В конце марта в сети был выложен 24-минутный документальный фильм «Хрусталь». Это история девушки, которая надела хиджаб и столкнулась с сильнейшим сопротивлением родных. Фильм анонсирован как «ответ леволиберальным СМИ». Судя по комментариям под публикацией, многие и правда восприняли «Хрусталь» как перчатку, брошенную в лицо и этим самым СМИ, и кавказским феминисткам.

Мы же не заметила ни вызова, ни перчатки. Потому что и сам фильм, и его авторы вполне наша тема. Женщина, ее борьба, ее права, отстаивание ею собственного выбора и то, что в данном случае речь об «исламском выборе» не меняет сути.

«Даптар» расспросил «идеологического редактора» проекта Тоню Дурманову, за что женщины на базаре в Воронежской области хотели побить ее мужа, чем нехорош фильм «Снявшие хиджаб» и почему ей так нужны женские места в самолетах.

Фильм «на коленке»

«Я написала маме, что покрылась… Мама сказала, что вечером мне покажет. Я, честно, боялась, поэтому ушла в дом к дяде, думала переждать первую волну гнева там. Спустя время я вернулась домой. Сижу вечером, уверенная в себе, в своем решении, как резко в комнату влетела бабушка. Она стала меня бить. Это первый раз, когда она подняла на меня руку. Она таскала меня по полу за волосы. Я не понимала, что происходит. Она кричит: «Иди, там твоя мать повесилась». (Фрагмент монолога героини фильма «Хрусталь»)

Лицо главной героини прикрыто никабом, который в повседневной жизни она не носит. По словам Тони это способ обеспечить девушке безопасность, уберечь ее от возможных провокаций. 

– Я не поверила вашей героине, но не потому, что враждебно или агрессивно настроена, а потому что не видела ее лица, ее глаз. У меня не возникло с ней контакта.

– Я понимаю запрос зрителя на лица, – объясняет Тоня. – Но не все женщины готовы столкнуться с преследованиями и провокациями, в том числе со стороны родственников. Некоторым уже поступали едкие комментарии, кто-то не готов, чтобы ее коллеги узнали. Думаю, все это преодолимо. Это первый шаг. Когда начинают говорить, пусть даже с закрытыми лицами, то другие женщины смелеют и им становится легче рассказать о своем опыте. Что касается меня, я и в жизни ношу никаб, и поэтому мои глаза точно будут видны, контакт получится. Я не скрываю ни своего имени, ни своего места проживания, паспорт могу показать. 

Тоня Дурманова из лемков, в ислам пришла в 21 год под влиянием дедушки: тот в годы войны оказался в Кыргызстане, где и принял ислам. Сейчас Тоне 33, недолгий брак с дагестанцем распался, она разведена и живет в Воронежской области.

Об остальных авторах фильма известно немного. По словам Тони, в их команде пять девушек, все они мусульманки, одна из них родилась и выросла на Северном Кавказе и была вынуждена уехать оттуда из-за преследований. Мужчин в команду не зовут, Тоня подчеркивает, что они хотели бы остаться чисто женским коллективом. 

– Мы сделали этот фильм буквально на коленке, – рассказывает Тоня. – Снимали на телефон, использовали простейший микрофон, штатив и шумоизоляцию, смонтировали на макбуке. Все понемногу были и сценаристами, и операторами, и режиссерами. Фильм нам обошелся, наверно, тысячи в три рублей – чисто посидеть в кафе в процессе обсуждения и заплатить за связь.

– Обалдеть! Мне кажется, это очень круто – снимать на телефон. А как вы раскручиваете свой фильм?

– Это наш первый проект, мы не особо продумали пиар. По сути, это все сарафанное радио, мы надеемся, что если крупные блогеры перепостят его или хотя бы расскажут о самой идее, то мы получим и больше героинь для последующих проектов и больше вдохновения для уже имеющихся. В России таких проектов очень мало, и мы хотели показать разные пути к соблюдению религии, испытания, через которые проходили наши героини, и их духовный рост как результат преодоления этих испытаний. В общем-то, картина потому и называется «Хрусталь». Это отсылка к известному хадису о женщинах, что подобны хрустальным шкатулкам. Такие же хрупкие и драгоценные.

Героинь искали через соцсети, сделали объявление, оставили контакты. Отозвались несколько девушек. Все они – разных национальностей, по-разному пришедшие к исламу. «Есть даже такие, – смеется Тоня. – Те, кто пришел в ислам через радикальный феминизм. Пока вышла только первая часть фильма «Хрусталь». В планах еще три».

Отказываемся считать себя жертвами

«Я не могу описать, что происходило у меня внутри, думала лишь о том, что моей мамочки больше нет, и она повесилась из-за моего хиджаба. Как я дальше буду с этим жить?.. Я не помню, как я орала, что говорила. Но бабушка, видя мое состояние, говорит: «С ней все в порядке, ее вовремя увидели и спасли. Еще раз доведешь мою дочь, я тебя собственноручно убью. Возьми телефон, скажи, что больше так не будешь. Я тогда не думала о жестокости, о том, что со мной делают…». (Фрагмент монолога героини фильма «Хрусталь»)

– В ноябре прошлого года на телеканале «Дождь» вышел фильм «Снявшие хиджаб». Я правильно понимаю, что ваш фильм – это ответ на него?

