«Бесят! Не жалко уже их, вот честно! Трижды я вляпалась со своим спасательством, а эти дурочки потом возвращались обратно к своим козлам мужьям, одна так вообще: умудрилась два раза от него убежать и опять вернуться! Вот пусть лупят их и дальше теперь, не жалко, а мне звука больше не говорят! Хотела бы реально – ушла бы и не оглядывалась даже, а тут просто голову морочит. Хватит, достало, все они одинаковые». Такое говорит почти каждый второй, кто однажды решился помочь своей подруге, родственнице, коллеге. Помочь бежать от мужа-абьюзера или родителя-тирана.

Казалось бы, все позади, начинай новую жизнь! Но беглянка вдруг возвращается к своему мучителю. Почему она так поступила? Это глупость? Использование чуждого сострадания? Или у этого явления есть еще какие-то причины?

Почему женщины возвращаются в лапы абьюзеров и к чему надо быть готовым, если берешься помогать такой «беглянке»? Рассказывает Елена Голяковская – кризисный психолог, психолог центра «Насилию.нет» (признан в РФ иноагентом).

Он был первым, кто спросил, чего я хочу

– Давайте помнить, мужчина, который сейчас проявляет насилие в отношении женщины, он ведь не просто «тот, кто ее мучает», но, возможно, еще и первый человек в ее жизни, который хоть как-то проявил к ней нежность, заботу, внимание. Она этого никогда прежде не чувствовала ни с родителями, ни с предыдущими партнерами. И тут вдруг такая нежность, такой интерес, человек, который интересуется тобой или даже просто держит за руку – а многих ведь действительно никто даже за руку не держал!  

«Меня впервые спросили, что мне нравится, чего я хочу!» – говорила одна из наших клиенток. За такие проявления внимания, любви человек может отдать очень много. Даже уже понимая, что происходит какая-то ужасная история. «Он меня мучает, но я подожду, когда он успокоится, и появится та его часть, тот его образ, который меня погладил, который меня поцеловал, который просто вообще увидел меня». Это первая причина возвращения – эмоциональная привязанность.

Второй фактор – ресурсы. Женщина может, например, финансово зависеть от партнера. Даже если она зарабатывает, ресурсами в абьюзивной семье все равно распоряжается муж: либо в авторитарном порядке, либо через манипуляции. А в кавказских семьях муж прямым приказом или уговорами может запретить женщине работать. То есть, вот это «я сказал, так и будет!», или «ну зачем тебе эти гроши, я зарабатываю достаточно, а ты занимайся домом, детьми, я обеспечу». И в итоге женщина теряет квалификацию, теряет возможность вообще рассматривать какие-либо другие варианты. Ей некуда идти, не на что жить, а если решается уйти, то, помыкавшись с детьми по съемным квартирам, обнаруживает, что просто не в состоянии сейчас с нуля заработать на аренду хотя бы простенькой, но своей квартиры. Выбиваясь из сил, она принимает решение вернуться, потому что приходит к состоянию, когда все это становится физически невыносимым.

Кого-то могут возвращать дети. Если насилие происходит «пока дети не видят», то «папа – хороший, это мама вечно в плохом настроении, недовольна папой, а папа просто не выдерживает, папа хороший, мама злая». Да, дети догадываются, что что-то происходит, но они ведь ничего не видят своими глазами, не видят, чтобы папа издевался над мамой, поэтому могут искренне не понимать, что не так. А мать, в свою очередь, все скрывает, потому что ей стыдно, ей не хочется показаться слабой, или уронить светлый образ отца в глазах детей. В таких историях дети очень скучают по отцу.

А еще мощное общественное давление, когда из каждого утюга транслируется – «ребенку нужна полная семья, ребенку нужен отец»! У женщины разрастается чувство вины за сложившуюся ситуацию, и на этом чувстве она и возвращается к мужу.

Это то, что, что удерживает женщину в таких отношениях и возвращает женщину в такие отношения, независимо от наличия или отсутствия соответствующих законов, защищающих жертв насилия.

По разные стороны новогоднего стола

Есть еще огромное количество случаев, и в центре «Насилию.нет» мы в основном с такими и работаем, когда женщина вынуждена общаться со своим насильником, даже после того, как она уходит. Это имущественные вопросы, общая прописка в одной квартире, общий бизнес, общая работа, если они коллеги, это какие-то общие родственники, когда эти родственники начинают между собой дружить, любят друг друга, и вот женщина вроде бы и ушла, и даже рассказала об этом, но родственники говорят: ну, это ваши проблемы, но мы-то большая, дружная семья, и мы будем продолжать общаться. И женщина может вдруг обнаружить бывшего мужа и насильника на общем семейном сборе, на Новый год, допустим. Родственники предлагают просто сесть по разные стороны стола, «подумаешь!».

