– У ингушей, когда мужчина разводится, про него говорят «саг йитар» – он оставил жену. Не от него ушла жена, а он ее оставил. А разведенную женщину называют «жеро». Тут много значений, жеро – это и вдова, это и та, которую муж бросил, но всегда это женщина с сомнительной репутацией. Я пытаюсь понять, почему на женщинах это клеймо. А это именно клеймо. Это огромное препятствие для женщины, мешающее ей создать новую семью. И выставка моя посвящается женщинам, что живут с этим клеймом.

В начале марта в «Московском комьюнити-центре» прошла фотовыставка Каиры Гата, такой псевдоним взяла себе фем-активистка из Ингушетии, основательница движения «ИНГ-Attention». «Даптар» поговорил с Каирой, чтоб понять – как из «хранительницы очага» превращаются в его рабыню, есть ли жизнь после развода, почему в Ингушетии даже феминистка рассматривает женщину лишь в контексте брака, ну, и о войне, конечно.

Движения делай!

– Расскажу о движении, которое я создала. Я назвала его Инфемина. Ин – это Ингушетия, фемина – женщина. Женщина Ингушетии, вот такой посыл у меня был. Оно появилось в 2019 году, в декабре. Тогда одну мою подругу очень сильно покалечил муж, он был нетрезвый. И она попала в больницу. Она была вся в увечьях, у нее челюсть была сломана. Короче, он сильно ее избил.

У нее не было родни. Если бы у нее была родня, родственники-мужчины, я уверенна, кто-то бы за нее заступился. Но у нее не было никого. Когда я увидела ее в больнице в таком состоянии, не могла сдержать слез, мне было обидно. Я думала, как так можно? Он дрался с ней, как с мужиком. Бил, как будто силой мерился. После этого мне было так плохо, что я несколько дней не могла уснуть. Я понимала, что я должна что-то сделать. И я сделала, что могла.

19 декабря 2019 года мы с еще одной подругой вышли на пикет. В Карабулаке, в городе, где я сама живу, и в Магасе. Я в интернете смотрела, какие пикеты бывают. Но там, в основном художественные картины, фотографии, например, ребенок в углу забился. Я не стала этого делать, много времени бы ушло. На моих плакатах были силуэты: мужчина поднимает руку на женщину или душит женщину. И все это компьютерная графика. Четыре плаката сделала и поехала. 

Нас было двое, я и моя подружка. Но на фотографиях, которые я выложила в соцсети, женщин больше. Это просто прохожие женщины. Они остановились, поздоровались, спросили. Думали, что мы откуда-то приехали. Я говорю, нет, мы здесь работаем, это наше новое движение для защиты женщин. И эти женщины сами по две-три-пять минут постояли с плакатами. Типа, мы поддерживаем, это очень хорошая вещь, нельзя бить женщин, нельзя бить детей. 

Я спросила, можно я вас сфотографирую издалека хотя бы? Они были не против. 

– Никаких инцидентов не было?

– Нет.  Проходили мимо ребята, они просто посмеялись, между собой что-то говорили. Ну, может, они просто такие вещи не понимают. Привыкли, что подобное в больших городах бывает, а тут все у нас, в Карабулаке. Да еще и женщины стоят. После этого пикета я заметила, что у нас в инстаграме начали чаще выкладывать случаи с домашним насилием. Так и пишут, 28-летняя жительница Назрани попала в больницу с увечьями, это сделал ее муж. Очень много таких постов стало выходить. Я прям была рада, что люди перестали это скрывать.

У нас же стыдно говорить, что тебя муж бьет или дома бьют. Пока начали только говорить о проблеме, но я уверена, будет находиться и решение. Когда знакомые мужчины узнали, что я пикет провожу, многие поддержали. Мне как-то в личку писал парень незнакомый, что наконец-то наши женщины начали себя ценить, начали за себя стоять, требуют свои права. У него не было какого-то там подхалимства. Он говорил искренне. Мне это понравилось.

