В конце февраля руководительницы махачкалинского приюта для женщин «Теплый дом на горе» Евгения Величкина и Фарида Бахшиева выселили из кризисной квартиры трех подопечных с детьми. По версии администрации шелтера, все они нарушили правила проживания. Сами женщины говорят о плохих условиях в приюте, эксплуатации их труда и ужасном отношении к ним со стороны Величкиной и Бахшиевой.
В этой публикации мы рассказываем, как должны работать реабилитационные центры для женщин, пострадавших от домашнего насилия, и почему забота о подопечных должна быть приоритетом для руководителей кризисных центров.
Эти женщины не годятся, возьмем других
30 января Величкина и Бахшиева распространили пресс-релиз, в котором сообщили о конфликте в приюте и о выселении подопечных из шелтера. В телефонном разговоре Величкина сообщила, что после этого приют будет заселен другими женщинами.
Из приюта Асю, Аиду и Хадижу руководительницы «Теплого дома на горе» приехали выселять в сопровождении сотрудников полиции и сотрудницы подразделения по делам несовершеннолетних. Женщинам дали две недели на то, чтобы найти себе и детям новый дом. На прошлой неделе подопечные «Теплого дома на горе» окончательно покинули шелтер.
История получила широкую огласку благодаря случайности – женщины, которых среди зимы выставили из шелтера вместе с маленькими детьми, обратились к журналистам. Можно было бы посчитать ее частным случаем и списать все на дурной характер или неуживчивость именно этих трех женщин (на такой версии настаивает руководство центра), но, как оказалось, это проблемы скорее системного характера.
«Теплый дом на горе» начал свою работу в 2017 году. По словам руководства, через центр прошло около 50-ти женщин. Опросить всех, разумеется, невозможно. Но рассказы трех главных героинь наших публикаций подтверждают еще семь бывших подопечных «Теплого дома на горе», что жили в центре с марта по декабрь 2019 года. У них не было прямого выхода на прессу, не было сил и поддержки. Поэтому их истории остались неизвестны широкой публике.
Все женщины утверждают, что их принуждали к съемкам и постоянно угрожали выселением. Все отмечают, что продуктов часто не получали, а иногда получали просроченные. Все говорят, что чувствовали себя дезориентированными, полностью зависели от настроения руководства и не видели возможности защитить ни себя, ни ребенка.
«После такого реабилитационного центра нужна отдельная реабилитация» – говорит София, бывшая подопечная «Теплого дома на горе».
«К нам приезжала журналистка, и мы не хотели давать интервью. На что Евгения [Величкина] нас отчитала», – рассказывает Зухра. Она поступила в центр в июле 2019 года, но прожила там всего пару дней, а после одна из подопечных избила ее сына. – Била по лицу, по голове, глаз ему задела».
Зухра вызвала полицию и на следующий день ее с ребенком из центра выставили: «Я не вызывала бы, если б руководство удосужилось вмешаться. Сразу, как это произошло, я позвонила Фариде Бахшиевой, она ответила «Мне что, делать больше нечего?». А та женщина, что моего сына избила, осталась! Она чуть неадекватная была, один раз мусорное ведро с балкона выкинула. А еще до моего сына девочку другой женщины ударила за то, что та наступила на ковер ее. Руководство опять-таки, никаких мер не приняло. Та женщина собрала вещи, взяла дочку и ушла».
Тем же летом в «Теплом доме на горе» оказалась и Наталья. В ее случае домашнего насилия не было, она приехала в Махачкалу по приглашению знакомой. Ехала «к морю», отдыхать, но осталась на улице с маленьким ребенком. Кто-то посоветовал ей обратиться в центр.
