«Мне нужна свобода женщин и от мужчин, и от фемобкома. Поэтому меня ненавидят все. И свои, и чужие. Удачно устроилась». Залину Маршенкулову называют лицом либерального феминизма России. А еще она журналистка, авторка телеграм-канала «Женская власть», основоположница идеологии «залинизм». Даптар расспросил Залину, как одновременно быть «милым котиком» и «маячком антихриста», почему нельзя жарить мужу сырники на завтрак, правильно ли запрещать буркини и кому к лицу костюм бутерброда.
— Мой отец кабардинец, мама русская. Я родилась на Кавказе, в Баксане, но вскоре после моего рождения папа с мамой переехали на Ямал. Там я жила, пока не поступила в МГУ и не уехала. Так что в Баксане была всего пару-тройку раз.
— У тебя была традиционная кавказская семья?
— Довольно традиционная. Мама обслуживала папу эмоционально, физически и всячески. Сидела дома, готовила, убирала. Вообще мама была умница, училась в МГУ, но бросила все из-за отца, университет тоже бросила. А потом он начал бухать, ей изменять. Классическая история. Когда мне было десять она с ним развелась.
— А пока они еще жили вместе, как тебя воспитывал отец? Были ли вы с ним близки?
— Я бы не сказала, что мы были особо близки, но у меня всегда был такой характер, меня особо не воспитаешь, меня в школе за поведение часто пытались наказывать, выгоняли из класса, я была из тех, кому говорят «ты что, самая умная?». Папа что-то конечно говорил, какие-то свои заморочки кавказские, что, типа, нужно учиться готовить, еще что-то. Я сразу сказала, что нет, я не буду ничего этого делать, до свидания. Мне тогда было лет 13.
Но знаешь, мне не кажется, что воспитание или женская гендерная социализация кавказских женщин сильно отличается от российской. Поэтому я особо не задумывалась над своей кабардинской половинкой. Какая разница? Патриархальный дискурс – он достаточно живучий и он везде. Я и на Ямале жила в такой же херне и ереси, что девочка должна быть скромной, должна учиться готовить кушать, иначе муж от неё уйдет, на ней никто не женится. Мне это говорили, как русская бабушка, так и нерусская бабушка. Я отвечала, что выйду замуж за человека, который будет готовить мне. Так и произошло. Все 14 лет брака я не готовлю, мне муж готовит. У нас все вполне гармонично сложилось. Ну он любит готовить, а я нет! У меня другие обязанности. Я добытчица и еще мою унитаз. Я люблю свою работу, люблю пропадать на ней, зарабатывать деньги. А ему нравится уютом, едой заниматься, вот этим всем.
— Насколько я знаю, ты после развода родителей стала в семье за старшего.
— Так получилось. У меня, скажем так, было интересное детство. Пришлось рано пойти работать, денег вообще не было, мама начала выпивать и ее постоянно увольняли отовсюду. Она работала то продавщицей, то еще кем-то, даже в морге санитаркой, но там денег много не заработаешь. Она довольно инфантильный человек, как многие люди ее поколения. Они будто все время ждут какого-то чуда, верят, что вот прилетит волшебник и решит за них все их проблемы.
— И все поломанное починит.
— Да. И при этом нифига не делают сами. Мне ее очень жалко, на самом-то деле. Она старалась быть идеальной женой, идеальной хозяйкой, она даже не курила. Потом уже начала. Она всю себя «посвящала семье», как ее учили, не занималась самореализацией. А женщина гибнет без самореализации. Но все-таки её хватило на то, чтобы развестись. Хотя там уже был край, жить было невозможно, папа бил её и меня тоже.
За мамой мне приходилось буквально присматривать с десяти лет. Например, следить, чтобы она не убила себя пьяная. Она часто пыталась покончить с собой, замерзнуть в лесу, и я в три часа ночи ходила забирать её из леса. У неё были приступы белой горячки. И это не только из-за расставания с отцом, а потому что в целом крушение жизни произошло. Мне пришлось платить за то, что она лежала в наркологии, это же все не бесплатно. Это был, конечно, ад. Не хочу сейчас об этом рассказывать подробно, но вся моя жизнь, пока я училась в школе – кромешный ад. У меня не было детства вообще, пришлось очень рано повзрослеть. Нужно было присматривать за мамой, работать, зарабатывать, даже платье на выпускной, красное длинное платье, я покупала себе сама. И туфли еще. Потом я поступила в МГУ и где-то уже на третьем курсе, кажется, отремонтировала бабушкин дом и перевезла маму в Подмосковье. Она стала там жить, перестала пить. До сих пор не пьет. Все с ней хорошо.