• 

• 

Потому что ты девочка в ингушетии

– Мне 31 год. Я родилась в Казахстане, куда выслали моих предков, и называю себя жертвой репрессий. В Ингушетию наша семья вернулась, когда мне было 15 лет. И вот там я стала задумываться, почему я родилась девочкой, а не мальчиком. Этот вопрос меня начал беспокоить только в Ингушетии. Потому что оказалось, что мужчинам здесь все дозволено, все простительно, а по отношению к женщинам слишком много несправедливости. И в моем сознании постоянно какая-то злость и обида появлялась.

Вот, например, мне нравился спорт. Я хотела заниматься спортом, но мне нельзя было, потому что я девочка в Ингушетии. Выехать куда-то за пределы республики, как некоторые наши спортсменки делали, у меня не было возможности, меня не пускали. А в самой Ингушетии в те годы для девочек ничего спортивного не существовало.

Например, мы в Алма-Ата жили, могли там ходить в спортивных вещах, ходить в штанах. А в Ингушетии уже нельзя было, потому что взрослая уже. 

–  Получается, что на тебя, девочку, которая жила и взрослела в относительной свободе, вдруг обрушились ограничения, связанные с твоим полом.

– Да-да. И в моем организме, характере, мыслях, поведении это вызвало страшный бунт. Я начала злиться, вела себя агрессивно. У меня даже подруг не было особых в те года. Я не хотела ни с кем общаться, не хотела в этом сообществе находиться. Думала: блин, когда это закончится? 

– И закончилась?

– Нет, не закончилось. Но сейчас я, можно сказать, выработала иммунитет. И сама уже прекрасно вижу – такое ужасное положение женщины в Ингушетии, это не просто откуда-то взято, кем-то навязано, это само наше общество создало.

Я много национальных эпосов читала кавказских, там были женщины-воительницы, персонажи, которыми я себя чувствовала на самом деле. Или борец за справедливость, или женщина, которая мстит за кого-то.

– Ты выбирала эти персонажи, потому что они деятельные? Спасители? Но роль женщины в нынешней кавказской трактовке – сидеть у окошка и дожидаться, когда спасут. Или не дождаться и благопристойно помереть. 

– Я не хочу так, я не могу. И это идет уже лет 16-17, столько лет продолжается моя борьба. И я «один в поле воин». То есть, была одна, когда только встала на этот путь, как я его называю, путь войны или путь воина. Даже те подруги, что у меня сейчас есть, меня не понимали, им казалось нормальным, чтобы женщина так жила. Но со временем начали понимать и не то, чтоб прямо со мной супер-пупер стоять, но поддерживать меня.

– А семья?

– Ну, в семье как… Мама и сестры они понимают меня, они поддерживают. Но с мужской стороны, конечно, труднее. Они зависят от мнения общества. У нас вообще люди живут с такой фразой: «что скажут другие». «Что скажут люди», «что скажет сосед», «что подумает этот или тот». Я не могу так жить, я не хочу так жить. Мне пофиг, что кто скажет, мне вообще плевать на всех них, потому что они в моей жизни не сделали ничего. Хотя плохое, как раз, многие делали. Но мне и на них плевать.

Когда можно только намеками

– Многие пишут, мол, ты такая смелая, у тебя мужества столько. Не боюсь ли я, спрашивают. А я думаю, что я вроде за правое дело. Даже если с точки зрения ислама взять, женщина говорит о справедливости, требует справедливости. Это правильные вещи. Но открыто с религиозными деятелями я не могла говорить. Только намеками. Даже не надеюсь, что найду единомышленников среди них. А хотелось бы, чтоб хоть один из них появился в нашей организации, пришел бы, советы нам бы давал какие-то. Я много читала про исламский феминизм, как в Египте, в Саудовской Аравии это работает. Это очень крутая вещь.