«Я у себя в городе несколько раз обращалась в такой центр, – говорит Наталья. – Они всегда помогали, иногда просто деньгами. А тут я прямо удивлялась, еды не было, мы все покупали сами. Мало того, Женя [Величкина] утром привозила своих детей, сама даже не поднималась, а после работы забирала. Как детский сад, только бесплатный. Денег на еду для них не давала, продукты тоже, Мадина [бывшая подопечная, а в последующем куратор шелтера] на свои покупала. Я там прожила десять дней и все время дети Жени были на нас».
Рагда (имя изменено) с сынишкой приехала из Екатеринбурга, интервью с ней записано в марте 2019 года. Рагда, как и все другие, говорит о принуждении к съемкам и встречам с журналистами: «Если я не хочу с вами общаться, они [Евгения Величкина и Фарида Бахшиева] имеют право меня заставить? Они заставили. Они сказали: «Ты договор подписала, там, в договоре есть: все, что мы скажем, обязана делать, иначе имеем право тебя выгнать»».
По словам Рагды, ее конфликты с руководством начались с самого первого дня. Она заметила, что в квартире грязно, спросила, где швабра, ей ответили – «если надо, купи сама, если не нравится – собирай вещи и уходи».
Если я так буду жить, то у ребенка ничего не будет ни подгузников, ничего!
«Жилье нам дают, а еду [мы] покупаем сами, подгузники, смеси – пофигу, откуда берете деньги, а в инстаграме по-другому пишут. Копилки свои [коробки для пожертвований] они ставят в каждом кафе. Там написано, что нам, мамочкам, деньги. Они куда идут? У моего ребенка четыре дня не было смеси. Печеньки же бывают, я этим кормила его. Причем, руководство просило по пустякам не беспокоить. Они как сказали, если с ребенком что-то будет, тогда тревожьте нас. Мне сначала сказали, что здесь будет нянька за ребенком смотреть, а я буду работать, но няньки не было», – рассказывает Рагда.
Ей все же удалось найти работу, хоть и ненадолго. Ребенка она брала с собой. Но тут возникло новое препятствие – режим и расписание дня. Оно регламентирует жизнь подопечных центра с утра и до ночи. На прогулки, согласно режиму, отведен час с 17 до 18:00. Сложнее всего Рагде было с подъемом.
«Я думала, что это обязательно надо. Ты должна в это время вставать, даже если ты ночью не спишь, ребенок плачет, ты уставшая или не уставшая. Бывало, до 11-12 часов ночи я работала, но, если не встала со всеми, могут сказать, что нарушение, – Рагда всплескивает руками. – Если я так буду жить, то у ребенка ничего не будет ни подгузников, ничего!».
Время, когда женщины могут заняться поисками работы, жилья или устройством ребенка в школу и садик указано не было. На кого им в это время оставлять ребенка – тоже неясно. Все нужно было согласовывать с руководством, которое просило «по пустякам не беспокоить» и чье настроение, по словам подопечных, все время менялось.
«Один раз мы все вместе выходим, – продолжает Рагда. – Фарида [Бахшиева] сказала: «Куда вы идете время уже шесть часов?» Я сказала, что работу искать, подрабатывать, на ребенка смесь покупать. Она отвечает, что б не выходили, что нельзя, что у нее не спросили».
Глава реабилитационного центра для женщин «Китеж» Алена Ельцова поясняет, что есть кризисные центры, где подопечных не обеспечивают продуктами, но при этом в них нет и строгого регламента. Если же женщин не выпускают из кризисной квартиры, не дают им самим заработать, то должны обеспечивать всем необходимым, едой, лекарствами, подгузниками для детей.
По словам Ельцовой, правила нужны, но осмысленные и облегчающие жизнь в центре, а распорядок дня должен быть гибким, если кому-то неудобно днем убирать, пусть убирает вечером.
«У нас единственное требование, чтобы в 11 утра женщины были на планерке, к этому времени все, как правило, уже просыпаются. Да и это нужно не для буквы закона, а для удобства общего, чтоб они сразу получили все необходимое – лекарства, шампуни, продукты, гигиенические принадлежности, и написали список нужного. Ну и после 11 вечера все должны находиться в центре. Кому нужно на работу, отпрашиваются заранее», – пояснила Ельцова.
