– Не молчать я призываю о беде, которая с тобой случилась, о насилии в отношении тебя. А не слушать – тех, кто говорит: «Терпи, это твоя доля, так надо и по-другому никогда не будет». Стыд и страх услышать «самавиновата» закрывает рот многим. Потому у нас получается благостная картинка прекрасного Дагестана, где женщина защищена, где ее никто просто так не изнасилует, просто так не обидит, не изобьет. Но это ложь. И эта ложь делает наше общество больным, жертву обвиняемой, а насильника правым.
Так рассуждает Марьям Алиева, правозащитница, популярный инста-юзер, автор книги «Не молчи». Она рассказала «Даптару» о своем блоге, о новой книге, мужском взгляде и «правильной дагестанке».
– Я вспоминаю, каким был мой блог раньше и вижу, что он радикально изменился. Я же начинала с культуры, с традиций, с этнографических зарисовок. Эти темы мне по-прежнему очень интересны, это все безумно красиво, очень важно, но… Есть вещи, которые нужно обсуждать и решать вот здесь и сейчас. Потому что от них зависят жизни людей. В самом прямом смысле слова.
Поэтому у меня столько постов правозащитного характера. Поэтому появились и книги. Первую, «Не молчи», о сексуализированном насилии я сначала разместила сама в «ЛитРес», а этим летом она была издана в АСТ тиражом в 5 000 экземпляров, потом были допечатки. А вторая – «Не слушай», она про насилие в семье, – пока есть только в электронном варианте, но уже через неделю вроде бы должна появиться на полках книжных магазинов, тоже издательство АСТ, тираж вроде бы 4 000. Я точно и не помню. Но хочу еще раз сказать, все деньги, что я получу за книгу, пойдут на помощь женщинам, девушкам, девочкам, попавшим в беду.
Все время повторяю: изначально не было даже мысли про книги. Я просто узнала историю, что стряслась с моей близкой знакомой, выложила пост и после него посыпались все эти сообщения, письма на электронную почту. Общим для большинства писем была попытка объяснить, почему девочки, которые подверглись изнасилованию, не пришли за помощью. Кто-то просил совета, кто-то просил о помощи. Писали, что вот, столкнулись с этой ситуацией (сексуализированным насилием) и не знают, как теперь быть. Кому-то было очень тяжело это переживать и они спустя долгое время, пять, десять лет не смогли это отпустить.
Я теряла веру в справедливость, потому что в большинстве своем насильники совершенно спокойно жили дальше, строили семьи и никакая карма их не била никуда
Я поначалу просто все это читала и ревела от ужаса и собственной беспомощности, от невозможности все исправить. А идея книги родилась, когда девочки стали говорить, что хотели бы, чтоб их истории были услышаны. Чтобы люди увидели не просто саму ситуацию – «а, вот, изнасиловали», – а поняли, что именно они чувствовали в этот момент, чтобы поняли, что вот это «сама захотела» звучит чудовищно, ведь то, что с ними сделали – ужасно и непереносимо, травматично и болит, не отпускает долгие годы.
Так и пришла эта мысль: написать, рассказать, показать, что происходило, что человек испытывал. Мне было сложно, плохо, я злилась, мне было больно и страшно. Я теряла веру в справедливость, потому что в большинстве своем насильники совершенно спокойно жили дальше, строили семьи и никакая карма их не била никуда. И я чувствовала, что это ужасно несправедливо, потому что эта вот девочка, она каждый день умирает, а чувак живет и ему нормально.
В первую книгу вошли всего десять историй, но их было во много раз больше. На тот момент, когда книга издавалась, у меня было порядка полутора тысяч таких историй. Но я выбрала только те, где девочки сами хотели, чтоб они были опубликованы.
В общем, когда вышла первая книга, мне стало писать большое количество людей. Они говорили, что прочитав книгу, поменяли свое отношение к ситуации. У них отпали вопросы к жертвам насилия, они больше не спрашивали, а почему вот именно с ней такое произошло, а может, она не так была одета, может, не там шла, не то делала. Они читали и проживали весь этот кошмар с героинями книги, чувствовали то же, что чувствовали и они, когда это ужасное происходило.
