Фатима Алигаджиева родилась в Дагестане, но выросла в Липецке, куда переехала ее семья, когда Фатиме было всего два года. Сейчас ей 33, она живет в Москве и ее знают как Фатиму АбдулкАрим. Такой она выбрала ник, так и назвала свой блог. Он посвящен не слишком веселой теме, потому что Фатима – юрист. Кроме того, она волонтер в организации, помогающей женщинам с Северного Кавказа. А значит, ей пишут женщины, пишут много, пишут в надежде, что она сейчас все решит, разрулит и накажет обидчика. Даптар поговорил с Фатимой о том, с какими проблемами к ней чаще всего обращаются, о хейтерах и угрозах, об ответственности за мужчин, которая возлагается на их жен, и о тех страшных историях, которых «на Кавказе быть не может»

На Кавказе не верят в правосудие

— Как я помню, в юриспруденцию ты пришла не сразу, не прямой дорожкой, были у тебя какие-то зигзаги.

— Ну, да. Я сначала поступила в медколледж – папа очень хотел, и я согласилась. Окончила его, делала коронки керамические, даже начала зарабатывать, в общем, все у меня было хорошо. Но это по оценке со стороны. А мне самой казалось, что это ненастоящая жизнь, что нужно что-то значимое, сильное делать. Это меня русская литература так испортила. Моя преподавательница русского и литературы всегда отмечала, что у меня, у аварской девочки, есть какая-то острая болезненная любовь к той же русской деревне. Она посмеивалась и, перефразируя «Онегина», говорила – «Фатима, русская душою»…

И вот я стою, делаю эти коронки, а сама думаю: как же все неправильно устроено, как же я хочу писать обо всех процессах, что происходят в обществе, с установкой на Правду, именно так, с большой буквы. В общем, я решила, что коронки – это не дело моей жизни. Бросила их и побежала на журфак, чтобы писать и бороться с несправедливостью. Полет задумывался высокий, но оказалось, все устроено не так, как я предполагала. Крылья мне сразу подпалили, отправили писать про приезд мера и как он все хорошо устроил. Даже тогда мне было понятно, что это лажа полная и я не хочу об этом писать.

Но оставались соцсети. В ВК я вела группы какие-то, а на журфаке мне стало скучно: я поняла, что для того, чтоб писать мне не нужно специального образования. И ушла на истфак, а потом, поразмыслив, перевелась на юридический. Я думаю, это был правильный выбор.

— И сразу принялась помогать кавказским женщинам?

— Начинала с ДТП, взыскание компенсации и морального вреда, затем защита чести, достоинства и деловой репутации, а сейчас основной профиль – семейные споры, определение местожительства детей и помощь женщинам и детям, которые столкнулись с насилием в семье. Сейчас у нас есть команда адвокатов и юристов «Фатима АбдулкАрим и партнеры». Нас шесть человек, живем в разных местах: в Москве, в Дагестане. И мы ведем все категории дел. А поскольку я из Дагестана, ко мне очень часто обращаются наши женщины, считают, что я смогу понять особенности их проблем.

Звонили мне, говорили, что меня найдут, знают, где я живу в Москве, что сотрут с лица земли

— А какие это особенности? Чем отличаются обращения условных россиянок от обращений женщин с Кавказа?

— Знаешь, я заметила, что все обращения с Кавказа объединяет одно – все они вообще не верят в правосудие. В той же Москве, Липецке, Воронеже нет такого неверия, такого правового нигилизма и такой ужасающей беспомощности в сознании людей. Кавказские люди всегда говорят, мол, мы знаем, что ничего нельзя доказать, но может, можем попробовать, я просто хотела узнать… Но на самом деле все не так, часто все можно доказать и у нас есть хорошие судьи, справедливые.

Обращения с Кавказа чаще всего звучат так: хочу развестись, супруг меня бьет, страдают мои дети, но мои и его родители против развода. И конечно же почти всегда там есть муж: «муж угрожает», «ходит с оружием», «муж сказал, что убьет», «что просто так не оставит». Мне самой иногда немножко боязно работать с такими мужчинами. Ведь мы встретимся в суде, а в исковом есть мой адрес и мои контакты. Уже такое было: звонили мне, говорили, что меня найдут, знают, где я живу в Москве, что сотрут с лица земли. А вот в обращениях некавказских женщин не бывает «мои родители против развода». Там иные запросы: нам нужно разделить имущество, супруг претендует на детей. И намного меньше угроз самим заявительницам, а мне так вообще ни разу не угрожали.

