Женщина, знай свое место!

Этнограф Майсарат Мусаева рассказала порталу Daptar о женском пространстве в традиционном патриархальном обществе.

Эту фразу, наверное, слышала каждая. Звучит обидно. Но, если сразу не лезть в драку, а задуматься, то становится уже не так обидно. Ведь Свое Место в традиционном патриархальном обществе – это, в частности, четкие границы твоей территории и право на защиту их неприкосновенности. Вот именно за этим, чтоб все выведать про Место, которое должна знать дагестанская женщина, мы обратились к Майсарат Мусаевой, старшему научному сотруднику Института истории, археологии и этнографии ДНЦ РАН.

— Я начну сразу с наболевшего, ладно? Скажите, в том самом «ушедшем Дагестане» мог ли мужчина делать замечания женщине, которая не является ему родственницей?

— Начнем с того, что, если говорить о традициях, женщина при мужчине не могла сделать ничего такого, на что он вообще мог бы обратить внимание. В присутствии мужчин женщины и девушки вели себя очень сдержанно. Это сейчас мы ходим по улицам, сидим в кафе, кинотеатре, ездим в маршрутках, работаем в одном кабинете с мужчинами. А в патриархальном обществе сферы жизнедеятельности были четко разграничены, в обыденной жизни появление мужчины заставляло даже веселую стайку девушек тут же приглушить голоса, слегка склонить голову, в некоторых случаях даже повернуться боком и стоять так, пока мужчина не пройдет. Это были отголоски «традиции избегания». Но! При этом мужчина, разумеется, ни в коем случае не должен был делать прямого замечания. У некоторых народностей Дагестана он не только замечание делать не имел права, он даже пройти слишком близко или заговорить не мог с чужой женщиной, если речь не шла о старухе. У кумыков мужчина, завидев идущую ему навстречу женщину, должен был свернуть в ближайший проулок. Понятно, что правило нарушалось, но если оно нарушалось публично, если рядом были сельчане – такая вольность осуждалась и могла стать причиной пересудов. Поэтому подойдя к группе девушек, мужчина обращался не к той, кому хотел что-то сказать или спросить у нее, а к одной из своих родственниц. Мол, не смогла бы ты передать Патимат…

— А Патимат стоит в двух шагах и хихикает.

— Ну да! Зато все нормы этикета соблюдены. А если уж чем-то недоволен, так опять должен был обратиться к женщинам. Говорить что-то брату по поводу его сестры никак нельзя – это конфликт. Значит, он должен найти тетю, может быть, соседку, может быть, подругу или мать подруги. Но ни в коем случае не заявлять прямым родственникам о своем недовольстве.

— Это разумно. Но как тогда быть с обычаем, который упоминается у того же Ахмедхана Абу-Бакара. Я о девушках, в определенные дни подкарауливающих за границей села чужих мужчин и издевавшихся над ними всевозможными способами, вплоть до избиения крапивой?

— У этого обычая (будем называть его так, хотя это неверно терминологически), кажется, даже названия нет. Знаете почему? Потому что, а упоминание об этом можно встретить у многих народов Дагестана: и у кулинских лакцев, и у южных даргинцев где-то встречалось, и у высокогорных народов — ботлихцев, годоберинцев… Это отголоски древних-древних ритуалов, перешедшие в некую игровую форму, когда не считается позорным, то, что запрещено в обычной жизни, к примеру, покуражиться над мужчиной. Что-то вроде европейских сатурналий, карнавалов, когда ломались все привычные правила. Все эти праздничные, немножечко переходящие границы, мероприятия, имели четкую календарную привязку и происходили исключительно весной. Время пробуждения, время начала нового жизненного цикла. Ну, это все было облачено в такую практику обрядовую. Этот обряд фиксируется, ну в самом начале XIX века. Хотя, люди помнят об этом. И путешественники, которые здесь были уже в середине XIX века, они не наблюдали, но слышали об этом, понимаете?

 Счастливая, несчастная – другой вопрос, но если она каким-то образом опозорит мужа, то их общим детям этот позор нести.