В центре всегда есть крупы, макаронные изделия, овощи, фрукты, чай, сахар. Если что-то привозят волонтеры, то и сладости бывают – печенье, конфеты.
«Но вот курицу выдаем под расписку, – смеется Алена. – Года два мы обходились без этого, а потом завели себе тетрадочку».
Директор «Теплого дома на горе» Величкина признает, что продукты, которые предназначались для проживающих в приюте женщин, до них не доезжали (по ее версии, это произошло из-за куратора шелтера), но продолжает утверждать, что основная причина конфликтов в нарушении правил.
«Человек не может реабилитироваться, если он не соблюдает правила. Если бы они себя хорошо вели, соблюдали все, что предполагалось, что было написано, их никто не выселял бы», – уверяет Величкина.
Также она подтвердила, что психолог «Теплого дома на горе» некоторое время не работала с подопечными приюта, поскольку находилась в декретном отпуске.
Зачем нужны приюты для женщин
С января по сентябрь 2019 года российские правоохранительные органы зарегистрировали 15 381 преступление в отношении женщин в сфере семейно-бытовых отношений. За весь 2018 год эти показатели достигли 21 390 преступлений. И это только те случаи, которые попали в отчеты МВД. Правозащитники уверены, что большинство женщин, страдающих от насилия родственников, не обращаются в полицию, поскольку не верят, что им помогут или опасаются мести со стороны мужей или родителей. Кроме того, далеко не все обращения в полицию по факту насилия в семье качественно расследуются.
Кризисные центры для женщин, как правило, предлагают комплексные программы по борьбе с бытовым насилием: открывают «горячую линию» для оказания помощи в кризисных ситуациях, оказывают юридическую, а также психологическую помощь жертвам домашнего насилия.
Приюты должны помогать женщинам получить материальные ресурсы, чтобы их подопечные со временем смогли наладить собственную жизнь
Старший юрист проекта «Правовая инициатива» Юлия Антонова отмечает, что обычно подопечные приютов выполняют определенные бытовые обязанности: моют за собой посуду, наводят порядок в помещении, ухаживают за детьми.
«Но уж точно они не обязаны делать ремонт, красить стены. Такое, конечно, не допускается», – говорит собеседница.
Иногда договор, который женщины заключают с приютом, может предусматривать их участие в социальном предпринимательстве: «Они что-то вяжут, занимаются рукоделием, делают мыло или косметику, например. Это, соответственно, должно быть в уставе прописано».
Приютов, предоставляющих временное убежище для женщин, спасающихся от домашнего насилия, в России критически мало. Пять лет назад, согласно исследованию «Правовой инициативы», в стране работали лишь восемь приютов или социальных гостиниц, созданных на базе некоммерческих организаций. Еще 46 убежищ (они также могут называться приютами, кризисными отделениями, отделениями временного проживания) работали при государственной поддержке. Правозащитники отмечали, что большинство из них ориентированы на размещение детей либо матерей с несовершеннолетними детьми. Лишь небольшая часть приютов оказывала специализированную помощь именно женщинам, пострадавшим от насилия.
Подопечные реабилитационных центров для женщин часто страдают от тревожного расстройства, депрессии и посттравматического стрессового расстройства. Эти эмоциональные и психические последствия домашнего насилия влияют на карьерные возможности женщин. При этом большинство из тех, кто попадает в приюты, уже экономически нестабильны: чаще всего это женщины с детьми, не имеющие регулярного заработка.
Приюты, в которых о подопечных по-настоящему заботятся, пытаются противодействовать последствиям домашней тирании и насилия, предлагая женщинам поучаствовать в образовательных программах, семинарах и группах поддержки.