Но у нас одну страницу в инстаграме заблокировали. Ну, знаешь, как это делается. Пишут у себя в паблике, чтоб кидали жалобы. И если жалоб много, страницу блокируют. Их напугало это слово – Инфемина. Сразу пошли комменты: «они развращают наших девочек», «вот девочки сейчас будут такие-сякие!» Они не понимают, что если женщина к себе будет относиться с уважением, теплотой и любовью, то это хорошо и правильно.

У нас говорят, что мужчина определяет, какой будет его семья, а женщина – каким будет общество. А что за общество родит женщина, которую бьют, терроризируют и морально, и физически? Что за общество она родит и воспитает?

Удивляюсь мужьям, которые позволяют себе такие вещи. Жена ведь рожает тебе детей. Какой ребенок родится у избитой матери? Ты думаешь, если руки-ноги целые, и он хорошо отучился в школе, то все нормально? Но ты же не знаешь, что у него внутри, как он искалечен на самом деле, как он рос и видел это все – как отец избивает мать. Неправильное общество будет, непонятное какое-то общество.

И поэтому, когда женщина стоит за себя, хотя бы просто пойдет и пожалуется папе там, брату, то это правильно, это не стыдно. И очень хорошо, если ее поддержат. Я вообще такие семьи уважаю, которые защищают своих дочерей, сестер, даже если они видят, что те в чем-то неправы.

– Каира, мы с тобой обе прекрасно знаем, что кавказское общество давит на женщину в первую очередь через ее семью, через мужчин этой семьи. Ни разу не слышала, чтоб мужчин призывали спасти и защитить сестру или дочь. Только – наказать. Приструнить. Запретить. Посадить под замок.

– Жизнь человека принадлежит только самому человеку, мы же не в рабстве каком-то живем. Но патриархальное общество делает из женщин каких-то мучениц или рабынь. Рабынь своего очага. Девочкам с детства внушают, что они должны быть хорошими женами. Даже не женами, а снохами хорошими. Может, раньше это было оправдано, но сейчас – XXI век. Даже если ты не хочешь выпускать куда-то свою дочку, ты можешь дать ей возможность учиться дистанционно, если у нее есть это желание.

Я знаю очень многих девочек, женщин, которые очень одаренные. Но их таланты заглушили, не дали развить. У нас очень много крутых прям художников-девушек, которые не могут ни работать, ни чего еще делать. Им говорят, что их художества – это не перспективно. Если в университет разрешают пойти, то на экономический, реже – юридический. Типа, будет работать на фирме или в банке. И то для того, чтобы замуж вышла оттуда. Или на медика. Но опять же: никто ее не спрашивает, что хочет она. А детей надо спрашивать, что тебе нравится, чем бы ты хотел заниматься. 

– А кто ты по специальности? Сама выбирала профессию?

– Я журналист. Заочно отучилась на журналиста в Москве, в институте телевидения, повышения квалификации телевидения и радиовещания. Я всегда учиться хотела, но меня украли…

• 

• 

В замуж и обратно

– Когда приехала, меня начали масштабно сватать. Это было нормой здесь, если девочке 15 лет, то она уже созрела, теперь можно ее замуж выдать. У наших соседей был племянник, который должен был жениться, ну, типа, время пришло жениться. Они меня увидели, прислали людей к моему отцу. Отец сказал – нет, она ничего не знает, даже язык ингушский не знает, приходите через года три. Но они не послушали, взяли. Я не думаю, что это старики сказали, иди и укради. Это он сам решил так. И он меня украл.

– Как это произошло? Вот ты идешь и вдруг…

– …мужчина проезжает. Я увидела его, поздоровалась, заговорила. И он меня резко хватает, из машины выскакивает еще один парень, и они меня закидывают. У меня был шок. Когда меня в машину закинули, ударили головой о перегородку, но я даже боль не чувствовала, у меня был шок. Для меня это было дико, страшно.

А потом, тебя привозят в какое-то чужое место, там целая толпа женщин, а во дворе много стариков, которых ты не знаешь. Они все тебя уговаривают, относятся к тебе, как к какой-то невесте. А какая невеста, если тебя украли, будто ты какая-то вещь? Тебя взяли, кинули, отвезли. Я плакала, говорила, отвезите меня домой, я не хочу здесь оставаться. Но они тебя окружают и начинают гладить, говорить, какая ты красавица.