– Он всего лишь последняя капля. Мы просто больше не можем мириться с тем, что женщину в хиджабе воспринимают как жертву, выставляют как жертву. И это уже даже не подвергается сомнениям, подается как аксиома. О нас либо вообще не упоминают, либо упоминают в контексте, что есть некая безликая масса – это женщины в хиджабе, покорные и забитые, согласные со всем, гнетомые, а есть личности, которые преодолели этот косный, зашоренный мир, сорвали с себя хиджабы и пошли добиваться своих целей. 

Мы хотим показать, что мы не безликая масса без голоса. И чтобы надеть хиджаб (это в современной России, в 21 веке!), иногда приходится преодолевать такие испытания, которые никто из говорящих про «забитых женщин Востока», даже представить себе не может.

– Но ведь проблема не в хиджабе, а в том, что в той же России, а тем более на Северном Кавказе женщину и в 21 веке не воспринимают как самостоятельного человека. Родители, другие взрослые в семье, соседи те же указывают, что для нее лучше и как ей строить свою жизнь. Женщин, которые надевают хиджаб, обвиняют в экстремизме. Женщин, которые снимают хиджаб, клеймят как вероотступниц.

– Мы не можем отвечать за такие масштабные вещи. У нас есть конкретная наша локальная проблема, о которой мы вынуждены говорить. Что мы можем? Мы можем, например, призывать к ограничению насилия над жертвами, неважно, какого они пола. Мы можем постараться обеспечить защиту своих соратниц или тех, кто пострадал. Но говорить, что мы будем защищать право снимать хиджаб… Нет, мы не будем его защищать. Мы будем защищать саму женщину, и в этом глобальная разница. Мы дадим ей время осознать, что, возможно, она поспешила с этим решением, может быть, она и не надевала его искренне, может, есть проблема в ее отношениях со Всевышним. То есть, мы защищаем шариатские права женщин, а не общие в сферическом вакууме.

Что касается того, что женщину не воспринимают как самостоятельную личность – это масштабная мировая проблема. И она имеет под собой две основы. Первая – это основы какого-то патриархального мира, который считает, что женщина является собственностью мужчины, как его машина, как его дом, как его оружие, как его деньги и счет в банке.

И вторая – то, что большинство женщин, к сожалению, сами не очень-то против. Они предпочитают согласиться с правилами игры и исполнять роль этой собственности. Соперничать на основе этих торгово-манипулятивных отношений. Поэтому мы не ставим перед собой задачу всех разом освободить. У нас есть свое представление, как в идеале будет выглядеть эта свобода и оно основано на шариатском понимании свободы.

Меня спрашивали, разрешает ли мне муж есть и говорить

«Я росла в семье так называемых этнических мусульман, где на самом деле никто не придерживается религии. Я видела вокруг жестокость, принимаемую за норму. Знакомый так избил жену, что она родила на два месяца раньше срока, и это не было чем-то обескураживающим для остальных». (Фрагмент монолога героини фильма «Хрусталь»)

– Хиджаб – это только один из элементов более масштабной проблемы: проблемы исламофобии в стране, мире. Проблема в отношении к нам как к соблюдающим религию людям, которые, в общем-то, никому не вредят. Я говорю о личностях, не о каких-то там девиантах. Это отношение сводится к замалчиванию наших проблем или к тому, что мы уже сами к себе стали так относиться и привыкли молчать.

– Чуть ранее вы сказали, что женщину в хиджабе считают забитой, и меня это покоробило. В центральной части России, может быть, людям и кажется, что хиджаб – это покорность мужу и закрытый рот. А те, кто живет на Кавказе, знают других женщин в хиджабе. Они и машину водят, и преподают, и четырех детей одни воспитывают, растят, и зарабатывают на нянь…

– Я же сама не с Кавказа. Я проживаю именно в центральном Черноземье. Когда погружаешься в проблемы Северного Кавказа, то сложно понять, что снаружи целый мир, который является мишенью для подобных программ и роликов. Если мы посмотрим на комментарии фильмами той же «Редакции» или «Дождя», обнаружим, для кого снимаются эти фильмы и репортажи, для кого эти пафосные ролики о борьбе с угнетением. Это все для массы людей, которые никогда не были, и, скорее всего, не будут на Северном Кавказе, которые женщин в хиджабах видят в двух вариантах – либо это кто-то, кто торгует на рынках, либо это военные действия и соответствующая эстетика.

Это все – наша потенциальная аудитория, с которой хотелось бы вести разговор. Рассказывать о том, как мы на самом деле живем, а не отгораживаться гигантской стеной, сообщая, что есть мы, есть вы, вы нас не поймете и т.д. Ну, конечно, не поймут, если мы предоставим этим роликам право говорить вместо нас. Взгляните еще раз на комментарии, посмотрите, как о нас говорят люди, которые никогда ни с кем из нас не сталкивались.