У меня никогда не было отношений с мужиком-абьюзером, у меня все парни были хорошие, мужчины обо мне заботились, любили, уважали
— Ты сказала, что очень рано начала работать. А где именно?
— Я пошла в газету, в 14 лет, в «Нефтяник Заполярья», у них было молодежное приложение. Писала о разном. У меня была статья «От травки до крэка, увы, не полвека», это интервью с наркологом так называлось. Какие-то репортажи с разных мероприятий и тому подобное. Я б не сказала, что пришла и сразу стала хорошо писать. Переписывала, плакала ночами сидела над текстами. Редактор мой скидок на возраст или «тяжелую ситуацию в семье» не делал, ещё как кромсал, резал мои тексты, учил писать. Говорил все переделать. Бывало, что текст возвращает, а тот весь исчеркан красным. Научилась со временем. Потихоньку, как и все. И с первого дня учёбы в универе я работала, не спала ночами. Много училась, много работала.
— Отец или его родня не помогали?
— Нет, не помогали.
— А как же знаменитое кавказское чадолюбие?
— Вот так. Я была всегда одна. С детства. У меня никого не было вообще. Некому было пожаловаться, поплакаться. Но как-то справилась. Потом мне премию дали за мою дипломную про журнал «Арт-хроника», про современное искусство. Международную, крутую премию имени Петра Кончаловского. На тот момент 400 тысяч – это была неплохая сумма. На эти деньги я достроила маме дом. На себя ничего не потратила. Ну, а позже у меня уже были руководящие должности, уже в 23 года работала руководителем PR-отдела в агентстве. Я очень быстро в этом плане начала делать карьеру.
— Тебя не ожесточило такое детство? Ты сейчас легко об этом говоришь.
— Я проработала это. С психотерапевтом. Я и сама хороший психолог. Как говорят люди, которые читают меня, благодаря моим текстам они излечиваются. Я сама разобралась со своими проблемами, единственное, мне понадобилась помощь в психотерапии, потому что приходилось терпеть очень много боли, травм. Эти травмы неизлечимы, они сказываются как-то, но сейчас уже в меньшей степени. Был очень сильный депрессивный период, причем, в то время, когда у меня было все хорошо. Я уже замужем давно была, в работе все было супер, все было окей. Но я впала в адскую депрессию. Поняла, что со мной что-то не так и обратилась к психотерапевту. Выяснилось, что у меня биполярка. Развилась скорее всего на фоне травм.
Мне прописали лекарства, я прошла курс терапии и медикаментозный, и «беседочный» и выяснилось, что можно жить и с непростреленными коленями. Представляешь? Для меня это было большое открытие. Оказывается, я всю жизнь живу с прострелянными коленями, разговариваю, хожу на работу! И умираю просто. Мне больно невыносимо. Я думала, так и должно быть. А оказалось нет, что если пить таблеточки, ходить на терапию, то тебе не больно. И ты ходишь на нормальных ногах. Моя биполярка никуда не делась, но теперь, если боль случается, то она такая, здоровая. В рамках выносимости для меня. Обычная, человеческая.
— Как у тебя все легко звучит. Мне бы докопаться, где тут подвох. Я вижу, как ты добираешь необходимое количество драки и войны у себя в телеграм-канале «Женская власть», в твиттере и в инстаграмме.
— Да, у меня есть площадка для войны. Там хватает драм. Мне нравится бесить патриархалов, я ненавижу их систему. Нравится быть бельмом на глазу, быть тем заусенчиком на руке патриархата. Я на днях была на интервью, почти орать начала. Там был вопрос, который меня утомил сильно, спросили в очередной раз – «Война идет, разве сейчас время для гендерной борьбы?». Обожаю этот вопрос. Просто с ума по нему схожу, слышала его раз 600 и что-то мне на 601 раз уже загорелось. И спрашивают это журналисты, прогрессивные люди. Ну это же глупый вопрос. Он абсурдный! «Время ли говорить о правах человека в пыточной?». А когда будет время? Для женских прав никогда нет времени, в этом и суть борьбы за женские права.