Они меня две ночи возили, то сюда, то туда. А потом поехали к моему отцу, расхваливали этого парня. И отец сдался. Есть у нас такое: если девушку украли, и она где-то ночь провела, то ее нельзя забирать, надо оставить. Типа, авторитет у нее как у девушки падает. Но мне же 17 лет, я же несовершеннолетняя. Как вы могли меня оставить? Что я могла сделать, куда убежать? Я тут недавно, ничего не знаю. Язык не знаю, они что-то там говорят на ингушском, а я не знала, что им ответить, не понимала, что говорят. Я осталась.

Из 17-летней девочки с мечтами и планами я моментом превратилась во взрослую женщину, которая должна сохранять свой очаг.

В этом замужестве я прожила чуть больше двух лет. За это время мы с мужем очень мало виделись, он почти сразу уехал. А после я узнала, что у него есть другая женщина в Москве. Я это спокойно восприняла, мне казалось, что это норма, типа, так у нас полагается в Ингушетии. Все так живут.

– А муж какой был? Он хоть тебе нравился?

– Я же говорю, что в момент превратилась в женщину, смирилась. Понимала, что все решено и нужно пытаться строить семью. Он мне даже нравился, был симпатичным на внешность. Но не было общения. Мы не общались. И когда я поняла, что у него другие интересы, понятия, что мы абсолютно разные люди – у меня было состояние, будто это последний день моей жизни и я уже вот-вот. Каждый день у меня было так – это скоро закончится, я умру. Я не боялась, что я умру, потому что не знала, что делать и как быть. Понимала, что меня ждет, если я разведусь. Но как оставаться тут? Я или с ума сойду, или умру действительно от сердечного приступа.

Я им наверно через какое-то время надоела. Когда я забеременела, моя свекровь уговаривала сделать аборт, говорила, та сама еще маленькая, не надо тебе рожать. Она маму мою даже уговаривала, встретилась где-то в городе с ней и уговаривала, чтобы я сделала аборт. Моя мама была в шоке, она не могла понять, в чем причина. Аборт делать не пришлось, у меня на шестом месяце был выкидыш. Иногда говорю, что меня таким образом Всевышний огородил. Чтобы ничего не связывало меня больше с этой семьей. Но мне обидно, что вот так со мной произошло. Я-то была готова, хотя мой муж говорил: «Какая из тебя мать?».

Как-то, я к тому времени уже понимала ингушский, муж приехал, и матери своей говорит про меня: «Она что, до сих пор здесь?». Муж меня в итоге оставил, но они пытались так представить, будто я сама ушла. Но я не уходила, мне некуда было. Меня вообще это пугало. Я понимала, что разведенная я буду еще несчастнее, чем замужем. Очень многие женщины именно по этому принципу и живут. И там по-ингушски все решили, меня просто отправили домой.

– Подожди, тебя взяли замуж, не спросив твоего желания, и также отправили, как вещь, домой?

– Да. Отправили, как вещь домой. 

– А что твои родные?

– Ну, что родные? Они ж не могут сказать, берите ее обратно. Мы же всю жизнь жили в Казахстане, приехали, не знаем толком ингушских законов, традиций. Я вернулась домой. И где-то около года вообще не выходила никуда. Дома сидела. Мне было плохо, я похудела страшно. Моя жизнь с того момента пошла вообще вкривь, я не могла думать о том, о чем мечтала раньше. Можно сказать, что меня полностью разбили, и вот эти кусочки, из которых я себя сама собрала, они со временем превратились в борьбу, которую я сейчас веду.

Разведенных просим не беспокоить

– Давай поговорим о твоей организации. Какой ее статус и чем вы занимаетесь?  