Каждая третья женщина в мире на протяжении жизни подвергается физическому или сексуальному насилию
Помимо юридической, медицинской и психологической помощи, приюты должны помогать женщинам получить материальные ресурсы, чтобы их подопечные со временем смогли наладить собственную жизнь. Сложнее всего дела обстоят с жильем. Обычно шелтеры могут заключить договор с заявительницами на срок от трех до шести месяцев, хотя это слишком непродолжительный срок для реабилитации.
«Женщины, которые попадают в приюты, очень сильно травмированы. Если человек несколько лет прожил в трудной ситуации, то, скорее всего, ему понадобиться столько же времени на реабилитацию», – считает глава «Китежа» Ельцова. Однако обычно у шелтеров нет возможности содержать женщин столько времени.
Непопулярная благотворительность
По данным ВОЗ, каждая третья женщина в мире на протяжении жизни подвергается физическому или сексуальному насилию со стороны партнера или со стороны другого лица. Тем не менее, помощь жертвам насилия остается одним из самых непопулярных направлений благотворительности. Согласно исследованию фонда «Нужна помощь», в прошлом году на нее переводили деньги лишь 2,5% жертвователей. Как и прежде, самое частое назначение пожертвований – оплата лечения детей, помощь животным, малоимущим и людям в трудной жизненной ситуации.
«К сожалению, система поддержки шелторов обычно грантовая, будь то государственная или международная поддержка. Кризисные центры [на базе НКО] финансируются в основном через грантовые конкурсы, что входит в противоречие самим принципам работы приютов. Потому что это длительная деятельность, она не может быть проектной», – поясняет Ельцова.
Заполнение проектных заявок на грант отнимают много времени и сил. Каждый раз, когда грант заканчивается, перед кризисными центрами стоят вопросы, которые необходимо решить: как оплачивать арендованную под шелтер квартиру, обучение и зарплату сотрудников. Работа приютов при этом подразумевает непрерывную финансовую поддержку.
Государственные шелтеры работают в рамках закона о социальном обслуживании, а значит попадание туда строго регламентировано и подразумевает обширное количество документов, которые необходимо собрать. Среди них – справка о доходах, свидетельство о постоянной регистрации и другие.
«Но как это все организовать, если человек часто без каких-либо документов оказывается на улице?», – недоумевает Ельцова.
В связи с этим государственные кризисные центры, предлагающие проживание, стоят полупустыми: «Не то, чтобы они не хотят принимать женщин, они просто не могут работать не в рамках закона».
По мнению Ельцовой, работа приютов для женщин должна быть достаточно технологична: «Это не должно превращаться в попытку создать такую большую семью или то, что должно работать на семейном принципе. Не должно были личных взаимоотношений, личных связей между сотрудниками шелтера и клиентками».
Только так можно минимизировать проблемы, возникающие по ходу работы шелтеров, «хотя они в любом случае будут», говорит собеседница. Тем не менее, именно деловые, построенные на взаимном уважении отношения, могут быть залогом продуктивной реабилитации. При этом реабилитация в шелтерах должна быть добровольной и тщательно подобранной для каждой подопечной.
Приют «Китеж» работает уже шесть лет. Средств хватает только на найм максимум семи сотрудников, включая саму Ельцову, бухгалтера, администраторов. В приюте одновременно могут разместиться не более 15-17 человек. Приют живет на государственные гранты, спонсорство (сейчас «Китежу» помогает «Ростелеком») и частные пожертвования.
Контроль над собственной жизнью
Впервые убежища для женщин появились в Канаде в середине 1960-х годов. Еще через несколько лет шелтеры заработали в США и Европе. Первые центры помощи создавались женщинами, число приютов быстро увеличилось и к 1977 году в Соединенных Штатах работали уже 89 приютов для жертв насилия. Со временем некоторые страны, такие как Нидерланды, Австрия и другие, начали предоставлять социальное жилье для долгосрочного проживания пострадавшим от домашнего насилия женщин.