Отдельная тема – материнский капитал. Ни разу у меня не было обращений от женщин из центральной России, которые бы говорили мне, что маткапритал обналичен и потрачен супругом. Обращение женщин с Кавказа – из Дагестана, Чечни, Ингушетии – очень часто бывают именно по этому поводу. Они рассказывают, как их мужья этим маткапиталом распорядились. Купили машину, купили квартиру, просто потратили, причем, чаще всего, не советуясь с женой. Я думаю, что это связано с тем, что в том же Дагестане такое можно сделать. В Москве, Питере, Воронеже это технически в разы и разы сложнее. А у нас на каждом столбе объявления – обналичу! Хотя, это статья о мошенничестве.

Значит, было за что

— И поступают тебе угрозы…

Я аварка, люблю свой народ, обожаю Дагестан, Я хочу сделать что-то хорошее для этих людей, помочь им, но в последнее время я перестала чувствовать себя там в безопасности. Мне постоянно пишут угрозы, я не могу пройти спокойно по улице, когда приезжаю, было такое, что мне вслед что-то кричали, что-то кидали даже…  

Какое-то время назад мое имя появилось в списках одного телеграм-канала. Меня, как и остальных, кто попал в этот список, называли чуть ли ни врагом ислама, феминисткой и призывали со мной бороться, кидать жалобы на мою страничку в инста и накручивать подписчиков, чтоб мой аккаунт заблокировали, страничку удалили. Ну что, на время я вынуждена была свою страничку закрыть. А через месяца три все закончилось. Но сообщения отдельные периодически поступают. В том числе и тем, кто делает перепосты с моей странички.

— Да вроде бы ничего радикально феминистского ты не писала.

— Ну, это на твой взгляд. Выложишь пост, мол, муж бьет жену, что это нельзя и тут же начинается – «Ааааа! Ты такое пишешь, нас очерняешь, считаешь, что мы такие дикари, не попадайся нам!»

Но ведь не только бьют, случается, что и убивают. И об этом обязательно нужно говорить. Вот ситуация с молодой женщиной из села под Кизилюртом, которая якобы внезапно умерла, и муж ее такой нашел. Ее мать и сестра настаивали на расследовании, говорили о синяках на ее шее. И я об этом написала. Знаешь, какого рода были комментарии? Очень мало было тех, кто настаивал на невиновности мужа, хотя, казалось бы, тут вопрос именно в этом – сама умерла или убили. Так большая часть комментаторов этим вообще не заморачивалась, они просто лили грязь на родственников этой девушки и на нее саму, писали, мол, была бы нормальная, достойная, все было бы хорошо у нее.

— То есть, в голове у людей есть убежденность, что убивать нельзя только хороших, а «неправильных женщин» можно?

— Именно! Недавно ко мне обратилась девушка, но не за себя просила, насчет подруги. У той пятеро детей, всех отобрали, муж обвинил ее в том, что она распутная женщина, сказали про это ее отцу, вместе со своим братом вывез ее в лес, избил, накачали ее какими-то лекарствами, детей ей не показывают. Я опубликовала это у себя в сториз и опять посыпались сообщения, что я «очерняю», а если мужчины такое и сделали, значит «что-то было такое». Если бы тот же мужчина убил или избил другого мужчину, в это бы поверили, да и у пострадавшего сразу нашлась бы масса защитников, а вот если он избивает жену, в это отказываются верить, и за женщину мало кто вступается. Будто она принадлежащая мужчине вещь и никому нет дело, как он обходится со своим имуществом, с телеком, машиной, женой… Мне кажется, я уже давно перестала оказывать только юридическую помощь. Как бы странно это ни прозвучало, нужно попутно вести еще и просветительскую работу. И я думаю, что правильно.

«У нас не разводятся»

— Насколько я знаю, ты некоторые дела ведешь бесплатно, консультируешь обращающихся к тебе женщин. Как часто это происходит?