– После пикета мы решили, что у нас точно будет движение для поддержки женщин. Мы, несколько подруг, начали собираться, обсуждать все проблемы, делиться наболевшим. Так родилась наша инициативная независимая группа «ИНГ-Attention». Нас каждый раз все больше и больше приходило. Подруга приводит свою подругу, та приводит еще кого-то. Год мы, друзья, подружки, сестры двоюродные, собирались, а через год, получается, начали прямо активно вопросы поднимать, решать. Ходить советоваться с разными людьми. 

Многие девочки, которые к нам приходят сейчас, говорят, мол, спасибо за то, что вы говорите о таких вещах, что вы нам помогаете быть увереннее в себе, нам очень нравится, что у нас есть, куда пойти женщине, хотя бы пообщаться, поговорить, послушать. 

Нас волнует, что наши женщины боятся быть искренними, открытыми даже среди девочек. И это очень затрудняет нашу работу. Но, я думаю, это со временем изменится.  

– С какими проблемами к вам обращаются и сколько вас человек?

– Пять. Пять человек, что могут хотя бы послушать проблемы. К нам обращаются женщины, девушки, которые развелись. У которых, например, детей забрали или не дают с детьми жить.

Или девушка разведенная, которая хочет выйти замуж, но ее не берут, потому что она «жеро». Мы, конечно, не можем ей в этом помочь, не можем заставить парня жениться, но мы пытаемся до нее донести, что она – не изгой.

К нам обращаются женщины, которым угрожают или бьют. Или муж, или в семье. Мы пока это не афишируем это, не пишем нигде, потому что они очень осторожничают. Они не дают даже записать аудио, не то что на камеру. Страх: вдруг голос узнают. Поэтому такие истории я записываю от руки, блокнот у меня забился уже. 

– Ну, вот тебе пожаловались, есть конкретная проблема, как ты ее решаешь?

– Именно сейчас я помогаю женщинам, которые хотят вернуть своих детей. Нахожу адвокатесс, именно семейных. Если хотят алименты требовать, тоже прошу своих знакомых и передаю им эту информацию. Одна девочка – у нее не было возможности оплачивать адвоката – сама в итоге смогла грамотно написать заявление, повоевала, повоевала, и в итоге дети остались с ней. Единственное, что я там делала – поддерживала. Даже когда она слушания проиграла, я говорила – иди дальше.

Но после этого случая я начала знакомиться с юристами, адвокатами, в основном с адвокатессами, потому что с мужчинами у нас как-то не очень на счет этого. И каждой женщине, которая ко мне приходит, сразу даю номер семейного юриста – звоните. Другим тоже пытаюсь помочь. Она, предположим, хочет снять квартиру, чтобы на суде предоставить справку, что у нее есть жилье. Что детям будет, где жить. Но не может найти квартиру, так она разведенная, у нас не сдают таким квартиры. Я могу найти квартиру.

– У вас есть какой-то фонд?

– Нет. Мы все делаем за свои. Я вот аренду плачу за кабинет, ремонт сделала, кто-то мебель, кто-то стулья купил. Мы никак не зарегистрированы. Мы даже скрываем свое местонахождение, не хочу, чтобы муж или брат, отец мог отследить девушку, что к нам пришла. Это небезопасно для нас, для нее. О нас узнают через сарафанное радио. А встречу назначаем, когда уверены, что это не какая-то засланная, а человек, который страдает и хочет, чтобы мы ее хотя бы морально поддержали.

Сейчас у меня большой проект, который я готовлю уже два года. Хочу собрать психологов, потому что многим девушкам, которые к нам приходят, нужна психологическая поддержка и помощь. Я сейчас со многими психологинями у нас в Ингушетии познакомилась. В ближайшее время хочу устроить встречу им. Пообщаться. Поговорить, какие темы их больше интересуют, будут ли они заниматься с жертвами домашнего насилия, могут ли они какую-то помощь оказать. Меня это сейчас очень волнует, потому что это одна из главнейших вещей.

• 

• 

Заговорить и «опозорить»

– Скажи, есть какой-то такой пример, где вы вмешались и радикально изменили чью-то судьбу?