И вторая книга – «Не слушай» – вышла именно поэтому. Я увидела, как можно достучаться до людей, изменить, скажем так, общественное мнение и отношение к тем, кто уязвим, кто попал в беду. Чем больше мы станем говорить и объяснять, как это происходит, почему это происходит, тем меньше люди будут склонны обвинять жертв сексуализированного и домашне-бытового насилия. Через такое просвещение, я думаю, получится изменить ситуацию.
Но это самый оптимистический прогноз, почти утопический. Ведь на сегодняшний день наше общество настолько дикое, что еще не пришло к мысли – нельзя бить женщину. Нельзя бить жену, нельзя бить детей. Мы даже еще к этому не пришли, не говоря уже о более серьезных «нельзя». До осмысления, что нельзя запрещать жене работать, запрещать рожать, отбирать ее деньги нам еще годы и годы.
Хотя есть обратная связь от читателей и постоянно кто-то благодарит (это и женщины, и, что очень важно, мужчины), кто-то проклинает, говорит, что я разрушаю наши традиционные ценности и традиционный уклад. Достаточно часто мне сообщают, что я не горянка, не дагестанка, не мусульманка и чтоб я себя таковой не называла. Основываются на том, что женщине мусульманке и горянке на такие темы говорить харам.
Некоторые действительно не понимают, почему жена не может взять и уйти от мужа, который ее бьет
Многие «авторитетные мужчины» считают, если не твердить постоянно, что всегда во всем виновата девушка, девочка, женщина, то начнется разврат. Они полагают, что если девушки не будут запуганы изнасилованием или избиением-наказанием дома, то они обязательно будут вести развратный образ жизни. Они уверены, что женщину нужно держать в ежовых рукавицах. Многие мужчины на полном серьезе думают, что нужно указывать женщине на то, как ей нужно одеваться и при этом запугивать, внушая, что именно одежда, является причиной изнасилования. Недовольство моих оппонентов вызвано в основном тем, что я с этим категорически не согласна.
Еще тем, что я открыто говорю о проблемах, а они не могут себе такого позволить. Они же привыкли, что женщина у нас кто? Женщина у нас никто, ее место на кухне. К этому они привыкли.
«Авторитетных дагестанских мужчин» не устраивает, что я говорю об этой проблеме. Ведь когда говорю – у нас в обществе обижают женщин, – настоящий мужчина должен что-то с этим делать, он должен предпринимать какие-то действия, хотя бы словами поддерживать. А он не хочет этого, он не хочет вмешиваться, ему хочется записывать нравоучительные и пустые по сути видеообращения из красивого кабинета или салона машины.
Если он признает, что у нас есть такая проблема, это наложит ответственность на него, а он не хочет такой отвественности. Поэтому легче все отрицать, объяснять, что вот эта носила очень короткую юбку, а та не слушалась мужа, тогда вся ответственность ляжет на жертву и пусть она разбирается сама.
А некоторые действительно не понимают, о чем я пишу. Они не понимают, почему жена не может взять и уйти от мужа, который ее бьет. Не понимают, почему при изнасиловании некоторые женщины не сопротивляются, замирают и не могут пошевелиться. Они не понимают, потому что они мужчины.
Но бывает такое, когда мнение вчерашнего противника меняется и он начинает помогать нам. Когда мужчины пишут: «Вот, я был против того, что ты делаешь, а после посмотрел получше, ты здесь так поступила, там так поступила, и я понял, что был неправ».
Недавно я выкладывала историю, ко мне обратилась девочка, она хотела уйти от мужа, он ее избивал дико. Она собиралась бежать, а мы нашли дядю, который забрал племянницу от мужа, поехал с ней к ее отцу, поговорил, убедил его, в итоге она вернулась в отцовский дом, а не сбежала в никуда.
И когда я выложила эту историю, мне стали писать и говорить, мол, мы не думали, что вы так делаете, считали, что вы, наоборот, уговариваете бежать из семьи, а вы им, оказывается, помогаете не рвать с семьей».
Да. Мы помогаем не рвать с семьей, если есть такая возможность. Если в семье есть кто-то вменяемый, если семья может защищать и поддерживать.
