Если сын воспринимался будущим защитником семьи и селения, «столбом дома», продолжателем рода, ответственным за семейный культ, отдание долга предкам, то дочка была потенциально чужой собственной семье. Даже мать считала, что в старости помогать ей, ухаживать за ней будет невестка, которую приведет в дом сын, а не собственные дочери, которые, выйдя замуж, уйдут в чужие семьи. Дочь была всего лишь временным членом семьи, гостьей в доме. Об этом свидетельствуют работы исследователей. Даптар публикует фрагменты из книги выдающегося кавказоведа, историка и этнографа Юрия Карпова «Женское пространство в культуре народов Кавказа».
***
Действия родителей, родственников, односельчан, связанные с воспитанием детей, в качестве одной из главных целей преследовали общественную ориентацию ребенка сообразно его полу. Этим обстоятельством предопределено бытование разнообразных обрядов, в первую очередь адресовавшихся мальчикам, ибо для них, в первые годы жизни воспитывавшихся в женском окружении, чрезвычайно важным и тяжелым был разрыв с «материнским телом» и самоотождествление с лицами мужского пола. В этом контексте, очевидно, следует рассматривать и практиковавшийся среди населения значительной части региона обычай обрезания, который, судя по всему, нельзя сводить только к мусульманской традиции.
На это, в частности, указывает практика жителей Западного Дагестана – цезов, хваршин, тицдинцев (возможно, и их соседей) – совершать операцию обрезания (суньят, сунэт) не только мальчикам, но и девочкам. Совершается данная операция над представителями разного пола в различные сроки: мальчикам суньят делают в 7 лет или в ближайшие к этому возрасту годы (до 9 включительно), девочкам – в 3 года или чуть позже (у тиндинцев она может производиться и в 7-9 лет).
Обрезание у девочек сводится к следующему. Небольшим металлическим ножом или маленькой заостренной деревянной лопаточкой резко проводят по клитору и рассекают его. Совершает операцию специальная женщина (часто пожилая или повитуха), называемая цезами устар (лекарь), а в некоторых селениях – сукьят бойхоси гьанаби (‘женщина, делающая обрезание’, так же называется она и у хваршин – сундатба лидов гъине), иногда шутливо прозываемая широт (этим словом обозначают некастрированное животное, применяется оно и к похотливым людям). Если мальчики после совершенной над ними операции несколько дней лежат в постели, то девочки очень скоро возвращаются к обычному ритму жизни. Данное событие не сопровождается ритуалами. А одним из последствий операции считается меньшая чувствительность женщины при интимных отношениях.
Совершение девочкам операции в более раннем, нежели мальчикам, возрасте можно объяснить различием темпов взросления, фиксируемых прохождением через очередные этапы половой идентификации. К опережающему физическому развитию девочки по сравнению с мальчиком обращалась и народная педагогика, предполагавшая раннее и более активное ее вовлечение в хозяйственную жизнь семьи. «Как только девочка, – речь идет о чеченцах, – подрастала лет до 6-7, она делалась участницей тяжелого хозяйственного труда своей матери, в то время как мальчик пользовался ничем не стесняемой детской свободой». Особенно усердно девочку заставляли чистить кувшины и тазики, поскольку их вид свидетельствовал о ее собственной опрятности и трудолюбии. С возрастом девочка начинала овладевать и различными женскими навыками: училась обрабатывать шерсть, ткать сукно, изготовлять кошмы, шить. Последнее считалось одним из главных достоинств хозяйки.
***
Существенно разнились по характеру игры мальчиков и девочек. У первых они отличались подвижностью, ибо тренировали физические качества, которыми должен был обладать воин. Прозвище фыныкгуыз (домосед) для мальчика-осетина было презрительно-ругательным. В противоположность играм мальчиков «в войну» игры девочек в основном ассоциировались с домашней обстановкой, семейной обрядностью.
***
Любимыми игрушками были куклы. Для кукол строили домики, устраивали в них мебель. Кукол «женили» и «выдавали замуж», готовя «приданое». Куклы «умирали», и их «хоронили». У лакцев кукольная свадьба разыгрывалась молодежью во время полевых работ, что указывает на ее семантический контекст.
***
Другой характерной разновидностью развлечений девочек была игра в камешки. Расположившись сидя, девочка подбрасывала и ловила определенное количество камешков. Вполне возможно, что такая забава связана с известным способом гадания по камешкам, фасоли и т. п., в кавказских традициях свойственным именно женщинам.
***
Одной из важных линий воспитания девочки являлось привитие ей почтительности и уважения к мужчине как таковому. Исходной посылкой для служило конституированное «старшинство» мужчины над женщиной. Почтительность распространялась и на мальчиков-сверстников, чем последние часто злоупотребляли.
