Зухра не сбегала из дома, не разрывала отношения с семьей, но выстроила свою жизнь так, как считала правильным, приняла все последствия, которые повлекло за собой это решение. А началось все, как Зухра рассказывает, в самолете: она летела в далекую Тюмень к человеку, которого ни разу не видела – к своему мужу…
– Я очень много работаю. Иногда нет сил ни на что, хочется плакать от усталости, но я напоминаю себе обещание, которое дала себе много лет назад в самолете. Я себе говорю: ты обещала быть сильной и самостоятельной. У тебя все получилось. За это приходится платить – как еще выжить женщине без мужа с детьми?
У меня сейчас две работы, и я никогда не отказываюсь от подработок, потому что мои дети живут в другом городе, и им надо помогать. Ну не может человек сразу после института обеспечить себе крышу над головой и все остальное. Мои девочки обе работают, снимают квартиру, но я стараюсь перевести им денег побольше и отправляю им посылки с едой. Хотя моя сестра мне всегда ехидно говорит, что ты, мол, феминистка, а дочери у тебя не то, чтобы совсем независимые. Как будто за феминизм приплачивают отдельно. Как будто вообще что-то феминисткам дается так просто. Особенно в нашей стране, построенной мужчинами для мужчин.
От своего феминизма я никогда не отказываюсь. Это именно та женская роль, в которой я могу нормально жить, несмотря на все трудности и усталость. Но вот по-настоящему, ну как впервые, я это слово услышала, когда у постели умирающего отца сидела. Кормила его с ложечки, а телевизор в соседней комнате что-то бубнил. Показывали какую-то дагестанскую передачу, моя тетя ее смотрела. Я не вслушивалась, это тетя мне потом все пересказывала, ей скучно было. И вот она три раза пыталась «феминистка» сказать. Такие женщины, которые не уважают мужчин и думают, что сами все могут. И детей могут даже без мужа родить!
Им можно было растратить деньги, разбить машину, изорвать дорогую куртку, ударить ножом соседа в драке. Им никогда ничего за это не было
У меня от этих слов волосы на голове, как говорят, дыбом встали. Если бы она знала, что я и есть такая женщина. Родила без мужа, сама все могу и делаю, а мужчин мне уважать не за что. Но я этого не стала говорить. С виду-то все хорошо. Вот сижу у постели папы, не бросила его одного, семья рядом, а что развелась, ну бывает, мало ли разведенных.
Но она не знает, и никто не знает.
Нас в семье пятеро детей. Сестра старшая, потом три сына и я. Напоследок, так сказать. Случайная. Я иногда слышу, как младших в семье балуют – и мне удивительно. Никаких поблажек я не помню вообще. Правила в семье были разные: девочки – направо, мальчики – налево. Отцу, братьям – всегда можно было все. Отцу – приходить ночью, благоухая чужими духами, запрещать мне стричься и красить ресницы, запрещать пойти в школьный поход, запрещать юбку до середины колена. Братьям – швырять на пол тарелки с «невкусной» едой, дать пощечину за невыглаженную рубашку, разбить любимые духи сестры об стену. Им можно было растратить деньги, разбить машину, изорвать дорогую куртку, ударить ножом соседа в драке. Им никогда ничего за это не было.
А матери, мне и сестре ничего не прощалось. Хотя прощать-то по сути нечего было. Но я помню выбитый зуб матери: она сломала руку и не смогла вовремя застрочить брюки отцу. Я помню фингал под глазом сестры: она сказала брату, что его ночную пьяную блевотину убирать не станет. Я помню себя и постоянные щелчки, тычки, и крики. Не знаю, как у меня вообще волосы остались на голове. Я именно та девочка, которую таскали за косы лет с пяти. Какие там косы в пять лет? Я всегда об этом вспоминала, когда своим девочкам косички заплетала. Такие мягкие, шелковые. По ним только нежно рукой проводить можно – как это взять за них ребенка и тащить?