Глава американского приюта для женщин-мусульманок Асма Ханиф открыла свой шелтер в 1975 году в Балтиморе. Первое время он существовал на ее личные деньги, затем начал работать на пожертвования. Ханиф несколько раз обращалась к мусульманской общине с просьбой помочь работе приюта, однако сообщество на протяжении долгого времени отрицала факты домашнего насилия в семьях, исповедующих ислам.
В мусульманском сообществе публичные жалобы женщин на рукоприкладство воспринимается мужьями как покушение на их честь
«Это изменилось только после того, как в Нью-Йорке основатель первого в США кабельного телеканала для мусульман Bridges TV Музаммил Хассан отрезал голову своей жене, – рассказывала она. – Однако даже тогда средства общины пошли не на помощь приюту, а на широкую информационную кампанию, целью которой было доказать, что убийца исповедовал неправильный ислам».
Саму Ханиф представители религиозной общины обвиняли в том, что она «шайтан, который разрушает семью». Руководительница бостонского приюта также отмечает, что зачастую в мусульманском сообществе публичные жалобы женщин на рукоприкладство воспринимается мужьями как покушение на их честь. И «опорочившим» их женам может грозить суровое наказание. В том числе смерть.
В основу работы каждого кризисного центра для женщин должно закладываться обеспечение безопасности подопечных. Зачастую они вынуждены скрываться не только от мужей, но и других родственников, которые могут настоять на возвращении женщины к избивающему их супругу. Кроме этого, в ходе реабилитации сотрудники шелтера должны вернуть пострадавшим женщинам возможность управлять собственной жизнью. Безусловно, принуждение к бесплатному труду этому не способствует.
Во всех приютах для жертв домашнего насилия существуют правила проживания: от ограничений по пользованию мобильными телефонами и запрета на употребление алкоголя до комендантского часа и расписания дежурств в приюте. Многие из этих правил важны для обеспечения безопасности подопечных и персонала, а также для мирного совместного проживания людей. Однако эти правила, регулирующие жизнь в приюте, должны уважать женщин и детей, живущих там, не заставлять их чувствовать, что они все еще не имеют права голоса.
Американская правозащитница Лидия Уолкер была свидетелем множества различных подходов к правилам проживания в шелтерах. В некоторых приютах установлено более 100 требований, другие в основном полагаются на ответственность самих подопечных.
В одном из приютов, где работала Уокер, у сотрудников был всего один лист правил проживания. И если сотрудники приюта добавляют в этот список еще одно указание, то исключают из списка другое. Этот подход позволяет работникам шелтера контролировать себя и тщательно обдумывать свои решения, прежде чем ограничивать женщин, живущих там.
Слишком строгие правила в приюте не позволяют женщинам, пострадавшим от домашнего насилия, самостоятельно принимать решения. А обилие требований к проживанию может превратить персонал приюта в надзирателей, затмевая более важную роль, которую они играют в оказании помощи женщинам в реабилитации и подготовке их к жизни после приюта, считает правозащитница.
В некоторых шелтерах правила запрещают женщинам общаться с избивавшими их мужьями.
«Как адвокат, я хочу открыто поговорить с ней об этом, поговорить о ее безопасности. Но если нарушение этого требования может привести к выселению ее из убежища, она, скорее всего, сохранит общение с абьюзером в тайне», – говорит Уолкер.
По ее словам, чем меньше строгих правил, тем больше уверенности, что к женщинам в этом приюте относятся с уважением и состраданием, предоставляя им власть над своей жизнью.
Как стать лучше
По словам директора приюта «Китеж», общие рекомендации по обустройству приюта для женщин существуют: «Мы свои правила пытаемся привести в соответствие с международными. Мы создали книгу с практическими рекомендациями по работе шелтера, она готовится к выпуску».