Когда я впервые приехала в Воронежскую область и гуляла по рынку, каждая вторая женщина спрашивала, где мой муж, которого они бы побили, что он так со мной обращается. Совершенно без задних мыслей, не агрессивно, меня спрашивали, разрешает ли мой муж мне говорить, разрешает ли мне есть, когда я того захочу. Меня спрашивали простые люди, которые никогда в жизни не видели ни одной женщины в хиджабе. Но на меня нормально реагировали и реагируют. Моей истории нет в контексте этой борьбы. Это нормальные вопросы, люди задавали их из любопытства. Меня не оскорбляли, не били, не запирали, как некоторых сестер. На рынке я была в безопасности, а вот силовики меня забирали.

И кафе, и вагоны, и места в самолетах

«В школе нам рассказывали об устройстве древних цивилизаций, окей, я начинаю углубляться и узнаю, что прекрасная Греция во всех бедах винила Пандору. Женщину. Смотрю на Византию – там сплошная эксплуатация, а в Вавилоне – провинился муж – убивают его жену». (Фрагмент монолога героини фильма «Хрусталь»)

– Мы надеемся, что в дальнейшем сможем выйти на уровень постоянного информационного освещения прав женщин в исламе, их соблюдения, борьбы за них, в том числе. Мы просим Всевышнего помочь нам в этом и надеемся, что к обсуждению подключится больше мусульманок. Возможно, мы сможем вести какую-то женскую передачу, только для женщин, о правах мусульманок и об их реализации, с примерами успешных бизнесов, стартапов и решением повседневных проблем, которые у нас не обсуждаются. 

Даже отсутствие женских пространств у нас считается чем-то вроде нормы. То есть, это как бы нормально, что в гинекологический кабинет в государственной больнице может без согласия войти толпа студентов. А акушерское насилие? Мы же тоже это не обсуждаем. Все, что не сопряжено с прямым физическим насилием, считается чем-то, что можно потерпеть. Но этого терпеть нельзя. Я про насилие даже не говорю, я говорю просто о задевании чести, об унижении хроническом, о комментариях, которые мы получаем постоянно и не только в отношении внешнего вида. Это должно прекратиться, и как можно скорее. Везде. Мы хотим создавать собственный контент, собственную среду, собственную сеть и помогать друг другу.

– Помогать? Как?

– У нас в стране и в мире вообще очень мало безопасных пространств чисто для женщин. И первое, что мы должны сделать – это обеспечить существование таких пространств. Это место, где женщина может не бояться, где она не столкнется с мужчинами. Такие как женские кафе, женские вагоны в метро, купе, возможно, даже места в самолетах. Почему нет? Я считаю, что мы мало об этом говорим. Сестры со мной солидарны, но для того, чтобы развить эту тему, требуется больше ресурсов и большая огласка. Вот это то, что могло бы объединить женщин на бытовом плане. Требование женских пространств и защиты от мужского, скажем так, населения. От парикмахерских и до больниц.

Плюс помощь в отстаивании своих шариатских прав. Это и область бракосочетания, и развода, и требования махра, в воспитании детей и получении образования, и в составлении брачных контрактов – то, над чем мы сегодня интенсивно работаем. Оповещение о существовании этих прав, об их границах и т.д.

И, конечно же, отстаивание прав на работу в определенном режиме. Например, перерыв на молитву, ношение хиджаба, допуски к каким-то видам работ, взаимодействие с работодателем, может, профсоюзы какие-то. Какая-то деятельность в этих направлениях уже ведется, просто пока не вышла в общественное пространство на нужном уровне освещенности.

Не-феминизм

«Мы утрачиваем прекрасные традиции с каждым новым поколением. И при этом не приобретаем ничего из религии, это очень трудно сделать. Если сам не начнешь искать, тебе никто не подскажет, ни из близких, ни из знакомых, они сами не в курсе этого». (Фрагмент монолога героини фильма «Хрусталь»)

– Я провела многие годы в дискуссиях о феминизме, о сути женских прав и о том, что может считаться феминизмом, что – нет, и пришла к выводу, что не так важно, как меня определяют другие люди, важно, как я сама себя определяю. Я определяю себя мусульманкой. Я верю, что у меня есть определенные данные мне Богом права и возложенные Им на меня обязанности. И если даже я в каких-то воззрениях пересекаюсь с другими идеологиями, это не делает меня сторонницей этих идеологий. Московские феминистки предлагали нам сотрудничество, но мы к этому не готовы.

– Но вы ведете себя, как феминистки. Вы делаете работу, вы стремитесь к независимости, говорите о своих правах. Есть такое течение, исламский феминизм и вот, на мой взгляд, вы туда вписываетесь прямо стопроцентно. 

– Благодарю, подозреваю, что с вашей стороны это комплимент. Нет, мы не считаем себя феминистками. Мы мусульманки, и этого достаточно. Если кто-то считает нас феминистками, это их право считать нас кем угодно, хоть инопланетянами. Мы себя так не определяем.

Аида Мирмаксумова