Я когда своим дочкам рассказывала об этом, они меня очень жалели. И страшно удивлялись: «А почему твоя мама разрешала? Она на работе была?». И я с одной стороны не знала, как на этот вопрос отвечать, а с другой мне было радостно этот вопрос слышать – он означал, что они точно чувствуют, что их мама никому их в обиду не даст. Но ответить на него я не могла. Ну вот, моя мама была рядом все время. И никогда не вмешивалась. И даже не утешала никогда. Просто поворачивалась и в кухню уходила. Я как-то потом пыталась спросить у нее, вот как так? Она раздражалась и говорила, что я была испорченная девочка, и меня надо было воспитывать. И дочерей моих надо, говорят все, что в голову взбредет!
Я свою мать близко к своим детям не подпускала. Ни ее, ни другую родню. Вначале их все пытались воспитывать – мои девочки жизнерадостные и открытые. Никто же им в Тюмени не говорил – это нельзя, это не делай! Ну вот они очень свободно родственникам объясняли свои взгляды на жизнь. Было много шума, но я сразу сказала, что не потерплю никакого вмешательства в жизнь своих дочерей. Очень, кстати, хотела тему развить, и все претензии семье выложить – я ведь все помню. Все подробности своего детства. Но вовремя язык прикусила. Бессмысленно, они не изменились ни разу. А жаловаться я не буду. Не привыкла. Некому было пожалеть тогда, а теперь уже и не надо.
Муж у меня был никакой. Он меня не обижал, но и не любил. Узнать и полюбить не пытался
Поэтому про детство рассказывать не буду, хорошего там было мало. Скажу только, что впервые ощутила стопроцентную радость жизни, когда меня, невесту, посадили в самолет, который летел из Москвы в Тюмень. Я летела одна, первый раз в жизни. И хотя жениха я в глаза не видела (отец просто договорился с другой семьей, из нашего же села), я чувствовала себя счастливой. Свадьбу отец мне играть не стал, прикрылся смертью бабушки. Дал мне немного денег с собой, купил билет и все. Еще сделал мне заранее «махар» (договор о бракосочетании, заключаемый между отцом невесты и женихом или родственниками жениха – Даптар). Потому что – нельзя ж без «махара» невинную девушку незнакомому мужчине отдавать.
Так вот, я летела в Тюмень. Смотрела в окно на облака и решила, что я сама жизнь построю. Самостоятельно, даже если муж окажется козлом. В 18 лет замуж хочется по любви, да? А раз этого нет, то и прекрасно. Зато сама себе хозяйка – свекры далеко, в селении, квартира хотя и съемная, но отдельная, я как-нибудь сделаю себе жизнь.
И вот я себе как будто все сама накаркала. Муж у меня был никакой. Он меня не обижал, но и не любил. Узнать и полюбить не пытался. Работал дальнобойщиком, денег давал на хозяйство щедро, когда я пошла учиться на бухгалтера – не возражал. Когда я себе щенка с улицы притащила – был не против. Но мы вообще не разговаривали почти. Он не улыбался никогда. Никогда, понимаете? Я кажется, один раз его улыбающимся видела – на фотографии, где он со своей женой и сыновьями…
Оказывается, у него уже была жена и тогда был один сын. В другом городе, где он со своей фурой ночевал. Но об этом я пять лет, что с ним жила, не знала. Поступила на курсы, училась. Там подружилась с преподавательницей, и она меня на работу устроила. И у меня все было хорошо в это время, правда. Квартиру мы купили, и я жила в ней практически одна все время. По вечерам гуляла с собакой, проводила время с приятельницами с работы в кафе, ходила в спортзал на пилатес. И деньги свои не тратила, не было необходимости. Поступила через два года на заочный в институт. Честное слово, я даже на море летала одна. В Сочи. Не в Дагестан.