— Мне больше всего нравится, что мужчине во время такого измывательства предписывалась сдержанность, он не то, что руку поднять или обругать девиц, а даже сопротивляться не должен был. Иначе «терял лицо».

— Ну, в общем, да. Это же игровой момент, а в игре правила обозначены. Хорошо, если он знал о таких порядках, а если нет? Они же ведь не своего, они чужака чаще всего хватали-то. Понимаете? Потому что свой не забудет и это потом как-то аукнется. Я же говорю, все происходило в определенных рамках и в определенное время. Боже упаси, если в голову кому-то взбредет, что это было в порядке вещей. У нас бывает, человек прочитает что-то где-то – «О, Боже, это у нас было!» — и начинает проповедовать и пропагандировать. Тут беда вот в чем, когда мы сталкиваемся с какими-то непонятными нам древними обрядами, то пытаемся объяснить их с точки зрения современного человека, с его представлениями и знаниями об окружающем мире, с его логикой, которая из этого знания вытекает. И это не всегда правильно. Вот те же «брачные бои» в некоторых селах были тоже частью ритуала. Девушке полагалось сопротивляться. Не очень активно и не слишком долго, но бороться. У того же Дубровина написано, что невест часто брили наголо, чтобы молодой муж, утверждаясь в супружеских правах, не мог схватить ее за косы и так «усмирить». И обязательно у невесты штаны были на вздержке, а вздержка была в узлах. Вздержка это веревочка, что продевали вместо резинки, резинок же не было. И жениха, прежде чем допустить в спальню, обыскивали на предмет наличия у него режущего предмета, чтоб он не мог разрубить эту веревку. Надо было обязательно разорвать, а лучше развязать. Развязывание узлов, это очень древняя практика – этим действием, по народным поверьям, жених должен был увеличить свои продуцирующие способности.

— Стало быть, девушка могла подыграть своему любимому. А если замуж отдавали против воли, а характера и сил хватало, то могла сопротивляться так отчаянно и долго, что опозорила бы его перед всем селом.

— Нет, Вы понимаете, в чем дело, даже если она любила, она же этого не показывала бы. Она же не могла обнародовать свое отношение к нему, это осуждалось. А потом смотрите, ведь в горах женщина никогда не вышла бы замуж за какого-нибудь труса, который в ее глазах не выглядел бы как мужчина. И, естественно, если она любит кого-то, она никогда не позволит показать где-то в обществе, что он слаб. И если даже не любит, но уже вышла замуж, то все равно не стала бы подрывать его авторитет. Это ее семья. Счастливая, несчастная – другой вопрос, но если она каким-то образом опозорит мужа, то их общим детям этот позор нести.

— Но ведь есть легенда о Камалиль Башире. Юноше прекрасном настолько, что родной отец вынужден был убить его, потому что все девушки, вдовушки и даже замужние женщины, забыв про мужей и их позор, наперебой его домогались.

— Это все-таки легенда. И для меня в ней важнее не любовная составляющая, а то, что убил его родной отец. Принес в жертву родного сына, чтоб сохранить мир в селе, убил сам, чтоб не было кровников. Но я понимаю, вы хотите нащупать и очертить границы женского мира, женской свободы. Тогда вам, наверное, будет интересно узнать про брачные инициативы дагестанских женщин.

— Еще как! Я при одном слове инициатива – уже очень радуюсь, а если инициатива в таком важном вопросе, как выбор мужа – то радуюсь вдвойне.