***
Среди адыгов, по свидетельству историка Николая Дубровина, отношение к нравственности девушек было достаточно строгим, но «наблюдение за этим возлагалось на родителей», а «потеря невинности девушкою считалось не преступлением, а несчастьем. Черкесы всю вину относили на соблазнителя…».
***
Пора девичества с ее некоторой свободой резко контрастировала с положением замужней женщины. У адыгских народов родители строили на территории усадьбы отдельные домики для взрослых дочерей или отводили им в общем доме отдельные комнаты, в которых те могли принимать своих гостей. Молодая черкешенка бывала в мужском обществе, ходила в гости в сопровождении кого-либо из родственников, и сама принимала гостей. Девичья самостоятельность, реализовывавшаяся в условиях комплиментарных отношений полов (которые сохранялись и при явном публичном приоритете мужского начала) и принятых этикетных нормах «рыцарства», порождала своего рода культ добродетельной и желательно к тому же красивой девушки.
***
«Исстари повелось у адыгов: людская молва выделяла какую-либо девушку, восхваляя ее достоинства и создавая ей громкую славу. И если девушка была умна и оказывалась на высоте положения, слава о ней разносилась далеко за пределы края и облетала земли других племен. Всякий мужчина, претендующий на мужество, доблесть и достоинство, жил ли в этом ауле или проезжал мимо него, считал своим долгом посетить знаменитую девушку. В гостевой комнате такой девушки встречались лучшие мужи того времени, приезжавшие зачастую с самых отдаленных окраин. Здесь в беседах и спорах испытывалась острота ума, оценивались достоинства людей, и суждения, выносимые здесь, с быстротой звука летели по всей адыгейской земле. От имени такой девушки народные поэты слагали хвалебные или бичующие песни, сила воздействия которых равнялась силе общественного приговора. Гостевые комнаты таких девиц становились настоящим судилищем, где воздавалось должное доблести и трусости, достоинствам и порокам. И главным судьей в этом судилище была сама девушка. Поэтому почетна, но не легка была ее доля».
***
Свадьба как явление составляла одну из стихий женской общественной природы. В их организации и проведении женщины, вне зависимости от возраста, принимали живейшее участие. Девушек на свадьбах отличали собственные роли, их окружала особая атмосфера. Если они были подругами невесты, то входили в ближайшее окружение молодой и исполняли предписываемые сценарием функции. Если же являлись просто знакомыми и соседками, то и в этом случае общее веселье во многом и создавалось благодаря им.
***
При входе нашем в комнату, – отмечено в описании свадьбы лакцев, – невеста спряталась за девушек, которые шутили и смеялись над старым будуном (помощник главы сельского управления или муллы; прим. ред.). Когда тот требовал, чтобы ему показали невесту, девушки говорили: «Я согласна, венчайте меня! Я тоже, я, я!» Наконец, когда самим им надоели эти шутки, показали невесту… Получив согласие, мы вышли из дома невесты, оставив там веселую компанию девушек, которые играли на бубне и пели, а когда мы вышли на улицу, я увидел, что сзади будуна и его товарища волочились длинные хвосты… Девушки пришили к тулупам старые тряпки, для смеху…
***
В литературе встречаются сведения о предельно строгом контролировании родителями поведения дочерей, в том числе всяческом препятствовании их контактам со сверстниками. Однако в целом ситуация была далеко не однозначной. Так, генерал родом из Хунзаха Максуд Алиханов-Аварский, описывая жизнь молодой дагестанки, отмечал следующее. Закончив домашние дела, она «спешит в один из женских, так сказать, клубов, которым служат аульный источник, пекарня и, отчасти, мельница. Эти три пункта имеют такое же воспитательное значение в жизни молодых горянок, как годекан для горской молодежи. К ним ежедневно, иногда и по несколько раз, собираются горянки всех возрастов и, в ожидании очереди набрать воды, спечь хлеб или перемолоть зерно, проводят время в живой и откровенной беседе, обмениваются новостями, злословят, бранятся, поют, смеются. Тем же, между делом, занимаются они летом в поле и в садах, и в особенности на пирушках, устраиваемых по случаю свадеб и составляющих самое желанное развлечение горянок, так как только здесь они имеют возможность натанцеваться вдоволь и, под шум музыки и песен, позволить себе некоторую вольность в обращении с молодыми людьми. Эти собрания, где девушки слышат все и обо всем, служат им практической школой, окончательно формирующей их умственный и духовный склад или, другими словами, – прививающий им те же мировоззрения, которые их братья почерпывают в своих годеканах».
«Женское пространство в культуре народов Кавказа», Карпов Юрий Юрьевич
DAPTAR 