Почему кванхидатлинец – гордый, а чабанская палка – в руках женщины?
Слезы бога
Люди рассказывают, что еще в доисламские времена древний бог ЦIоб, пролетая над андийскими горами, увидел прекрасную женщину и влюбился в нее. Хищной птицей упал он с неба, но оказалось, что красавица, которая ему привиделась с высоты, – тонкий профиль, хрупкие плечи – игра света и теней, наваждение. Буйные кудри были дубовой рощей, нежная ложбинка между грудей – оврагом у двух холмов. Много дней лились слезы ЦIоба. И тогда солнце опустилось на землю и стерло черты его возлюбленной. Теперь на этом месте высятся две горы – Моду и Бахарган. А родники, что текут с гор, – слезы ЦIоба. Говорят, эти соленые слезы просачиваются сквозь землю и пробиваются на левом берегу Андийского Койсу возле села Кванхидатли.
Солнце печет. Горстка женщин в темных одеждах обходят поля черного песка, рассыпанного по берегу реки. Илистый песок «замешан» на воде из соленого источника. Он пролежал несколько дней на солнце, песок комковатый, маленькие крупицы соли блестят на солнце. Женщины собирают его и несут к большому выщербленному деревянному коробу. Когда весь песок будет собран, они зальют его водой из того же источника, она растворит соль и выйдет наружу. Соленый концентрат мутный, ему надо дать отстояться.
Бережно, чтоб не потревожить осадок, воду сливают в небольшие ведра, несут в сторону ветхого навеса. Здесь в самом углу каменный мангал, который они называют котлом. На каменных плитах лежит огромный противень, вмещающий пять ведер концентрата. Под ним разводят огонь и вываривают соль. Доливать и перемешивать нельзя. Через три–четыре часа соль практически готова. Ее складывают в большие плетеные корзины и дают стечь остатку воды, а после досушивают под открытым небом. Использованный песок снова идет в дело.
Сегодня работают четыре женщины, обычно их здесь пять.
– Хадижат приболела, – говорит Рукият.
Она «замешивает» песок без перчаток, поблескивают золотые кольца. В горах не принято снимать кольца, даже если ты занимаешься черной работой. Золото не берегут, как не берегут и себя. Она надвинула на лоб платок – солнце слепит глаза.
– А почему вам не помогают мужчины?
– Сын приходит иногда, когда тяжелое надо делать: дрова приносит, рубит их здесь, соль в село уносит. У него своя работа, семья. Вон Хадижатке муж помогает, он каждый день с ней.
Появляется молодая женщина, здоровается со всеми, вскидывает на плечо полмешка соли и уходит в село. Девушка шагает бодро. До села два километра по узкой тропинке под палящим солнцем.
Женщины собрались у источника, наперебой, мешая родные андийские слова с русскими, начинают рассказывать о себе и работе.
– Вот что сегодня за день! Если с утра не встретишь нормального человека, то весь день – «ленивый», работа не идет! – восклицает Батули. Она здесь самая бойкая, работы не боится.
– Работаю пять месяцев: с мая по сентябрь, а все остальное время отдыхаю. Даже коровы нет, огород есть и все. Летом хорошо работа идет, но очень жарко, тяжело, когда соль варится. В мае и сентябре легче, если дождь и роса сильная – все портится, – жалуется Батули.
– Я училась на отлично, но как только школу окончила, сразу замуж отдали, – вспоминает она. – А я учиться хотела. Отец не пустил. Пошла за тракториста замуж. 20 лет замужем была, сейчас одна. Я раньше и не думала, что на соль выйду. Мне жалко очень, что это дело забросили, но я бы не хотела, чтоб моя дочка сюда пришла и она сама никогда не придет. Кушать нечего будет – не придет. Молодежь сюда не хочет! Даже не интересно им, слышать не хотят, даже как этим туристам не интересно.
Рассказывает, что в этом сезоне они работали вместе с тетей и собрали больше 20 мешков. Будут делить поровну. За один мешок соли можно 9–10 тысяч рублей выручить.
Через село лежит автодорога в горы, у продавцов соли на воротах выведено: «Соль 150».
– Это за 700–граммовую баночку, – уточняет Батули.
В сезон засолки мяса в село приезжают оптовики, тогда можно крупную сумму на руки получить, а банками деньги не собираются.
– Один московский предприниматель заинтересовался нашей солью. Муж Хадижат с ним договаривается, что нашу соль в красивой упаковке будут в Москве продавать. Посмотрим, что получится, – говорит ее тетя Заграбика и вертит в руках ковшик из бутылочной тыквы.