— В день две-три консультации. Это я про бесплатные и прямые обращения. Каждая консультация это порядка часа, надо объяснить, растолковать, или документ составить. Это не считая тех случаев, когда я сама читаю где-то про ужасную несправедливость и сразу включаюсь. Иногда там даже не консультация нужна, а посредник. К примеру, между женщиной и ее семьей. По большей части это те обращения, когда женщину избивает муж и родственники не позволяют ей развестись. Иногда разговариваю с мамой, со старшей сестрой. Говорила, представляете, как насилие над мамой влияет на развитие детей, какими они вырастают. Подключала психолога, у меня есть близкая приятельница, она тоже волонтерит. А вот с папами никогда не разговаривала, те считают, что не о чем им говорить с женщиной.

— И что, удается убедить родственников?

—  Они мне говорят, поймите и нас, у нас такие законы, у нас осуждается развод. Потом говорят, да, поняли, мы все сделаем. И чаще всего оказывается, что они опять хотят «помирить» супругов. То есть, вернуть женщину туда, где над ней издеваются. Думаю, они поговорили со мной, услышали меня, узнали о проблеме, а потом в родственном кругу попадают под догму – «у нас женщины не разводятся»! И все эти разговоры оказываются в пользу бедных.

— Помню случай, когда чувак бил жену очень сильно, мы пытались как-то воздействовать на ее родителей, а они ни в какую. И тогда блогерка Марьям Алиева их убедила. Она не стала говорить – он же ее убьет. Она сказала – он ее изобьет до такой степени, что она станет овощем и окажется у вас на руках. Видимо, в их понимании, побои – это не страшно, убийство они не могли себе представить, такая, знаешь, туманная угроза, а вот то, что муж может их дочку искалечить, как-то сразу осознали. И забрали девочку.

— Хороший ход, да. У меня еще были обращения девочек, которые говорили, что у них мужья наркоманы. Они говорили об этом своим отцам, мол, хочу развестись, он принимает наркотики. И даже в этих случаях отцы говорили, что надо попытаться что-то сделать, постарайся его вылечить. И не давали развестись. Повторяли, что хорошая жена должна сделать так, чтоб наркотики ему не были нужны. И это очень привычная риторика: тебя выдали замуж за человека, которого ты практически не знаешь и сразу все его пороки, все дурные привычки, плохой характер, драчливость становятся твоей ответственностью. Он не работает, торчит на какой-то дряни, бьет, ссорится со всеми, а на тебе груз по его перевоспитанию. Ты должна сделать то, что не сумели ни родители, ни религия, ни общественность, никто не сумел, а ты должна. И при этом не смей жаловаться.

Да кто ты такая, почему мне звонишь, какое имеешь право говорить такие страшные вещи?

— Да и как и кому жаловаться? Некому. Иногда такие страшные вещи случаются, что и слов не найти.

— Да, тут ты права. Написала мне как-то девушка из… пусть будет из Дагестана или Ингушетии. Поначалу просила юридическую консультацию по разводу. А оказалось, что там иная проблема. Она замужем и живут они в одном доме со свекровью и братом мужа. И этот брат мужа к ней приставал. А сказать мужу или свекрови она об этом не может, иначе ее с позором выгонят из этого дома и не оставят ей детей. Определить местожительство детей с матерью в Чечне и Ингушетии, например, – это чуть ли ни самое сложное, что бы там ни было прописано в законах РФ. Мы, кажется, месяц переписывались, и я просила – просто дай мне поговорить со своей свекровью. Этого она не сделала, но дала номер мамы этой свекрови, и я говорила с ней, объясняла, такие ситуации бывают и надо что-то сделать, иначе все плохо закончится. Поначалу она меня и слушать не желала, говорила – да кто ты такая, почему мне звонишь, какое имеешь право говорить такие страшные вещи? Я старалась отвечать мирно, но потом сказала, что если что – я обязательно об этом напишу. Это им было нужно меньше всего и разговор наш стал уже спокойнее. Но она все равно не хотела верить, спрашивала – может она не так поняла, он просто хорошо к ней относится…

— Даже если бы так, даже если ей вдруг «просто показалось», неужели непонятно, что нужно предпринимать какие-то меры?

— Я убеждала ее, что женщина из семьи, где очень четко обозначено, что допустимо, а что нет, где не может быть, скажем, общих посиделок с выпивкой, в ходе которых он может позволить себе лишнее, никак не может ошибиться. И она видит, что брат мужа относится к ней вовсе не по-братски. В общем, мы поговорили, и я стала переживать, думала, что сделала что-то ужасное, не тот тон выбрала и мне больше нельзя за такое браться. А через две недели мне позвонила эта молодая женщина и сказала, что они переехали на другую квартиру, поблагодарила меня. И я успокоилась. И это очень печально, когда человеку, чтобы решить такую внутреннюю семейную проблему нужно обращаться к блогеру, к постороннему человеку. А сколько детей, которые обращаются к родителям, а те им не верят!