— Вот мы говорили, что девушка не могла открыто выражать свои чувства. Это все так, но были ситуации.. исключения. Брачная инициатива это, видимо, тоже очень древний обычай, потому что отголоски встречаются у многих народов. У тех же лакцев девушка, достигшая брачного возраста, приходила к мечети и должна была кричать «къурмямяв!». Слово не переводится, но все знали, что оно значило: «я хочу замуж». Рассказывают, что этот обычай отмер, когда какая-то девушка не хотела выходить, она уже была старой девой долгие годы, а родители ее принуждали пойти.. И она пошла к мечети и крикнула: «Пусть будут прокляты те, кто это придумал!». А у лезгин и дербентских азербайджанцев ночью девушка одевалась в темное, выходила на крышу своего дома и начинала кричать, что хочет замуж. И тогда люди тихонечко начинали искать ей жениха. На какой-то промежуток времени этот обряд пропал, его не было, как выясняется. Но, в годы Кавказской войны, когда произошел определенный дисбаланс мужчин и женщин, имам Шамиль его реанимировал. Он принуждал родителей выдавать своих дочерей замуж даже насильно. За вдовцов, как вторую жену, как третью. Потому что надо было решать демографическую проблему. А еще он выстраивал всех мужчин фертильного возраста, выстраивал всех девиц, которые засиделись дома, в том числе и вдовушек, и каждая должна была назвать имя человека, за которого хотела выйти замуж. И неважно – женатый он или нет, есть у него дети, разницы не было. Обязан был жениться.

— Вот это уже мне нравится намного больше. У Алиханова Аварского об этом есть и у Агларова я читала про обычай «хадуй ин» (букв. «уйти вслед, за ним»). Девушка могла влюбиться и тогда собирала свой узелок и топала прямо в дом…

— …к избраннику. Очень редко, ибо это порицалось, и даже в обычном (адатном) праве некоторых обществ предусмотрены штрафы и немалые за такой поступок, но все так. Причем, Алиханов писал о Дагестане второй половины ХIХ века. А мне рассказывали о случае сравнительно недавнем, это было в 40-50-е годы ХХ века. Был мужчина один, красавец. По работе ездил в разные селения и, видимо, приглянулся девушке из соседнего села. Она пришла к нему домой и села. А у того жена и двое детей. И ее вынуждены были взять второй женой. А как же, не отправишь же обратно, не выгонишь. Это позор. Несмотря на то, что такой поступок девушку не красил и очень сказывался на репутации ее семьи, это не давало права мужчине ей отказать. Иногда так и жили все вместе до старости. А порой мужчины женились, чтобы соблюсти обычай, но жили с такой женой не больше года, а потом разводились. Ну и опять-таки широко известный обычай закидывания папах в окно девушки. Там ведь тоже у нее была свобода выбора, если парень не нравился – его папаха вылетала обратно. Да и вообще, есть масса способов дать понять – стоит ли семье парня идти свататься или нет. Не будем далеко ходить, в селении Ругуджа, откуда я родом, в прошлом, если какая-то женщина приходила в дом к девушке и просила взаймы веревку для привязки осла, то это не просто так. Тут метафора…

— Вижу. У нас, мол, осел неуправляемый, у вас – девушка-веревка…

— Ну, я думаю, что обидный смысл в эту метафору не вкладывался, мы опять пытаемся трактовать с точки зрения современного человека, для которого «осел» оскорбление. Так вот, она приходит и просит, там у меня порвалось, у каждого же есть эта веревка, нужно осла привязать, дайте, пожалуйста. Если они дают, значит можно поговорить о будущем браке. Если не дают, то нечего и соваться. Или, вот, приходят разговор вести и берут с собой хурджин, а в нем хлеб. Если приходят домой и находят не свой хлеб, значит, поменяли, можно говорить. Но именно говорить. Тут такие церемонии… Даже если на 100 процентов было известно, что девушка согласна, то родня парня всенародно трижды ходила, добиваясь ответа. А их трижды отправляли обратно. Хотя разведка проведена, они, может быть, уже и хлеб свой получили, тем не менее, трижды ходили. Так было принято!

В горах у женщин было больше обязанностей, работы, но она все же была более независима, в том числе и финансово.

— Сергей Абдулхаликович Лугуев как-то рассказывал мне о женитьбе через оговор, когда парень и его родня намеренно распространяли слухи о девушке, чтоб отвадить конкурентов и заполучить ее в свою семью. А у Агларова Мамайхана Агларовича есть упоминания о «зеркальном» методе, под названием «оповещение». Там девица, намеренно столкнувшись с юношей, поднимала скандал. Кричала, что он заступил ей дорогу, схватил за руку, в общем, как-то покусился на ее честь и теперь должен жениться.