– Есть пример одной девушки. У нас, если развелась, то трудно выйти замуж, а она была дважды разведенная. Эту девушку «закинули» в группу одну, где невесты и там стали писать такие ужасные комментарии! Разведенная – она разрушительница семьи, в нее не могут влюбиться парни, значит, она сделала приворот. У нас такое понятие. И у нее был комплекс, она из дома не выходила, работать не хотела и отказывала парню, который хотел жениться на ней. Мы просто ее поддерживали морально, говорим, ну, и пусть говорят, пусть пишут. Тебе-то что. В итоге она вышла замуж в конце прошлого года. И живет, хотя эти нападки в интернете до сих пор идут. 

– А девушки, что пытаются бежать из семьи, к тебе обращаются?

– Когда у меня было мероприятие, я об этом сказала, девочки, можете ко мне обращаться. Я найду вам поддержку, я знаю, как вам помочь, я дам контакты шелтеров. Я ходила везде, ездила и в Москву, и в Ростов, искала, знакомилась, набрала целую базу контактов.

– Но пока еще не было такого обращения?

– Пока не было. У нас сейчас есть две соцсети: инстаграм и фейсбук, хочу в ближайшее время завести телеграм-канал, чтобы могли нам туда писать даже девушки, которые не могут приехать к нам. И я хочу создать канал в ютубе, чтобы размещать ролики об этих проблемах. Мы будем скрывать настоящие имена, но мы должны об этом говорить.

Если в нашем обществе об этих проблемах будут чаще слышать, то к этому не будут относиться – ужас какой, позор, как она могла нас в таком виде показать!

Мне пишут, что я позорю нацию. А вы что, идеальным обществом себя считаете? Оглянитесь, вокруг посмотрите, что у вас творится.

Докричаться из Москвы

– Расскажи о твоей выставке. Правильно ли я поняла, что те женщины, чьи истории ты взяла за основу, не рискнули позировать, говорить о себе с открытыми лицами?

– Да, все так. Я решила через эту фотовыставку показать наши наболевшие проблемы. Одна из них – разведенные женщины. Каждая из 20 фотографий – это эмоции, с реквизитами какими-то, с деталями, привязывающими к именно этой истории. Например, что-то связанное с учебой – там книги у нее на лестнице, а  лестница такая старенькая, грязная. Ее жизнь – эта лестница. Судьба ее. И она пытается что-то в нее заполнить, у нее все не выходит. Не получается. 

Модель пришлось искать долго. Я в инстаграме писала, что мне нужна модель, харизматичная, смелая. Многие написали, но ни одна не согласилась позировать. Не захотели, не нравится им эта тема. Но я все же нашла модель. Правда, она немного нервничала. Но я потом я начала рассказывать ей подробности и суть проблемы, я даже ей рассказала историю одной героини. И она сказала: «Все, я согласна».

– Можешь мне тоже рассказать?

– Ее история, как лабиринт идет. Начинается с обычного: девочку украли, она вышла замуж, хотела учиться, но ей не дали. Многих молодых девочек обманывают, говорят: выходи за меня, я тебе позволю учиться. А когда она выходит, он учиться не дает ей. И вот жизнь ее ей уже не принадлежала. Потом родился ребенок, она страдала, ее никто не поддержал.

Она терпела все унижения и оскорбления от мужа и его семьи, чтобы не быть жеро, разведенной. И в итоге ее страх этот настиг, и она развелась. 

Почему я выбрала выставку? Потому что это живой контакт. Вот будет с тобой рядом какой-то человек, вы можете обсудить это. Кто-то будет спорить, кто-то обратное доказывать. Ты не просто сидишь в инстаграме, махаешься в комментариях с кем-то, пытаешься с пеной у рта доказать ему. От этой кнопки у тебя уже пальцы натерлись. А тут ты реально стоишь перед человеком. И свое мнение говоришь ему. Обсуждаете. Я уверена, что не дойдет до такого, чтоб драка произошла. 