Про уродов и детей

— Мы же про Кавказ сейчас говорим?

— Про Кавказ. Не надо тешить себя иллюзиями, что у нас такого нет. Есть. И в силу табуированности этой темы, в силу того, что до сих пор стыдно не насильнику, а жертве – такие преступления в отношении ребенка по большей части остаются безнаказанными. Если взрослая женщина не может сказать свекрови про неприятные ей взгляды и прикосновения деверя, то как на такое осмелиться ребенку? Какими словами он может все это описать, если есть «стыдные слова» и «стыдные темы» и о своей физиологии, даже с мамой он говорить не может? В викторианской Англии даже ножки столов, стульев и роялей одевали в специальные чехлы, чтоб они своими формами не напоминали оголенные женские ноги и не смущали присутствующих. При этом процветал невероятный разврат, и эти все приличные джентльмены из гостиных своих матушек и жен прямиком бежали в бордель.

— Ну, тут же прямая связь. Если бы эти ножки не были в чехлах, то мало у кого вызвали бы нездоровый интерес. Но надетые на них чехлы прямо кричали, что под этой тканью – непристойность, вау, ножки голые! Попытка все «одеть» приводит к сексуализации даже какого-нибудь воробья!

— Сейчас женщины благодаря тем же соцсетям, страничкам психологов и сексологов уже начали говорить со своими детьми. Рассказывают им про то же правило трусиков, про их тело и право на неприкосновенность. Не должно быть запретов на информацию в том, что касается безопасности твоих детей. Сами дети обращаются редко, чаще пишут их друзья и подруги, обращаются женщины, которые уже выросли и не могут жить нормально из-за памяти о сексуализированном насилии, которое пережили в детстве. Недавно обращалась девушка, ей 24 года, рассказывает, что подвергалась действиям сексуального характера со стороны своего дяди. Говорит, что очень долго не хотела понимать, что именно тогда происходило, что он с ней делал. А теперь поняла. Он до сих пор приходит к ним в гости. Она пишет – «Я бы хотела этого человека наказать». Я у нее спрашиваю, были ли подруги, которым она рассказывала про этого дядю, может, вела дневник, где-то записывала или на осмотре у гинеколога обнаружились какие-то травмы. И я аккуратно ей рассказала, как может развернуться история. Что это очень сложно доказать, что будут следственные действия, где ее будут расспрашивать и это может ее очень сильно ранить. И если нет доказательств, то скорее всего в возбуждении уголовного дела будет отказано…

Внутри семьи у мужчины на Кавказе больше веса и больше сторонников

— Ко мне до сих пор обращаются мамы, обнаружившие, что в отношении их маленьких детей совершается насилие и они не знают, как быть.

— Как-то мне написала женщина, сказала, что хочет развестись, потому что открыла ноут мужа и обнаружила там детскую порнографию. И тогда она вспомнила то, что у нее в сознании сидело давно как заноза – муж любил с их маленькой дочкой спать в одной постели, а как-то смотрел на нее и отпустил странное замечание. Что-то про попу, мол, какая крепкая, круглая. Я ей говорю – детское порно в ноуте уже достаточный повод для того, чтоб обратиться в полицию. А она рассказала, что муж сидел в тюрьме, правда, она не знает, по какой статье. Что уточнит и позвонит мне снова. Но пропала…

— То есть, она, будучи замужем за этим мужчиной, имея с ним общего ребенка, даже не знала, за что он сидел?

— Все так. Наверное, их не устраивают мои ответы. Это же серьезное преступление, оно влечет за собой не только развод, но и какие-то действия в правовом поле. А она не решается пойти против всей семьи, заявить на мужа. Ее же съедят родственники, будут разборки, будет «позор».

— Давай, не станем называть это разборками, а назовем правильными словами: на женщину и ребенка будет оказываться колоссальное давление и со стороны семьи мужа, и со стороны собственной семьи, и соседи или односельчане подтянутся и все будут осуждать именно ее и затыкать рот именно ей. А что делают с насильником, с этим мужчиной, посягнувшим на ребенка?

