Еще никогда социальные сети не были такими бесполезными и, собственно, ненужными. Еще никогда я не была так близка к тому, чтобы удалить их к чертовой матери. А я тут давно. И писать посты стало привычной частью жизни. Я включаю ВПН, захожу в фейсбук и вижу, что все будто зависло. Остановилось. Лента больше не обновляется.
Все прекрасные, на кого я подписана, с кем состою в общих группах, закрыли аккаунты и ничего не пишут.
Не пишется.
И я не пишу. Кому теперь в этом фейсбуке интересно, как я опять в центре Махачкалы потеряла машину, что ела на завтрак, как ходила на родительское собрание.
Рабочий контент в инста?
Да мне не по себе от мысли, что надо пилить сториз типа «все хорошо». Как раньше. Друг советовал писать, что работы полно. Это, мол, привлечет новых клиентов.
Да? Врать, что ли? Это грустно. Хотя сейчас и врать не надо. Работы, правда, полно. Ее так много, что я не всегда успеваю читать новости, спать, плакать, есть.
Радость ушла из соцсетей, кажется, навсегда. Хотя именно для веселья, релакса и всякого приятного социальные сети в свое время и создавались.
Одно из любимых сообществ на месте, но там больше не шутят и не подкалывают друг друга. Больше не лютуют, типа, строгие админы, никто не хвастается веселыми пятницами. Тут больше не смеются.
Только осторожно матерятся, чтоб не наговорить на статью.
В другом уютном секретном сообществе, которому миллион лет, и которое уже семья, только и разговоров… А никаких разговоров больше и нет. Все и так все понимают.
Страшно даже представить. Там такие же, как я и они. Что они едят? Где живут? Как спасаются?
Знакомый психолог со мной не согласен. Нет, говорит он, мир не рухнул. И завтра не рухнет. Это такая жизнь. Сейчас такая. И раньше такое было, и снова будет. Живи как раньше. Надо, как раньше!
Но это же стыдно! Непривычно. Да я и не помню, КАК!
Недавно пыталась вспомнить и не смогла. Я, кажется, жаловалась на усталость, гоняла детей за бардак и за то, что не едят «что дали», ждала окончания ковида и реально планировала по этому поводу праздник устроить: заказать чудушки в «доме, где Березка», долму завернуть. Одним словом, накрыть поляну. И отметить это дело дербентским игристым. То, как ковид, задолбал Дагестан, знаем только мы, дагестанцы.
А сейчас… мы обнимаемся. Младшая в восторге, старшая смотрит недобро. А я только так и спасаюсь.
Глажу их спутанные волосы, кладу подбородок на макушку и как будто все хорошо. А потом плачу. Потому что страшно. Страшно даже представить. Там такие же, как я и они. Что они едят? Где живут? Как спасаются?
В детстве я со зверушичьим любопытством разглядывала беженцев из Чечни. В Махачкале, рядом с моим домом, им выдавали гуманитарку.
«Чеченцы опять муку приносили. Я взяла. Пусть будет. Недорого», — говорила бабушке соседка теть Тоня.
Мне «чеченцы» казались какими-то недостаточно несчастными, что ли. Люди войны в моем понимании должны были быть грязными, голодными и изможденными. Так в кино показывали. Мне было неполные 10. Что я там понимала?!
Людям не нужна была мука в таком количестве. Им нужны были деньги, чтоб оплачивать жилье, покупать лекарства и теплые ботинки детям.
Теперь я это хорошо понимаю.
…Мы своим детям как-то сразу все рассказали. Заранее не договаривались. Так получилось.
Мы лежим вечерами всей семьей на просторной кровати в детской. Странно, что этот ритуал я придумала не раньше, а именно сейчас. Десять минут вместе. Целых десять минут «да убери руки, не толкайся, не клади на меня ноги, ААААААА, скажите ей, она лезееет. Мам, а зачем люди женятся? А когда разводятся, тоже документ дают? Ма, давай завтра яблочный пирог испечем? А к бабушке можно?»
Какое счастье, а?!
Через десять минут мы с мужем садимся пить чай. И пьем. Сначала молча. Потом потихоньку начинаем говорить.
Никогда мы с ним еще не были такими… взрослыми. У нас оказывается, столько ответственности. Дети. Родители. Его. Мои.
Нам нужен план. План действий.
Не паниковать.
Первым делом найти лекарства родителям.
И купить про запас. Особенно то, что «не наше».
Хорошо, что квота на операцию пришла.
Черт, кто теперь нам купит то турецкое лекарство? Рейс из Махи в Стамбул вроде не отменили пока. (Его отменят чуть позже. Вместе с моим отпуском и встречей с подругами, которых я не видела почти два года. Чертов ковид).
Я давно уяснила – на работе о политике ни слова. А сейчас тем более не надо. Вдруг кто-то с диктофоном…
Нужно закупать продукты впрок? Я не хочу. Но, кажется, дома нет никакой гречки.
Говорят, цены на детские подгузники взлетели до небес. Хорошо, что наши не ссыкуны уже.
Кафешки на время поставим на стоп. Маникюр и прочие салоны – тоже. Может, перестать волосы красить?
Муж смотрит недобро.
— Эээ, не все у нас так плохо.
— Но надо ж экономить, да?
— Надо?
— Может, акции купим?
— Налей мне чаю еще, пожалуйста.
— Одежды у детей полно. Пофиг на закрывающиеся сети.
Конечно, пофиг. Есть вещи страшнее. У «них» сейчас и смена белья не всегда есть.
Мою чашки. Вынимаю кусок мяса на завтра, замачиваю нут.
Мне завтра в город. Там будут эти Z везде. Наклеены на маршрутки и троллейбусы. Иногда просто нарисованы на грязных капотах и стеклах.
Я их фоткаю.
Я давно уяснила – на работе о политике ни слова. А сейчас тем более не надо. Вдруг кто-то с диктофоном… Ну, как все те дети из новостей из разных российских школ.
Недавно с подругой чуть не разругалась. Вовремя остановилась. Нельзя! Она своя. Мы знакомы 30 лет. Она своя. Своя! Своя!
Другая подруга пишет: «Дети – все-таки великое утешение. Сегодня я плакала не три раза в день, а не знаю, сколько. И вообще не хотела двигаться». А потом пришла дочь и принесла чей-то смешной инстаграм.
Подруга делится ссылкой на блогерку. И мы все смеемся. Мы еще умеем.
В том же чатике мы «отмечаем» первого иноагента Дагестана. За что его, интересно?
Он же такой хороший. Ха! Ну, там и нет плохих, вроде.
Опять смеемся. Как раньше.
Решаем, что теперь надо ходить на соболезнования. Там раздают сахар и подсолнечное масло. Раньше во всяком случае раздавали.
Смеемся. Как раньше?
Как раньше уже, наверное, не будет. Да и как это «как раньше», если я даже этот текст подписывать не хочу. Не могу. Не надо.
Без имени
DAPTAR 