– Все эти фотографии ты сделала в Ингушетии и на ингушском материале, а выставку устроила в Москве. Почему так?

– Была уверена, что в Ингушетии не захотят, не одобрят такую вещь. Никто меня не поддержал. Даже когда я говорила, мол, помогите что-нибудь найти, купить пюпитры, поставить. Им всем было пофиг. В Москве людям было интересно прийти и посмотреть. А у нас придут только для того, чтобы запретить, убрать, разломать мою выставку. У нас же невозможно снять зал в доме культуры или в комплексах торговых. Тебе зададут вопрос: что за выставка, по какой тематике? И никогда не скажут, что тематика их не устраивает. Скажут, у нас все забито. У нас снять зал под выставку даже девочки-художницы не могут! Рисовать – грех считается. А бить жену – это не грех. 

На своей страничке я выложила фото и описала, о чем эта выставка, чего я хочу выставкой и своим движением добиться. Чтобы наше общество начало менять свое отношение к разведенным женщинам. Дало им возможности. 

И я все же собираюсь провести эту выставку и в Ингушетии. Это очень важная тема и ее нужно провести не так где-то, а у нас. Я ее привезу домой, но выставка будет для своего круга, которому я доверяю, где могут меня понять. А так открыто я, конечно, не буду. Смысла нет делать.

А в финале все равно свадьба

– Вот ты рассказываешь довольно печальные истории своих героинь. Давай мы эту историю дофантазируем, доведем до  счастливого конца, как в сказке. Каким должен быть этот конец? 

– Какой конец… В первую очередь, общество ее не будет выделять от себя. Она найдет свою судьбу, выйдет замуж по любви, даже если он будет младше нее и неженатый парень. Она будет жить спокойно, счастливо и народит детишек

– А если она не хочет замуж? Ты со мной говоришь, с одной стороны, как свободный раскрепощенный человек, а с другой – как человек, постоянно озирающийся на ингушское общество, стоящее за спиной. Ты не заметила, что все время говоришь про «замуж»? Не о том, что к разведенной женщине относятся, как к порченному товару, а о том, что из-за этого ее замуж, замуж не берут! 

– Я понимаю, о чем ты говоришь. Ну, вот одна героиня моя, она влюбилась в парня. Но он не был женат до нее и ему не дали жениться на разведенной. И она поставила на себе крест. Я про эту историю говорила.

Давай так, например, я хочу, чтобы женщина добилась, в первую очередь, равенства с мужчинами. Чтобы она могла жить сама, могла создать, купить себе квартиру, построить свой уголок, жить одна, незамужней. Но у нас нельзя, понимаешь, не разрешают женщинам отдельно жить. Запрещено. Должна жить в своей семье или в семье мужа. Я хочу, чтобы наши женщины могли, не думая, выйти замуж, быть независимыми. А приходится избавляться от одного и выходить за другого.

И, конечно же, я хочу, чтоб к женщине относились, как к равной. Не смотрели на ее статус или на то, что она женщина. Чтобы ее оценивали по ее душевным качествам, по тому, что умеет делать.

– И за какие качества, по-твоему, женщину можно ценить и уважать? Перечисли.

– За смелость, самоотверженность, самовыражение, за то, что она не такая, как все. За то, что у нее есть свой какой-то стержень. За то, что она не подчиняется, за умение сопротивляться. Когда человек протестует, особенно против несправедливости, для меня это самое, можно сказать, высокое качество. 

– Ты заметила, что в этот перечень не попало ничего из «мирной жизни». Например, умение радоваться. Быть веселой, легкой, талантливой, умной, эрудированной… Ты о войне, ты все время о войне.

– Потому что наша жизнь такая. Каждый шаг – это война. Моя началась сразу, как я приехала сюда из Казахстана. У меня в голове эта скрытая, закрытая война. Я воюю. И даже когда я поражения получила, то все равно не сдаюсь и продолжаю.

Светлана Анохина
Фото: Проект Каиры Гата