— Когда ты вдруг заинтересовалась феминизмом, стала что-то читать по этой теме, искать, с кем-то беседовать? Есть ли какой-то толчок, какая-то точка отсчета?
— Ну, наверное, когда создала свой портал безумных новостей, про который многие думали, что его создал мужик, типа, черный юмор и политика могут быть интересны только мужику. Про мой личный твиттер «Маячок Антихриста» тоже думали, что его ведет мужчина, мне там женщины писали – «Женись на мне». Потом я рассказала, что я женщина и многие не поверили. Сейчас сексизма стало поменьше, хотя многие по-прежнему, думают, что если женщина, то она должна плохо писать и быть тупой. Меня это забавляло. И я завела себе для души этот канал «Женская власть», чтобы там угарать над всеми этими стереотипами. При этом, наверное, там ощущалось что-то такое, что женской гендерной социализации не близко. То есть, все эти женские проблемы мне не близки. И это не обо мне.
— Какие, например?
— Ну, не знаю, например, что бывший выложил фотки, мудак… Мне это не близко, потому что в отношениях именно я тот самый мудак. У меня никогда не было отношений с мужиком-абьюзером, у меня все парни были хорошие, мужчины обо мне заботились, любили, уважали. И сейчас всё так же. Поэтому мне все эти истории были не близки.
Мне хотелось завести канал-отдушину, чтобы рассказать об опыте женщины, у которой все по-другому. Я пришла в феминизм от обратного, как женщина, которую не ущемляют. Ну, да, я хапанула в детстве. Во взрослой жизни уже отвечаю сама за себя.
Меня бесил еще на тот момент медийный образ женщины. Еще лет 6-7 назад это было очень сильно. То есть, все медиа, рекламы, весь этот инфошум рисовал образ женщины, как тупой пи*ды, у которой совершенно нет никакого внутреннего мира, нет никакой индивидуальности. Есть только пустая оболочка и желание примкнуть к какому-то мужику. Я была такая независимая, достаточно буйная дамочка, агрессивная даже и меня просто убивал этот образ, который не соответствует мне никак и ни в чем. Вот благодаря этому я стала интересоваться феминизмом. Думаю, мое знакомство и ним в таком широком формате началось с постов [феминистки, исследовательницы и активистки] Бэллы Раппопорт в фейсбуке. Мне очень отозвались некие ее высказывания об одной из главных тем «не жить вокруг пенисов». Мне очень не нравится до сих пор эта культура – жить ради мужиков, из-за них, для них и т.д. И дальше начала читать какие-то книги, статьи. С одного из фейсбуковских срачей все и началось, я думаю.
— Феминизмов, как мы знаем, стомильонов штук и все разные. Какой тебе ближе? Ты не пыталась себя определить?
— Ну, я определяюсь как либеральная феминистка, секс-позитивная. Но дружу я и с интерсекциональными, и с радикальными, то есть нет какой-то истории, чтоб я не общалась с феминистками других лагерей.
— Можешь вкратце описать, что такое быть либеральной феминисткой?
— Люблю описывать с помощью мема. Знаешь такой мем? Сидит мужик, забыла имя актера, в общем, в скромной одежде, в скромной рубашечке, со скромным лицом. А рядом с ним Верка Сердючка в розовых перьях со звездой на голове. Вот Верка Сердючка – это либеральная феминистка. Вот это все яркое, цветное, веселое. А радикальный рядом сидит, такой скромный, не зазывает женщин перьями, весельем, звездочками и всякой такой штукой. В этом смысле я думаю, что я попсовая феминистка. Нижнего уровня. Для нижнего порога суждения про феминизм. Обычно ко мне приходят женщины, прямо из мизогинов, прям конченые. Приходят в феминизм через меня. Поэтому я стою внизу, на самом нижнем пороге и общаюсь, зазываю буквально в костюме бутерброда. И говорю: «Хочешь немного свободы?». А дальше, когда они по лестнице поднимутся, им уже встретится феминизм и радикальный, и интерсекциональный. Там уже по желанию они приобретут себе знания.
— Тебя кто-то натолкнул на эту мысль, или ты сама нашла такую нишу, подумала – «Вау! Как клево!»?