«Работа по обеспечению помощью жертв домашнего насилия ведется, сотрудники шелтеров часто полны энтузиазма и успешно решают проблемы, с которыми сталкиваются впервые, – объясняет Ельцова. – Работу шелтеров возможно наладить, но для этого нужны длинные деньги, помещения, обученные сотрудники и методические нормы».
По ее мнению, для эффективной работы руководители и сотрудники должны регулярно проходить супервизии, а также советоваться с опытными коллегами. В России, по ее словам, авторитетным источником в этой области является центр «Анна», с которым сотрудничает «Китеж».
Помимо нестабильной финансовой поддержки шелтеров, существуют противоречия в самой системе благотворительности
«Я очень часто езжу в Дагестан именно по проекту повышения квалификации специалистов – психологов, социальных работников, юристов. Мы работаем с адвокатами, органами опеки и попечительства проводим тренинги по противодействию насилию в течение трех лет. На эти мероприятия, как правило, мы приглашали всех. И на этих мероприятиях я их [руководительниц «Теплого дома на горе»] ни разу не видела. Видимо, они этим не интересовались или считали себя вполне квалифицированными», – отмечает юрист «Правовой инициативы» Юлия Антонова.
Ситуация, создавшаяся в приюте «Теплый дом на горе» выявила сразу несколько проблем в организации работы кризисных центров. Евгения Лобачева руководитель отдела рекрутинга доноров Национального регистра доноров костного мозга считает, что кейс с «Теплым домом на горе» нужно вносить в учебники для НКО и благотворительных организаций как классический пример отсутствия понимания долгосрочных целей и задач. Что, по ее словам, и привело к тому, что руководство начало не делом заниматься, а создавать видимость деятельности, чтобы отчитаться.
«Когда читаешь обязательства, указанные в грантовых заявках, волосы шевелятся. Они априори невыполнимые. Отдельный ад еще в той части, что, дескать, у нас и пожертвования есть, но мы не знаем точно, сколько… Рука-лицо! – заявляет Лобачева. – Мы давно горюем, отчего ж государство никак не начнет воспринимать НКО как профессионалов и равноценных партнеров. И почему же относится к фондам, как к Тимуру и его команде, типа «сегодня прибежали, а завтра убежали»… Вот именно поэтому так и относится, и так воспринимает».
Помимо нестабильной финансовой поддержки шелтеров, существуют противоречия в самой системе благотворительности: общество признает, что в убежищах потерпевшим от домашнего насилия должны обеспечить безопасность, однако хочет видеть тех, на кого ему предлагается переводить деньги.
Система жертвования в России пока очень неделикатная, считает директор чеченской НКО «Женщины за развитие» Либхан Базаева. Благотворители хотят знать, на кого конкретно и почему они переводят деньги, а это подразумевает, что человек, попавший в кризисную ситуацию, должен публично показать себя, подробно рассказать, что с ним случилось, хотя для него это может быть травматично.
«Мы можем спокойно, не глядя, пожертвовать деньги человеку на улице. И это нас успокаивает: мы отдали деньги и получили удовлетворение от этого. Когда речь идет об общественных организациях или организованных структурах, то здесь у человека возникают сомнения. Поэтому НКО приходится детально объяснять, показывать все стороны нужды, потребностей человека. К сожалению, это такая человеческая психология», – объясняет Базаева.
Этим женщинам нужны перемены, нужны решения, а не те, кто приходит поглазеть на них, как в зоопарк!
Потерпевшие от домашнего насилия женщины обычно обычно не хотят публичности, однако вынуждены делиться своими воспоминаниями с журналистами и жертвователями.
«Культура организованных пожертвований у нас пока не развита», – признает Базаева.
То же самое, но намного жестче говорит и Асма Ханиф: на одном из видеороликов, выложенных в YouTube, она обращается к тем, кому обязательно нужно видеть жертву насилия и говорить с ней: «Этим женщинам нужны перемены, нужны решения, а не те, кто приходит поглазеть на них, как в зоопарк!».