На право отца встречаться со своими детьми очень сильный упор делается, поэтому женщине часто приходится общаться с бывшим мужем, передавая ему детей, особенно когда дети еще маленькие и не могут сами до него дойти. Это становится очень мощным инструментом, она просто не может не общаться со своим бывшим насильником. А потом проходит время, манипуляции становятся все более жесткими, становится понятно, что этот человек вообще не уйдет из ее жизни, у него снова появляется доступ к женщине.

В итоге кто-то возвращается из-за шантажа, кто-то возвращается из-за того, что ребенок маленький, устроить в садик невозможно, а даже если ребенок в садике, очень трудно найти нормальную высокооплачиваемую работу с таким графиком, чтобы забирать ребенка из садика вовремя, плюс больничные, карантины детские, и прочее. Мало где такое потерпят.

Более 150 миллиардов рублей – это только официальные долги по алиментам у нас в России. А еще есть и шантаж, когда «буду платить – не буду платить» напрямую зависит от того, «насколько хорошо будет вести себя бывшая жена». Когда поддержки финансовой нет больше никакой – это оказывается серьезным фактором и одним из ответов на вопрос «почему женщина возвращается».

Недостаточно просто сказать «надо уходить, пошли собирать вещи!». А куда ей уходить? На что ей жить?

Нет, ей это не нравится!

Сегодня очень много пишут о семейном насилии, о том, как устроена психология насилия. И все равно раз за разом слышишь – раз вернулась, значит, ей так нравится. Но женщина возвращается не потому, что ей нравятся издевательства, а потому что разорвать отношения, даже насильственные, достаточно сложно. Американские коллеги подсчитали, что женщине на это требуется от 7 до 30 (!!!) попыток. Для того, чтобы укрепиться, нужно время, позитивный опыт. С каждой новой попыткой ухода, даже если она потом вернулась к этому мужчине, женщина укрепляет свою здоровую часть психики, которая поможет ей рано или поздно уйти окончательно и закрепиться в новой жизни.

Это так же, как и с любым другим новым действием: никто не становится гениальным писателем после того, как в первый раз попробовал написать рассказ или школьное сочинение. Никто не становится гениальным кулинаром после первой же попытки приготовления торта. Пока ты научишься хорошо готовить, достаточно много попыток уйдет. А попытки выстроить новую жизни на руинах старой – это тоже навык, у кого-то здоровой части психики достаточно, чтобы это произошло с первого раза, но таких единицы на самом деле, хотя о них и снимают фильмы, пишут песни и эге-гей героини! А подавляющее большинство эту здоровую часть наращивают постепенно, раз за разом уходя. Да, возвращаясь, но зная, что в следующий раз вот так не поступлю, поступлю иначе. Уже появляется какое-то понимание, что ждет за стенами этого дома, что ждет после разрыва этих отношений, что нужно будет делать, а чего нельзя.

Возвращение к насильнику – это не признак слабости характера или поиск «вторичных выгод от статуса жертвы», это признак недостатка ресурса. Мне не хватило сил или денег, или навыка, знаний, социальной помощи (садик, няня и т.д.) – ну, что ж, пусть не сейчас, пусть позже, но теперь я знаю, что это важно, и что они у меня появятся, надо изучить, как их получить, как подготовиться получше.

А для родственников и друзей такой женщины важно, прежде всего, понимание, что на самом деле происходит. Иначе вся эта цикличность уходов и возвращений будет лишь вызывать сильнейшее раздражение. Так же, как, например, я машину съездила починила, а она опять сломалась. Я плюнула, съездила еще раз, починила, а она опять сломалась. Я начинаю злиться! Причем, и на машину, и на автосервис: чем они там занимаются, если она ломается?! И вот я по частным эпизодам бегаю в мастерскую, но не провела дополнительную диагностику, чтобы выявить корень проблемы – для этого нужно дополнительное время, новый мастер, а я этого не сделала и не в курсе, как машина будет себя вести. Вот так и здесь, я не понимаю, почему я помогла, а она вернулась, я ей снова помогла, а она опять к нему вернулась. Я начинаю злиться уже на нее, потому что не понимаю, отчего эта система ломается, почему я прикладываю усилия, а долговременного результата не вижу.

Спасение – длительный процесс

Даже когда ты все-все знаешь, злость все равно может появляться. «Да, я понимаю, что она может вернуться, но очень надеюсь, что вот с ней, с моей подругой или сестрой такого не произойдет. Это какие-то другие несознательные будут возвращаться, а моя подопечная сразу все сделает правильно» – это вполне естественные ожидания почти у каждого человека. Тут важно помнить, я имею право на эту злость. Потому что да – я вложила какие-то свои деньги, силы, внимание, ресурсы, время, переживания, эмоции, и я могу быть расстроена результатом, я могу злиться. Здесь очень важно понимать свой предел.

