различными идеями.

— Я слушаю вас и понимаю, что вы – это та опора, на которой ваш проект стоит. Вот вы уедете домой, а он рухнет, потому что такую мощную энергию генерируют не все люди.

Я считала, что хорошо подбираю людей, и они друг друга заряжают. Но сейчас я вижу, что и моя заслуга в этом есть (смеется). Понимаете, идея была в том, чтобы создавать местное комьюнити. Конечно, круто привозить москвичей, но я понимаю, что это такая временная радость. Мне нужно создавать пул местных профессионалов. Вот сейчас мои подруги будут онлайн «прокачивать» моих студенток, которые тут остаются работать без меня – я верю, что через полгода мои девочки будут очень крутыми! Я не хочу, чтобы «Гнездо» — это была только я, мне важно, чтобы это был общий проект, нас всех. Может, я больше понимаю, видела и знаю, но важно создать комьюнити, а не завязывать все на мне.

Уя 9 и три четверти!

— Вы назвали свой центр «Уя». Для меня это звучит как кавказское «вау»!

— Да, центр называется Уя (всем хочется добавить еще одну букву впереди!), что в переводе с ногайского означает «гнездо».   В котором мы все собрались. Я в принципе хочу, чтобы это место было свободно от любой идеи или философии. Единственная философия – место, где тебе рады.

Все! 

Когда-то я делала проект «Лицом к лицу», и вынесла оттуда убеждение, что лучшее ощущение – это когда ты на большом семейном празднике, где тебе все рады, тебе вкусно и весело, но ты пока не со всеми знаком, но обязательно хочешь всех узнать.  Может, ты новенький, но тебе рады и тебе доверяют.

Вот поэтому – мы теперь в гнезде!

А еще я не хочу никого стигматизировать. Первое время, когда только появилась школа, я говорила, что мы делаем проект для детей из неблагополучных семей. Но потом я поняла, что это ужасно неэтично и сейчас мы делаем центр для аульских детей – любых. Из семьи с любым достатком, а также для тех, у которых есть какой-то диагноз, потому что инклюзия – это совершенно необходимый процесс в современном мире.

К нам могут ходить все. Но я хочу, чтобы всех без исключения детей видели отдельно от их обстоятельств. Когда-то к нам в школу приезжал известный фотограф и волонтер Дмитрий Марков. И он увидел совершенно глянцевую картинку: московские энтузиасты и счастливые дети. Плюс тогда у меня было финансирование от регионов (из-за которого были проблемы потом!), так что картинка получалась просто благостная, а он привык работать в более тяжелых условиях. Тогда я сказала ему, что у каждого из этих детей есть своя ужасная история. Я просто не хочу, чтобы ты видел ее – «посмотри, какой этот мальчик актер», а не «у него пьющая мать».

— Вам важно – что с ними будет потом? В будущем?

Нет. Мне важно, чтобы они поняли простую вещь – что они свободны во всем. Хотят растить яблоки в ауле – на здоровье. Хотят в Гарварде профессором стать – пожалуйста. Я поддержу любой выбор и помогу, если потребуется. Но я не хочу, чтобы они вставали каждое утро через силу и шли эти свои яблоки растить, потому что когда-то дед с бабушкой посадили сад, и кто-то должен это дело продолжать.  Итальянцы меня научили любить свое дело, делать его с энтузиазмом и интересом. Хочется это у нас тоже прививать.

Я хочу, чтобы в нашем центре дети были счастливы – и чтобы были счастливы через много лет. А пока — мы в «Гнезде».

Ты куда? – в «Гнездо»!

Как-то так.

Зарема Магомедова