Но если разговоры в личке с мужчинами вполне возможен, то публичные обсуждения сводятся вот к такой схеме:
— Мы же, брат, с тобой не насильники!?
— Нет, не насильники!
— А кто-то из наших друзей способен на такое?
— Нет. Не способен!
— Значит, все очень преувеличено и для хайпа!
Это словцо, кстати, стало очень популярным. Недавно смотрела отрывок одной программы, где двое взрослых мужчин сидели на фоне камина и сплетничали обо мне и о моих постах в инста и книгах. Никто из них не занялся изучением моей деятельности, не пролистал мою страничку и не понял, чем я занимаюсь. Никто, в конце концов, не задал вопросы мне самой.
Мужчины моей семьи – это мой папа, брат и муж. И все они на моей стороне
Удивительно, что опять мужчины, которые по сути не могут полностью понять, что переживает женщина, сидят и обсуждают, как было бы правильно, что было бы правильно, дают какие-то особо ценные советы, как нужно работать с жертвами изнасилования. Кому они это говорят? Мне? Может, у них есть опыт такой работы? Может, они, а не я разговаривали с девочкой, которую насиловал дядя и она, конечно, никому об этом не рассказывала, считала себя грязной, недостойной, мерзкой и не хотела жить. Может, они искали для нее психолога?
Это же на самом деле смешно, когда двое дядек обсуждают меня, которая им в дочки годится. Ну, что ты с ними сделаешь? Ничего. Разве что пожалеть.
Ну а тем, кто раз за разом повторяет, что я неправильно себя веду и спрашивает, где мужчины моей семьи, почему не примут меры, хочу сказать: мужчины моей семьи – это мой папа, брат и муж. И все они на моей стороне. Папа все больше морально поддерживает, а вот брат и муж это те люди, к которым я обращаюсь, когда не справляюсь сама, когда нужен именно мужской голос, мужское слово. Это мой личный ресурс и я бы хотела, чтоб он был у каждой девочки. У каждой.
А пока могу предложить им свой старый пост о Правильной Горянке:
Недавно узнала, что я совсем не идеальная. А какая она – идеальная дагестанка/мусульманка/горянка?
Ну, во-первых, она, конечно же, удобная. Такая, знаете, которая не разговаривает и не дышит, пока не разрешит муж, родственники, соседи, земляки. А если и говорит, то только то, что можно, типа, «Я счастлива иметь честь ходить по одной земле с достопочтеннейшими мужчинами нашего края. А женщины у нас вообще обленились и не хотят работать на трёх работах, а вот наши бабушки… И вообще, кто не готовит – проститутка».
Во-вторых, ни в коем случае нельзя быть уверенной в себе. Правильная дагестанка никогда не скажет о себе, что она красивая, да и красивой дагестанке быть нельзя. Чо это она? Мужчин соблазнять хочет? А если у тебя, не приведи Господь, губы немного пухлее, чем у большей части соотечественниц – все! Пиши пропало! Лучше из дома не выходить!
Конечно же одеваться надо скромно. Но в меру! Чтобы не подумали, что ты ваххабистка какая. И не сильно красиво или, не дай Аллах, оригинально! Хиджаб лучше платком заменить (мы же не арабы), платок должен быть не чёрный (ты же не ваххабистка) и не слишком светлый или яркий. Желательно серый, но если серый тебе идёт, то лучше просто мешок на голову.
Социальная жизнь правильной дагестанки должна заканчиваться хинкально-тухумными отношениями. Обсуждать надо строго – кто от кого родил, кто/что/за сколько купил, кто/с кем развёлся и почему (вот тут желательно поподробнее), соседку-проститутку.
Свои фотки правильная дагестанка в соцсетях не выкладывает. Там должны быть только фотографии детей (желательно смазанные и кривые) и посты о том, что даже, если «миЩка косолапый» скажут читать – ты должна читать.
Желательно, конечно, вообще без соцсетей и телефона, но кто тогда будет наставления делать и харамщиц разоблачать?
И, конечно же, правильная дагестанка не должна обладать критическим мышлением — она думает и говорит то, что разрешили умные дяди.
Но что поделаешь? Правильная или нет – я таки дагестанка и придётся этот факт некоторым как-то пережить.
Записала Светлана Анохина
DAPTAR 