— Тут сложно ответить однозначно. Во многих случаях просто недостаточно материала, свидетельств, чтобы говорить не о частном случае, а о традиции или обычае. То же убийство младенцев, о котором упоминает Юрий Карпов, мол, морили голодом новорожденных девочек, оно не могло быть обычаем. Это, скорее всего, частные случаи. Или избиение стариков-родителей в воспоминаниях Абдулы Омарова. Или левират и сорорат – когда мужчина женится на вдове погибшего брата или женщина выходит замуж за овдовевшего мужа сестры, чтоб воспитывать ее детей. Да, если явление получило свое название, это кое-что значит, это уже некая маркировка. Но говорить об «обычае» мы можем лишь в том случае, когда такое происходит в каждой второй семье. Если мы рассматриваем традиционную дагестанскую семью, то можем утверждать следующее — абсолютное отсутствие, ну, за редчайшим исключением, домашнего насилия. Потому что мужчина, который ударяет женщину, считался слабаком. Существовала такая пословица: чтобы судить, хороша ли жена, посмотри на рукава черкески мужа, чтобы узнать, какой муж, посмотри на ее лицо. Лица-то у дагестанок были всегда открытые, синяк, ссадина, заплаканные глаза были бы заметны. Иногда это объясняют так — у нее есть отец, брат, попробуй ее тронь, тут же ее заберут.

— Это хорошо, что заберут, но развод дело сложное даже сейчас. Это имущественные вопросы, в первую очередь. Кто забирает телек, а кому достается трюмо.

— На равнине, где был покупной брак, и существовала классическая форма калыма, муж платил родителям жены определенную сумму. И они этими деньгами распоряжались, как хотели, могли приданое ей на эти деньги купить, могли себе оставить. А другое дело в горах, там ведь часто в приданое давали землю тоже, это была ее собственность и в случае развода женщина забирала приданое полностью. Правда, она не могла претендовать на кебинные деньги. Сейчас я Вам объясню, что это такое. Вот, когда я , допустим, выхожу замуж, существует такой кебин, оговоренная при свидетелях сумма. В разных селах она была разная. Для разных девушек она была разная, если красавица, то за тебя давали больше и тэдэ. Кебинные деньги женщина никогда не видела, но знала, что если будет разводиться по вине мужа, он ей эти кебинные деньги выплатит. Или, если он умрет – его семья должна выплатить ей эту сумму или эквивалент – дом, скот. Это ее социальная гарантия, страховка. То есть, в горах у женщин было больше обязанностей, работы, но она все же была более независима, в том числе и финансово. Мужчины уезжали на заработки, и тут уж надо было выкручиваться и делать все самой, в том числе иногда и мужскую работу. Но когда мужчина возвращался, он распорядок дня и жизни, установленный этой женщиной, старался не нарушать. Потому что, он ведь снова уедет, а ей все это восстанавливать.

— А ребенок с кем должен был остаться при разводе?

— Как правило – с мужем. Особенно, если это мальчик. У аварцев даже если женщина развелась, будучи беременной, рожать должна была в доме бывшего мужа. Иногда младенец оставался с матерью до тех пор, пока она его кормила грудью и только потом переходил в дом мужа. Хотела она или не хотела, но так полагалось. К тому же, женщина возвращалась в родительский дом, и ни отец, ни брат, не потерпели бы там чужого ребенка, продолжателя чужого рода и фамилии. Это принадлежность того дома, откуда она уже ушла. Тут был и мотивационный момент, женщина в редчайших случаях разводилась, имея детей. И очень редко ребенок (да и то, как правило, только девочка) мог остаться у матери. Но отец должен был платить алименты.

— Хорошо, отвлечемся от печальной темы развода, вернемся к самому началу брака. Ну, вот пришла в семью мужа невестка. Какой у нее был статус? Кому она подчинялась и кем могла командовать? И когда ее ждало «повышение по службе»?