Заметив, что я покосилась на него, рассказывает, что сама его смастерила. Им можно зачерпывать воду, а если наклонить, то вода льется из горлышка тонкой струйкой – удобно замешивать песок. В прежние времена их выращивали и мастерили ковшики.
– Мне эту тыкву из Астрахани привезли, сама сажаю – не растут. Вот тебе семена – посади, может у тебя вырастет.
Звучит азан из динамика на телефоне. Женщины направляются к навесу, одни расстилают коврики, становятся на намаз, другие скрываются за перегородкой и делают омовение. Ставят чайник на очаг рядом с кипящим противнем – у них перерыв.
Расселись под навесом, кто на табуретке, кто на маленьких подушках, а кто–то прямо на полу. Разливают чай, пчелы подлетают и кружатся над головой.
– Не бойся, не маши, тогда не укусят, – говорит бесстрашная Батули.
Делаю глоток – пахнет илом. В селе нет родников, воду пьют прямо из речки. Несколько лет назад в село подвели газ, стали качать воду насосами в резервуары, там она отстаивается. А до того все женщины ходили на реку с кувшинами, таскали воду на спине. Воды в хозяйстве нужно много, ходить за ней – строго женская обязанность.
Соль земли
Нас ждет самая взрослая и опытная добытчица соли Хадижат. Направляемся в село. Узкая тропа петляет вдоль оврагов, мелкие камешки под ногами срываются и несутся вниз. По дороге муж Хадижат Гаджимурад рассказывает о селе и промысле предков.
– Мы жили в достатке, мы не голодали никогда – соль нас выручала. Я тебе говорю, если ты встретишь кванхидатлинца, он гордый. Почему? Он не голодал. Забрали соль в горы, а осенью курдючных баранов пригоняли. Мы сушили эти курдюки, мы за них половину садов могли купить у соседей, – рассказывает Гаджимурад.
В горах этим «мы никогда не голодали» может похвастается не всякое село. В неурожайный год ремесленники справлялись – их выручал промысел.
– Спрос был такой, что не успевали варить. Покупатели оставались в селе по нескольку дней, дожидаясь своей очереди.
Прежде котлы стояли в каждом доме. Бурдюки с солевым концентратом на ослах и мулах привозили домой. Варили чаще по ночам, а днем мужчины ходили в лес за дровами, женщины «работали на земле».
После революции соль обесценилась, в магазинах она стоила копейки. Но тот, кто разбирался, не брал дешевую соль.
– Покупал нашу – она легкая. Если попробовать на язык, то у нашей соли есть кислинка, у государственной – горечь, – утверждает Гаджимурад.
В те годы кванхидатлинцы отправлялись продавать соль. Снаряжали обозы: впереди ехал всадник, за его лошадью несколько навьюченных мулов. Отправлялись в Грозный, Владикавказ, добирались до Грузии, Азербайджана.
– Раньше мулл стоил как сегодня джип. Если мул умрет в дороге, соболезновать все село приходило. Сейчас осел умер: ничего не знаем, никого не знаем.
Когда основали колхоз Мичурина, люди с неохотой втягивались: им было привычнее соль добывать, нежели вести хозяйство, да и прибыли никакой. В 35-м году открыли соледобывающую артель имени Байдукова. Люди вернулись к привычной, хотя и тяжелой работе.
– Проработала артель два года и закрылась. Почему? – спрашивает задумчиво Гаджимурад сам у себя. – Потому что весь лес вырубили. Был план – тонна соли в месяц. Чтоб его выполнить, нужно было много дров. А план попробуй не выполни!
Когда аул переселяли в соседнюю Чечню после депортации чеченцев, ему было два года. Он гладит лицо шершавой ладонью, старательно подбирает слова:
– Раз, объявили – и под чистую. Больной, ребенок, старик, немощный – без разницы, всех погнали пешком через Андийские горы. Соль жалко было бросать – испортится. Люди все же надеялись вернуться в свои дома, поручали ее кунакам из соседнего села Инхело.
Через два года высылки отца Гаджимурада, специалиста леспромхоза, вызвали назад. Через четыре года разрешили вернуться еще 30 лучшим сплавщиком леса с семьями.
– Об отце не было вестей. Мы даже не знали, что с ним. Уехал и все. Все остальные остались в Веденском районе вплоть до возвращения чеченцев. Охраняли военные строго, больше ни один человек не вернулся раньше положенного срока.