— Она сама нашлась. Понимаешь, все, что я делаю всю свою жизнь – я делаю для себя. Я пишу для себя. Я делаю какие-то проекты для себя. Не было такого, когда я создавала свой канал, что я буду менять мир и всех переделывать под себя или под свою религию, которая называется «залинизм». Все случилось само по себе.
Исламские феминистки разрушают главный стереотип: они говорят, что в их священном писании не говорится, что женщина – тупое животное, должна носить мешок, что она второй после мужчины человек
— Любимое увлечение кавказских мусульман – это выносить такфир друг другу, типа, ты не мусульманин, ты мушрик. Тебя другие феминистки не такфирили ещё?
— Да, постоянно. Про меня писали, что я неправильная. Обличали. Но понимаешь, моя задача в этом плане сложнее, чем у четко очерченных радикальных феминисток. К сожалению, всегда так складывается, что один дракон хочет заменить другого дракона, один институт власти хочет заменить другой. А мне, как анархистке не нужно это. Мне нужна свобода женщин и от мужчин, и от фемобкома. И поэтому меня ненавидят все. И свои, и чужие. Я удачно устроилась. Много вопросов, по которым можно поругаться и со своими, и с чужими. Для меня главное – это свобода женщины, нельзя лишать ее субъектности, свободы воли. Сейчас усилилась риторика, что женщина всегда жертва, что она не может никакое принять решение, какое-то беспомощное, глупенькое существо. И мне не хотелось бы такую риторику тащить в феминизм.
— Что ты скажешь насчет исламских феминисток?
— Я только читала про них, но ни с кем не знакома.
— Они отстаивают свои права, но в рамках ислама. Если раньше они принимали религию из рук мужа или отца, не оспаривая ничего и не интересуясь причинами запретов, то сейчас штудируют книги и осмеливаются не соглашаться с какой-то трактовкой, если видят у алимов какие-то разночтения по тем или иным вопросам.
— Я всегда за разрушение каких-то мифов и стереотипов. Исламские феминистки разрушают главный: они говорят, что в их священном писании не говорится, что женщина – тупое животное, должна носить мешок, что она второй после мужчины человек. Это самая главная работа, которую они выполняют. Она прекрасная, она нужная и она о том, что все унизительное для женщин придумано мужчинами. В этом я вижу огромный плюс их деятельности. Потому что, как выясняется, в Коране не написано, что должна носить мешок на голове. А про это мало кто знает даже из верующих.
— Ну, положим, там есть соответствующие высказывания, что женщина должна себя прикрывать.
— Есть много исламских феминисток, которые утверждают, что нет и они ходят в джинсах и декольтированных кофточках и лекции читают с открытой головой. Вот это мне нравится.
— А что с буркини? Вот с тем скандалом французским. Помнишь? Когда не пускали на пляж женщин.
— Это более сложный вопрос. С одной стороны, я понимаю, что в стране, которая провозглашает своими ценностями равенство и братство, недопустимо, чтобы женщина ходила в буркини. И нужно уважать культуру той страны, в которую ты приехал, это абсолютно адекватное требование. Мы ведь когда приезжаем в какие-то арабские страны, тоже надеваем или платок или плечи прикрываем. Нельзя там шляться в чем попало, в шортах там или с декольте.
— Так в том-то и дело, что эти страны живут по законам шариата, а светское государство – нет. В нем не может быть таких ограничений.
— Так туристы приезжают туда туристить, а не жить. И одеваются так, как положено там. Поэтому я не вижу ничего плохого, если во Франции нужно следовать культуре этой страны. Я ж не могу пойти в одних трусах, где-нибудь в ОАЭ, значит, я не могу появляться в каких-нибудь общественных местах во Франции в буркини.
Что делать, если ты неправильная женщина? Ничего, жить такой, какая ты есть. Так жить эту жизнь
— Окей. Значит, женщины лишаются права либо на свою религию, либо на море. Как с этим быть?
— Получается, что да. С одной стороны мы лишаем женщину возможности выйти из дома, что очень плохо. А с другой стороны, тогда женщина никогда не снимет этот буркини. Их же не пускают в какое-то конкретное место, они в другое могут пойти.
— А просто оставить их в покое, ну, нравится ей в буркини плескаться, ну, пусть плещется. Что мы теряем? Получается, мы отстаиваем права «всех женщин» за счёт тех, у которых выбора нет, либо они его сделали не так, как нам нравится. Разве мы можем силком что-то с человека снимать или одевать?