— Думаю, что ничего. Возможно, с ним проводят какие-то беседы, а он отвечает: «Такого просто не могло быть!» Может, и решается как-то, но внутри семьи. А внутри семьи у мужчины на Кавказе больше веса и больше сторонников. Я очень хочу верить, что есть случаи, когда насильник понес наказание, пусть и не по закону. Но мне об этом ничего не известно. Знаю только те истории, где дело дошло до суда, то есть, когда решение проблемы взяло на себя государство. Но я понимаю опасения этих матерей. Вот, предположим, женщина решила заявить о действиях мужа или родственника. И дальше что? Где им во время следственных действий жить? В одном доме с насильником или, если его поместят в ИВС, то с его родственниками? Конечно, она может схватить ребенка в охапку и куда-то уехать, но государство ей в этом деле не поможет, нет таких программ. И в финансовом плане не поможет. А если это кавказская женщина, которой работать не давали, и она умеет только убирать-готовить-рожать, то ей деваться некуда. Разве что к родственникам, если они ее примут еще.

Запретная тема

— Скажи, а вообще существуют ли какие-то серьезные основания, чтоб семья сказала – да, дорогая дочь, разводись!

— Пожалуй, только одно. Если женщина может доказать, что ее муж – гей. Мне в последнее время часто приходится консультировать ЛГБТ-людей с Северного Кавказа. Я понимаю, что наша республика совершенно к этому не готова и даже на адвоката, который занимается этими проблемами, обрушивается масса хейтеров. Я тут в сложном положении. Как мусульманка понимаю негативное отношение к этому вопросу, как юрист помню, что «пропаганда однополых связей» что бы ни подразумевалось под этой пропагандой, запрещена, и как человек с совестью и эмпатией, не могу оставаться в стороне, когда кого-то травят, преследуют, унижают и угрожают ему.

— И что ты им советуешь?

— Если ситуация критическая и человека могут убить или искалечить, закрыть в подвале, я даю им контакты правозащитников, чтоб те помогли им спрятаться или уехать из региона или даже из страны. А как иначе? Все мужчины, которые ко мне обращались, говорили одно и то же: если бы мы могли выбирать, если бы могли что-то сделать, чтобы быть «как все», мы бы сделали. Жить отверженным, жить, опасаясь, что тебя раскроют в любой момент – невыносимо, чувствовать, что тебя ненавидят – тоже невыносимо. Кто-то подавляет в себе «неподобающие желания» через религию, кто-то уезжает в другую страну, где можно не опасаться за свою жизнь. Но есть еще одна категория мужчин. Это те, кто все про себя уже понял и знает, но разрешает родственникам себя женить. Фактически он ломает жизнь девушке. Для женщины очень сложно понимать, что она не привлекает своего мужа, а если все откроется, то ее будут травить как укрывательницу, пособницу, в лучшем случае как плохую жену, от которой муж к мужчинам сбежал.

В последнее время ко мне нередко обращаются замужние молодые женщины. Они пишут мне, мол, как быть, что делать, я узнала, что мой супруг гей, я хочу развестись, но мне не разрешают. «Я три года жила в этом браке и у меня развилась депрессия, я считала себя ужасной, некрасивой, отвратительной, работала с психологом, а сейчас вот это все узнала. И я даже развестись не могу», – писала одна.

— Это не совсем юридическая проблема.

— Совсем не юридическая, если точнее. Сначала было частное обращение, мол, родители не позволяют развестись. Но люди, которые ко мне обращаются, часто даже не понимают, может ли эта проблема вообще быть решена в юридической плоскости. И главное – им даже некому об этом рассказать! Одна сказала, что у нее есть доказательства, она их выложит и опозорит этого человека. Я ее всеми силами уговаривала, чтоб она этого не делала. Ведь ее целью был развод, а не сведение счетов с мужем, который, по сути, такая же жертва системы, где человек обязан жениться или выйти замуж, и никто особенно не интересуется, хочет ли он этого. Как-то удалось им договориться, и он сам стал инициатором развода. Родители так ничего и не узнали.

— И как часто у тебе обращаются с такими проблемами?

— Последнее время как-то очень часто это происходит. Мне кажется, женщины стали больше понимать, что они не только мама, дочка, жена и должны выполнять какие-то обязанности и функции, но они могут еще быть и желанными, любимыми и хотеть этого – нормально.

Светлана Анохина

Фото взяты из инстаграм-блога героини интервью