«В среде НКОшников многие считают, что не надо выносить сор из избы и всякая такая история бросает тень на весь сектор, – говорит Евгения Лобачева. – часто включается пресловутая солидарность, типа да, они ошиблись, но хотели же как лучше. Но это не первая и не последняя такая история, и если о ней не говорить публично, однажды все взорвется очень мощно, и забрызгает вообще всех».
После приюта
Руководительницы приюта «Теплый дом на горе» назвали публикации с описанием нарушений в их работе «информационной атакой». Они утверждают, что уже отчитались обо всех проектах, на которые им были выделены президентские гранты, а все частные пожертвования «прозрачны и видны проверяющим органам».
В заявлении Величкиной и Бахшиевой говорится, что все женщины, которых они выгнали из приюта, «систематически нарушали правила проживания, оставляли детей без присмотра на несколько дней, курили как в подъезде, так и в самой квартире, в комнате соцработника, не стесняясь детей».
По их словам, они не принуждали подопечных к участиям в съемках, а также к бесплатному труду. В заявлении отмечается, что руководительницы «за оказанные услуги предлагали женщинам устроить бесплатно детей в частный детский сад на время проживания в приюте». Тем не менее, вскоре после того, как женщины доделали ремонт в шелтере, их выгнали из приюта за нарушение правил проживания.
Бахшиева и Величкина поблагодарили журналистов за то, что они «указывают на их промахи» в работе, однако пригрозили, что за «отдельные замечания» они «вынуждены готовить жалобы в определенные места».
Я прожила в приюте всего месяц, когда меня выгнали. Мне помогли другие люди
Тем временем, бывшие подопечные приюта были вынуждены обратиться за помощью к родственникам.
«После выселения [из приюта] мне пришлось вернуться в Чечню. Приходится прятаться от мужа то у одних знакомых и родственников, то у других. Два дня там, два дня здесь. Пока так, к сожалению», – говорит Ася, одна из бывших подопечных «Теплого дома на горе». В приют она попала минувшей осенью, сбежав с пятью детьми от угрожавшего ей супруга.
Сейчас дети Аси живут и учатся в реабилитационном центре в Махачкале: «Я не хотела их отдавать, но моя ситуация вынудила это сделать. Сейчас я не могу их ни видеть, ни слышать, телефоном не разрешается пользоваться детям. Мне пришлось вернуться в Чечню, потому что мне в итоге никто не помог».
Ее муж, тем временем, разыскивает ее у знакомых: «Буквально позавчера я была в одном месте, туда муж пришел, хорошо, что я к тому моменту уехала».
Бывшая подопечная «Теплого дома на горе» Аида на время переехала к родственникам и не хочет говорить о жизни в приюте.
Другая женщина – Хадижа – возмущена тем, как с ней обошлись в «Теплом доме». Она ремонтировала помещение, в котором раньше располагался шелтер, и хочет, чтобы Величкина и Бахшиева ей за это заплатили: «Я прожила в приюте всего месяц, когда меня выгнали. Мне помогли другие люди, поэтому я живу сейчас на съемной квартире, но мне нечем кормить детей и я не могу устроиться на работу, потому что за ними надо присматривать. Может быть, позже мне удастся поселить их в реабилитационном центре, и я смогу искать работу. А еще я хочу подать в суд на «Теплый дом на горе», чтобы они мне заплатили».
Ася, Аида и Хадижа обратились за юридической помощью и в ближайшее время намерены обратиться в правоохранительные органы с заявлением.
Также «Даптар» обратился в прокуратуру с просьбой оценить работу «Теплого дома на горе», правомерность решений, принятых руководительницами приюта и дать правовую оценку истории с беременной девушкой, видео с ее «мужем» и сбором средств на «билет для Амины».
Мария Климова, Светлана Анохина
DAPTAR 