— Мне-то не жалко. Я просто объясняю, почему эти запреты существуют. Думаю, что у женщины, которая приехала в прогрессивную страну уже есть выбор и он шире, чем у той, которая не приехала. И что такое «силком»? Мне тоже часто пишут, что вот, Залина, ты заставляешь что-то нас делать… Скажи мне, я что, диктатор какой-то великой страны? Но я постоянно слышу эту формулировку: «Залина, ты нас заставляешь. Ты нам запрещаешь. Залина, ты отменяешь. Залина, ты что-то…». Вот именно так они формулируют, как будто я реально пришла и сказала – «Коллеги, я сегодня запрещаю вам срать». Это ведь не так.
Расскажу, из-за чего на меня обижались женщины. Это было ещё года три назад. Состоялся в твиттере срач забавный на тему «Должна ли женщина вставать в шесть утра и лепить мужу сырники?». При том, что и она, и он потом идут на работу. Я тогда начала как раз активную борьбу против любого рабства женщин. И жестко написала, что пора с этим рабством завязывать, что никаких сырников. Реально запретила. Кто-то обиделся, кто-то сказал, что я е*анашка поехавшая, чтоб я сдохла. Весь этот набор присутствовал. Но через два года эти же женщины прокачались по фемчасти, в том числе, благодаря мне, и все-таки они меня услышали. И писали, что я была права. Сначала всегда присутствует отрицание, гнев, торг, депрессия, непринятие в стадии знакомства со мной.
— А у тебя такое было?
— Нет. Я такое исключение из правил. По всем статьям исключение. С таким детством и судьбой где-то спиться и в канаве умереть должна была. Или сторчаться годам к 25.
Я вообще неправильная женщина, у меня есть такой фем-стендап, я его на фемфесте пересказывала. «Что делать, если ты неправильная женщина? Ничего, жить такой, какая ты есть. Так жить эту жизнь». Вспомнила забавные ситуации, когда получила поддержку, откуда и не ждала. Как-то мне угрожали расправой какие-то экстремистские организации, объявляли награду за мою голову. Об этом писали всюду. И к моему отцу, который к тому времени уже давно жил в Баксане, пришли баксанские же полицейские и сказали, что им чуть ли ни сам министр велел «разобраться в этом вопросе» и найти тех, кто на меня покушается.
А другая история – уже про русских националистах. Это были времена «Живого журнала», где я была довольно популярной блогеркой и ко мне на страничку пришли желающие измерить мой череп, называли меня чуркой – в общем, классика. И тут против этих ультраправых, которые хотели, чтоб я заткнулась, не писала ничего в ЖЖ и вообще не существовала, выступили обычные правые русские националисты. И когда я пошла на дебаты в «Билингву», трое из них сопровождали меня как телохранители.
— Как тебе удается держать себя в руках в спорах с оппонентами, назовем их так, у себя в телеграм-канале?
— Легко. Вот мне девушки пишут в комментариях: «Я два дня читаю, что пишет этот мудак у тебя, уже просто хочу его убить, а ты с ним еще разговариваешь, откуда у тебя столько терпения?!». Можно бы его забанить, но я так не делаю, разве что человек уже переходит на оскорбления, начинает нести какой-то токс. А если в рамках дискуссии приличной, то нет, не баню. Если он меня не преследует, не обсирает, не угрожает, зачем мне его банить? Пусть читает, пусть сидит там в комментах, другие еще женщины придут, что-нибудь расскажут.
— Расскажут или наваляют?
— Нет, они рассказывают. У меня как правило в каментах очень классные женщины всегда. А так они, я про комментаторов-мужчин сейчас, не понимают, из-за чего мы такие бешеные и злые. Плюс я хочу, чтоб ещё другие видели, с какой аргументацией они приходят. Хочу, чтоб все посмотрели, с чем приходится иметь дело. Но я начинаю реагировать, когда меня, моих родителей, родственников затрагивают. Вот из последних угроз от имперцев за антивоенную позицию, они писали «мы тебя найдем, убьем, взорвем, изнасилуем», что только ни писали. За себя я не переживаю. За родных переживаю. Но сейчас, когда я уехала из России, стало легче, я поэтому и уехала. Я почему предлагаю об этом не париться, потому что жизнь – она такая штука, непредсказуемая. Ты вышла – на тебя кирпич упал. Или шла в магазин, а на тебя напали и убили. Или тебя убил какой-то алкаш, который даже не знает, кто ты. И это намного вероятнее, чем то, что тебя убьет тот, кто тебе угрожал. Я просто такой человек, чем больше на меня наезжают, тем я сильнее становлюсь. Чем больше бьют, тем я становлюсь лучше.