Есть такие ситуации, где надо самому вмешаться, другое дело можете ли вы, в силах ли это сделать? Недостаточно просто сказать «надо уходить, пошли собирать вещи!». А куда ей уходить? На что ей жить? Эти экстренные ситуации потом требуют очень длительной помощи. Это не какая-то ситуация, типа, вытащу человека из-под автобуса, увижу, что с ним все в порядке, возможно, даже посажу в «скорую помощь», и спокойно выдохнув, пойду по своим делам.

Нет, эта история длительная. То есть, если есть понимание, что «никто, кроме меня», нужно быть морально готовым, что она, например, будет у меня жить два года. Что я ее буду содержать, или буду помогать ей простраивать маршрут, планировать, что делать дальше. А у нее может не быть сил или других ресурсов на это, или у меня ситуация может измениться.

У всех почему-то странное представление, что спасение – дело одного, ну, или двух-трех дней. Но это дело нескольких лет, и к этим нескольким годам далеко не все организации готовы. Пока все восстановится, построится заново… это очень долгий и муторный процесс, от этого устают все, и это нормально – уставать от этого. Поэтому если тебе больно смотреть на подругу или сестру, и ты в ее историю ввязываешься, то делай это уже по полной и осознанно. Тут важно понимать свои ресурсы, свои ограничения: что я готова в это вложить? Можно просто рассказывать: наверное, ты не знаешь, но есть вот такое убежище, такие адвокаты, пожить можно тут, устроиться на работу можно здесь. И оставить решение за самой пострадавшей.

Если и это не под силу, то можно, как минимум, согреть человека участием. Сказать: я вижу, что у тебя все плохо, я вижу, что тебе нужна помощь, я не знаю, как тебе помочь, но я это вижу. Иногда одно только знание, что есть свидетель того, как человеку плохо – это уже помощь.

Я могу в какой-то момент действительно устать. Но, если я хочу потом сохранить отношения с этой подругой или сестрой, мне важно озвучить, что я больше не помогаю, но не потому, что ты зараза такая, возвращаешься вечно к нему, а потому что у меня силы кончились и мне нужно как-то с этим справиться. Я рядом, я не ухожу от тебя, но помогать пока больше не могу. Тут очень аккуратным надо быть.

Одна история – когда это какая-то кризисная ситуация, когда прямо в домашних тапочках выбегаем. Но если есть возможность подготовиться, то обязательно нужно составить план

Быть может за стеной Кавказа…

Мы специально не подсчитываем, кто и откуда обращается. Я бы не сказала, что женщин с Кавказа у нас очень много, но достаточно регулярно они бывают, конечно.

Что обязательно нужно помнить в случае с представительницами Кавказа: их иной культурный код. Важно учитывать его. Туда входит и религия, и традиции, и представления о семейном устройстве, быте, вообще их иные взгляды на мир, ощущение себя в этом мире.

И, разумеется, всегда необходимо иметь в виду такой факт: ценность семьи и семейных традиций на Кавказе намного выше, чем «в среднем по России». То есть, если женщина ушла из семьи, сбежала, то необходимо принимать во внимание, что в подавляющем большинстве случаев вся ее семья, многочисленные родственники будут активно разыскивать беглянку и пытаться вернуть ее обратно в лоно семьи, задействуя все свои ресурсы. Это, пожалуй, самый главный момент в случае работы с «горянками» и в работе психологов, и в работе юристов.

И еще кое-что для тех, кто прямо сейчас думает, что дальше так жить нельзя и нужно спасаться. Одна история – когда это какая-то кризисная ситуация, когда прямо в домашних тапочках выбегаем. Но если есть возможность подготовиться, то обязательно нужно составить план. Прямо на бумаге расписать, что у меня есть, какие у меня ресурсы (деньги, дом, поддержка близки, социальные ресурсы, куда я пойду, как я буду управляться с детьми, как буду обеспечивать свою безопасность). Желательно несколько таких планов составить. Советоваться с теми, кто может поддержать: друзья, родные, либо психологи в кризисных центрах. Кризисная психологическая помощь – это как раз в том числе и составление такого плана безопасности побега. Важно заручиться помощью кризисного юриста, психолога – это поможет определиться и с разводом, и определением места жительства детей. И, конечно, нужно максимально укреплять себя, твердо помнить, что выход возможен, как бы страшно все ни выглядело. И свет в конце тоннеля правда есть, и по-другому жить действительно можно.

Записала Алена Докшокова