…Когда тебя не стало, мама, к нам приехало очень много народу. Я был долго в растерянности в те дни, не очень понимал, что происходит. Эти люди словами соболезнования, разговорами отвлекали меня. Я отвечал на их вопросы, так надо было, но в полной мере не осознавал, что случилось и что я сам чувствую. Понимал, что тебя больше не будет. Понимал, что отец без тебя долго не продержится. Хотя он внешне себя ничем не выдавал. Он же всегда такой был, в отличие от нас с тобой. Своей невозмутимостью, терпением, молчанием гасил все в себе, именно через это имел громадную власть над всеми нами и над теми, кто имел с ним дело. Таков был отец.
Но теперь я видел его иначе. Его молчание, его уход в себя, в собственные раздумья уже не были признаком силы и власти, за этим всем стояла боль, и, наверное, мне впервые стало жалко отца. Когда людей, приходящих на соболезнование, стало меньше, и отпала необходимость держать лицо, отцу стало плохо в горах, и забрал я его в город, к себе.
Когда мы с отцом зашли в комнату, где вы жили, и я увидел убранную пустую кровать и пустое твое место, мне стало очень плохо. Убежал оттуда я в другую комнату, чтобы быть подальше от людей. Привел себя в порядок и вернулся к отцу.
Он был, как разбитый, таким я никогда его не видел. Мне пришлось все делать, чтобы отводить его от этого неподъемного горя. Поставил самовар, вывел на балкон, позвал сестру, гостей, чтобы чай пить вместе и как-то суетой и словами отгородиться от мысли, что тебя больше нет.
Вот такую печальную осень без тебя мы встретили, мама. Я по привычке каждую субботу покупал рыбу тебе, в магазинах искал черный хлеб, кефир и лимонные конфеты, чтобы у тебя не поднялся уровень сахара. А когда собирались за столом, каждый раз повисала неловкая пауза, потому что пустым было место, где ты всегда сидела.
Нам тебя очень не хватало, мама, даже такой ослабевшей и не похожей на себя. Твоя доброта, милость и мягкость в старости меня пугали, я ведь тебя помнил другую – красивую, молодую, властную, которая держала всех нас в ежовых рукавицах. По контрасту с этой привычной жесткостью, нечастая твоя нежность ко мне была особенно драгоценна. А когда ты уже жила у меня в городе, то стала слишком мягкой, я терял чувство распознания мамы, мне было мучительно неловко и жалко тебя, будто твоя доброта отделяла новую тебя от тебя настоящей и была лишь признаком угасания, старости и болезни.
Ты сама тоже это чувствовала и просила Аллаха, чтобы не дал стать немощной, не умеющей обойтись без посторонней помощи. Ты не хотела, чтоб за тобой ухаживали даже самые близкие и все время заговаривала об этом. А я, не зная, как отвечать на такое, перебивал тебя и уводил от этой темы постоянно.
Будто твою мольбу Аллах услышал, мама, ты ушла неожиданно, без долгой болезни. Ровно через полгода после твоего ухода и отца не стало. Потеряв и его, я стал, как ребенок, брошенный в незнакомом месте. Я заново и будто вслепую познаю мир и людей без вас.
Знаешь, мама, все люди в Джурмуте печалились из-за твоего ухода. По крайней мере, мне так говорили. Все подчеркивали твои благородные черты: открытость, бескорыстность, готовность всегда и всем прийти на помощь. Говорили, как ты без сна и покоя бегала по аулам Джурмута и людей лечила, считая это своим долгом, и ни от кого никогда не ждала благодарности.
Мне порой неловко становилось все это выслушивать, казалось, даже то, что можно было бы назвать недостатком, люди считали одним из твоих достоинств. И я, кажется, начинаю понимать, почему. Ты умела жить ни под кого не подстраиваясь, ты предъявляла себя окружающим такой, какой создал тебя Всевышний, не стараясь понравиться. Никогда ни в каком виде не принимала ты формальной сердечности или вежливости, не терпела показухи, была простой, искренней, а порой и резкой. За что покойной отец тебя называл «лъел гьечIаб ханжар» (кинжал без ножен), колющая всегда. За открытость и честность уважали тебя и любили.
Вот так живем, мама. Иногда сестры приходят в гости тебя вспоминать, об отце говорить, о минувших днях, о нашем детстве, о вашей молодости в горах рассказываем друг другу. Это помогает. Не ругай меня за то, что пишу это письмо ко дню матери. Если была бы жива ты, возмутилась бы: «Один день, что ли, ты матери за год выделяешь?».
Не один день, мама. Мы с тобой не расстались еще.
Я тебе лимонные конфеты, черный хлеб и кефир купил, мама…
Магомед Бисавалиев
DAPTAR 