— Опасное заявление, надо сказать.
— В моей жизни было так: чем больше сложностей, тем мне лучше. Я здесь в Тбилиси живу уже сколько времени, с начала войны. И все люди, которых я на улице, в кафе, в магазине встречала – все меня обнимали, все говорили мне спасибо и что они меня любят. Людей, которые меня любят, явно больше.
— За что любят, как думаешь?
— За то, что я изменила их жизнь к лучшему, они прям так и говорят, что я изменила. Они стали счастливее, благодаря мне. И это пишут мне и взрослые женщины, и молодые девушки, и даже мужчины пишут. Что поняли, что какую херню делали, перестали абьюзить, пошли на терапию и у них наладилась жизнь. Но больше всего девушки пишут, что благодаря мне вышли из абьюзивных отношений.
— А не читатели, а друзья за что тебя любят?
— Они говорят, что я пушистый котик и пупсенок. Ну, я добрый, милый и ласковый человек. У меня есть ощущение уверенности. Оно всегда у меня было. Я знаю, что я харизматичная и обаятельная. Я это ощущаю как свечение внутренней силы. Я сильный человек. А сильные люди часто кажутся еще и красивыми.
— И когда ты сердитая, расстроенная?
— Когда я сердитая ору, муж всегда смеется и говорит, что я очень милая в этот момент.
Я не живу в этой матрице, в мифах, сказках об идеальных отношениях, которые должны длиться вечно, у меня нет такой убежденности
— Можно спросить о нем? Как вы познакомились?
— В кафе. Он был там с другом, я с подругой. Он не хотел обращать на меня внимания, причем, подчеркнуто, думал, я какая-то обычная тупая пизда, как они там думают себе. Потому что я была в таком платье легкомысленном. И я думаю, вот так, значит. Не хочешь со мной знакомиться? Тебе конец. Познакомилась с его другом, с которым они вместе были, взяла у того номер телефона своего будущего мужа, написала ему, мы встретились и больше не расставались. Сразу стали жить вместе. С первого дня. С момента знакомства мы прямо стали ночевать вместе, потом полностью переехали, сначала ко мне, потом к нему. И где-то через год совместной жизни поженились.
— Немного удивлена. Ожидала, что ты как анархистка, феминистка и полиаморка к институту брака должна относиться скептически.
— Нам показалось это прикольным. К тому же родители мужа угарали по браку, мы подумали, ну, пусть родственники повеселятся, устроим праздник. Было много приколов, муж сказал, что в ЗАГСе не будет музыки никакой, не любит, считает, что это пошлятина. Он у меня бунтарь, при этом конформист. В итоге нам никакого Мендельсона не включали, и моя мама была возмущена до глубины души. Помню, подписываю бумажку эти и хохочу над реакцией родственников.
— Ты ни разу не назвала мужа по имени.
— Не особо хочу светить, охраняю своих родственников от своей публичной жизни. Им вот это дерьмо не нужно. Если б он хотел быть публичным, другое дело, но он не хочет. В соцсетях не сидит, он не любит все это.
— Это мужская позиция! Так у нас мужчины обычно говорят, мол, жене вся эта суета не нужна, она сама не хочет. Ты сейчас всю ситуацию кавказскую вывернула наизнанку.
— Моя задача – перевернуть этот мир.
— Ему комфортно?
— Конечно. Более чем.
— А если ему вдруг станет некомфортно и ваш союз распадется, для тебя это будет трагедией или крушением какой-то выстроенной модели мира?
— Нет не будет. Я не живу в этой матрице, в мифах, сказках об идеальных отношениях, которые должны длиться вечно, у меня нет такой убежденности. Наоборот, я строю свою жизнь, исходя из того, что рано или поздно люди должны расстаться. Для меня важна самореализация, финансовая независимость и мое состояние здоровья. А личная жизнь на последнем месте.
Светлана Анохина
DAPTAR 