— Статус у нее, конечно, был невысокий. Особенно, если в доме были еще невестки, жены старших братьев. А теперь давайте так, у нас здесь все обычаи и традиции имеют зональную особенность. Равнина – это одно, горы и предгорья – другое. И в горах, опять-таки, в феодальных владениях одни порядки, в вольном обществе другие. Вот, сейчас я вам объясню. На равнине большесемейная организация, когда все женатые сыновья, живут вместе, под одной крышей. У них общее хозяйство, только комнаты раздельные. И есть Верховный Главнокомандующий – свекор. Или замещающий его старший сын. А все хозяйственные дела – кухня, воспитание детей, покупка продуктов, уборка, стирка – в ведении свекрови. Она как ханша в доме.

 У многих народов Кавказа женщина беременная считалась сакрально нечистой, а у дагестанцев нет, к ней наоборот было очень почтительное отношение.

А взаимоотношения внутрисемейные регулировались обычаем избегания, классическая форма которого была характерна только для кумыков и ногайцев. Это когда на протяжении многих лет (а то и до конца жизни) невестка, пришедшая в дом, не имела права напрямую разговаривать со свекром. Если он ей специально не сделал подарок и тем самым не разрешил с ним общаться. А свекровь, в силу того, что ей приходилось по хозяйству частенько сталкиваться с невесткой, такое разрешение давала намного раньше. Но могла и не дать от вредности. Такого не было в горах, где семьи были нуклеарные и, женившись, сын отделялся и жил, как правило, в своем доме. Только младший оставался с родителями, туда же и жену приводил. Вы знаете, вот привыкли думать – «Ах, она несчастная, бедная, всем подчинялась…». Да, она с утра до вечера должна была работать. Причем, не дай Бог, если свекровь встанет раньше. Не дай Бог, если она ляжет раньше свекрови. Но она работала не на чужого дядю, а на себя, на свою семью. А уж когда она ждала ребенка… У многих народов Кавказа женщина беременная считалась сакрально нечистой, а у дагестанцев нет, к ней наоборот было очень почтительное отношение. Она считалась, как бы сказать, ангелом! Считалось, что обидеть ее нельзя, угостить надо, при ней нельзя разговоры вести о каких-то таких запретных вещах. Рождение ребенка, особенно сына, очень усиливало ее позиции, а со временем она и сама становилась «ханшей».

— И получала возможность отыграться на невестках. Замечательно! Я еще вот что хотела. У Юрия Карпова в книге «Джигит и волк» очень здорово описаны мужские союзы. А были ли подобные у женщин? И еще я у кого-то читала про секретный женский язык. Любопытно, а о чем они говорили на этом языке, что хотели скрыть от мужчин?

— Ну, женский язык, он, во-первых, был не у всех, а у конкретной возрастной группы и этим языком они разговаривали не всегда, а в конкретных ситуациях, чаще всего, на весенних праздниках, где не хотели быть услышанными. А женские союзы, именно в том виде, в каком существовали у мужчин (с возрастной градацией, круглогодично действовавшие) зафиксированы только у кубачинцев… У других народов Дагестана в таком рафинированном виде женских союзов не было, но какие-то сообщества собирались в определенное время года. Чаще зимой, или во время календарных праздников. Перед проведением праздника середины зимы в Западном Дагестане, например, собирались женщины: замужние, старухи, собирались молодые девушки. Также женщины часто собирались для акций взаимопомощи. Нитки прясть, кукурузу лущить, войлок чесать, то есть, любые хозяйственные работы, требовавшие трудового участия такого массового. Иногда это были закрытые, только женские «посиделки», а порой девушки собирались у какой-нибудь вдовушки дома и туда приглашались молодые ребята. Это была возможность познакомиться с кем-то, пообщаться в пределах допустимого приличиями и этикетом. И вот тут им нужен был свой язык, ну, для того чтобы, может быть, что-то сказать такое, за что мужчины тебя осудят. Женщина всегда женщина, может быть, ей захочется сказать, что вот этот мужчина хорошо выглядит, красив, хорош, все такое. Но я же не могу восхищаться чужим мужчиной вслух! И тут в ход идет секретный язык, чтобы сказать подружкам то, что нельзя сказать при народе. Возможно, чтобы мужчина не понял степень моей распущенности. Потому что распущенная женщина — это нехорошая женщина.

Светлана Анохина