Когда чеченцы стали возвращаться в свои дома, часть сельчан не вернулось в село, другие обосновались на низменности. В 70-м году через Кванхидатли проложили автодорогу, до того здесь ходила только арба.
– Молодежь все побросала, – вспоминает Хаджимурад. – Какая там соль? Ослов, мулов, все продавали, машины покупали, мотоциклы покупали. Короче, перестроились. Сейчас семейные наделы у соляных источников совсем пустуют, никто не хочет заниматься тяжелой работой. Мои дети не хотят и другие точно так же не хотят. В Астрахани, Ставрополе, Калмыкии берут землю в аренду, выращивает хороший урожай – зарабатывают в два раза больше. Зачем им эта соль?
…Осталось перейти подвесной деревянный мост и мы – в селе. Гаджимурад уверенно шагает по нему, мост покачивается, внизу шумит река: мутная вода бьется об камни и несется прочь. А тем временем Гаджимурад рассказывает, как им предложили продавать соль через сеть фермерских магазинов. Надеется, что скоро запустят пробную партию соли под маркой «Кванхидатлинская»:
– Людей нужно заинтересовать. Если спрос будет и увидят, что можно хорошие деньги получить, то сельчане вернутся «на соль».
Гаджимурад останавливается, открывает калитку и приглашает войти. Дом – на краю села, у самой автотрассы. На зеленых воротах выведено белой краской слово «соль». Во дворе созрел виноград, всюду мечутся пчелы. Пахнет мятой. Дверь в доме нараспашку: хозяйка, наклонившись над низким столом, замешивает тесто. За спиной фырчит и закипает чайник.
Хадижат
Бабушке Хадижат 78 лет. Она родилась в дороге во время насильственного переселения в Чечню. Повезло, вернулась раньше положенного срока – отца вызвали в леспромхоз.
Сколько себя помнит – добывала соль, другой профессии у нее никогда не было. Так же, как не было у матери, бабушки и у других женщин их рода. Пока она жила с родителями, ничего своего у нее не было: ни участка, ни соли, ни денег.
– Так положено, у всех так было, а в 25 лет замуж пошла, вот тогда стала работать на себя.
Когда девушка выходит замуж, родители выделяют ей часть из семейного надела у соляных источников. По обычаю после свадьбы молодых приглашают в родительский дом невесты. Родственница жениха, сопровождающая невесту, громко при всех спрашивает у отца: «Что ты даешь дочке?» И он должен показать сад, солевой участок, корову, баранов – то, что у семьи есть.
– Мой участок был размером с этот ковер, – говорит она и показывает на небольшой ковер под ногами.
Солевой участок, как и другое недвижимое имущество, полученное от родителей, как в браке, так и при разводе, остается за женщиной. В прежние времена за небольшой участок у реки можно было выручить стоимость хорошего плодоносящего сада.
– Старшая дочь приезжала летом помогать. Обещала, что вернется насовсем, говорит, буду работать «на соли» и тебе, мама, помогать, – рассказывает Хадижат с надеждой в голосе.
– Хадижат, на берегу женщины говорят, что они сами не хотят чтобы их дети шли не промысел.
– Не, верь им, – резко говорит Гаджимурад. – Это они так говорят, им просто не удобно. Еще как хотят, да только они все равно не придут.
Технология добычи соли не изменилась за века, ее можно восстановить, здесь важен опыт. Как уверяет Хадижат, стоит только забросить – и соли не будет. Вот только помощи нет никакой, сетует женщина.
– Мы уже много лет просим, чтоб к солевым источникам проложили дорогу, хотя бы грунтовую, чтобы мог мотороллер проехать.
– Никому это не надо, у главы зарплата есть – он о нас не думает, – поддерживает ее муж Гаджимурад. – Если у человека душа не болит, он не будет делать ничего.
– Хадижат, вам муж и раньше помогал?
– Сейчас отлично помогает, и раньше тоже, только он дома нечасто бывал.
Гаджимурад был младшим из сыновей, и, как заведено, они жили вместе с его родителями.
– Свекровь у меня очень хорошая женщина была, с детьми все время помогала и «на соль» вместе ходила, – вспоминает Хадижат.
Помогать женщинам на промысле было в порядке вещей. Но чтобы среди женщин мужчина в одиночку соль добывал – никогда такого не было. Засмеют.
Замешивать песок на соленой воде, собирать его, складывать в ящики и поливать водой из источника – женская работа. Лес рубить, переправлять в село, готовить дрова, доставлять к источникам – мужская. Соль вываривали женщины, а мужчины возили соль на ослах или носили на плечах.
– Когда моя мать не поспевала, мой больной ревматизмом отец не спал ночами и варил соль, чтобы ей помочь, – рассказывает Гаджимурад.
– Вот слушай, что я тебе скажу, – продолжает он. – Раньше дорога в горы шла по нашему мосту, другого пути не было. Возле моста было место отдыха для путников. Имам Шамиль со своими людьми остановился там на ночлег. Он не спал, наблюдал всю ночь за кострами и за людьми, доносились голоса, мужские, женские, детские. Утром отправил людей за имамом мечети и бег–аулом, это как сейчас глава администрации.
– Чем они были заняты, когда ты их встретил? – спросил Шамиль у посыльного.
– Бег–аул дрова рубил для топки, а имама нашел не в мечети, а дома, костер разводил, готовился соль варить.
Когда пришли имам сельской мечети и бег–аул, Шамиль собрал своих людей и сказал им, что с сегодняшнего дня мы не заберем в солдаты ни одного человека с этого села. У них газават дома.
– А ведь после имам отдал часть соляных наделов соседнему селу?
– Да, он это сделал чтобы не было кровной мести. Наш лесник убил пастуха из Инхело. Он пас скот в нашем лесу, поляна так и называется «где убили Али». У кванхидатлинцев много родства в этом селе, много смешанной крови – надо было остановить вражду. Имам Шамиль забрал самые лучшие места в центре и отдал соседям.
Кванхидатлинцы научили инхелинцев добывать соль. Но со временем большая часть наделов вернулось обратно, кто–то выкупил участки, другие – в качестве приданного инхилинок.
– Моя мама – инхелинка, ее участок пустует так же, как и все остальные, – махнул рукой Гаджимурад. – Прежде чем идти сватать, всегда смотрели: девушка хозяйственная или нет, какой у нее тухум, как они между собой живут. У нас и сегодня так делают. Я самую хорошую и работящую выбрал. Вон до сих пор работает.
В прежние времена женщина самостоятельной быть не могла. Куда от мужа уйдешь? Домой, к родителям. А родители выгонят: какой бы плохой ни был муж, иди живи с ним. Даже если разведется, дальше родительского дома дороги не было. При Союзе уже было такое, чтоб зарабатывали и сами справлялись. Если женщина работящая, то выживала и без мужа.
Здесь нужно правильно понимать, женщина выходила замуж – ей было трудно жить одной. С мужем ей было легче. Муж зарабатывал, тяжелую работу брал на себя в доме и на добыче. Женщина сейчас не нуждается, они и грамотные, и работящие.
Сыну сказал: ученую не бери, она на голову сядет тебе, возьми дочь пастуха–работяги, она будет слушаться тебя. Если она будет грамотная – она все знает, все умеет и сделает и один день тебя просто выбросит. Мне повезло что послушная попалась. После смерти матери, я ей сказал, – тебе как мать хорошие советы никто не будет давать. Лучше понимай наше молодое время, будем дружно жить до смерти. И повторяю каждый день.
Тебе советую одну вещь. Ты же женщина, у женщины должны быть жалость и милость. Ты извини, но сейчас женщины не уважают мужчин. Все женщины сейчас как мужчины, а мужчины как женщины. Так и пиши. Чабанская палка бывает, которой баранов пасут? Сейчас палки у женщин в руках, у мужчин ничего нету.
Кванхидатли живет по старинке. Выходцы из села сохранили связь с родовым селом. Детей, как правило, на летние каникулы отправляют в горы к бабушкам и дедушкам. На религиозные праздники приезжают в село – здесь живут пожилые родственники, похоронены предки, стоит дом, построенный еще прадедом. Любые радостные или трагические события в своем селе требуют присутствия. Не явиться на свадьбу или похороны – выказать неуважение.
Новый мир со своими ценностями и правилами наступает, вытесняя старый. В нем нет места легенде о слезах ЦIоба, суевериям и приметам о соли, и этой горсточке людей, что так крепко держатся за свою идентичность. Село много веков жило благодаря соляному промыслу, их называют людьми, которые добывают соль, а не людьми, которые возделывают сады и огороды. Даже когда их дети говорят им, оставьте эту тяжелую работу, мы будем вас обеспечивать, они не соглашаются – не умеют жить иначе, так устроен их мир.
Рита Ройтман
Фото: Магомед Гаджидадаев
DAPTAR 