А потом у меня случился роман. В спортзале познакомилась с парнем. Тоже рыжий был, как мой муж. Вот мы с ним прекрасно прожили вместе год. Я хотя бы поняла, что секс может удовольствие приносить. И внимание мужское тоже может: ему нравилось со мной проводить время, и он меня научил в компьютере разбираться. И еще, знаете? Я не чувствовала себя виноватой. Вообще. Все-таки, у меня такое строгое воспитание было, а я бегаю на свидания и никакие вопросы меня не мучают. Но я же себе нагадала в самолете равнодушного мужа? Значит, это дает мне право на, не скажу «любовь», но на здоровые отношения.
Не могу сказать, что я этого парня полюбила, но мне с ним весело было. Потом он уехал в Питер, и мы спокойно расстались, пожелав друг другу удачи. А потом я поняла, что беременна. И опять-таки: я не чувствовала себя виноватой. И когда муж приехал и сообщил мне, что у него есть жена и дети, я прямо выдохнула от счастья. О беременности ему сказала. Договорились, что будет помогать, и квартиру мне оставит. Очень мирно расстались. Как и положено феминистке.
Я всю жизнь работаю. Ни от кого ничего не требую. И могу взять то, что мне принадлежит по праву. И мне все равно, кем меня считают
Скандал был, конечно. Из Дагестана неслась ругань. Не смогла мужа удержать, дура. Ну и что, что она у него до тебя была, все равно дура ты, а он – мужчина. Приезжали старшие братья, пытались меня забрать в дом родителей. Надо отдать должное бывшему мужу – он мне тогда помог. Мне иногда кажется, что он знал и про мой роман, и о том, что дочки не его. Они, хотя и рыженькие у меня, но у их настоящего отца мать была татарка, и они ее слегка раскосые глаза унаследовали. Но может, это я придумываю. Отцом бывший муж был чисто номинальным – деньги посылал до их 18 лет, но общаться не стремился.
Прожили мы втроем прекрасных 12 лет в прекрасной Тюмени. За это время в Дагестане я была один раз. Даже на море девочек своих возила в Краснодарский край. Но потом слег отец, а у моих дочек выявили аллергию на березы. И мы вернулись туда, где их нет. Я, конечно, другие города рассматривала. Но сестра сказала, что уже смотрит за лежачей матерью, забрала ее себе. Братья мои отморозились сразу. «Ну что ты хочешь, они в других городах живут, не могут же все бросить!». А я могу, разумеется.
Я сопротивлялась долго. Жилья нет, работы нет. Но все как-то разрешилось быстро – квартиру я просто разменяла с людьми, уезжавшими в Тюмень, а работа меня нашла сама – я бухгалтер пищевых предприятий, причем очень опытный. Так мы оказались с девочками в нашем старом доме. Квартиру я начала сдавать туристам, а в доме места было достаточно. В одной комнате – мой лежачий отец, в другой я, в третьей мои близнецы. Девочки, конечно, не в восторге были поначалу. Но солнце и море со многим могут примирить.
Отец лежал пять лет. В какой-то момент я поняла, что сил у меня больше нет. Вызвала к себе братьев и сестру (мать умерла почти сразу после моего переезда). Сказала им, что такую жизнь я могу продолжать только при одном условии – дом остается мне, а они все подписывают отказ от своих прав. Конечно, выслушала много чего в свой адрес. Но ведь никому не хочется выносить горшок за неподвижным дедом. А я сказала, что делаю это не потому, что должна. А за определенное вознаграждение. И если кто-то не согласен, то я завтра же уйду со своими детьми в свою квартиру, а сюда буду приходить дежурить раз в пять дней: нас пятеро, значит, пять дежурств! Опять были крики и истерики с угрозами. Но мне это было легко. Потому что я только на себя рассчитывала всегда, стояла на своем. И брат, на которого был записан дом, мне его «подарил». И я почти сразу продала его и купила трешку на первом этаже. И туда с отцом мы вселилась. Все-таки в квартире меньше работы, вода течет из крана, и гостей сразу стало намного меньше. Квартиру записала на детей, чтобы моя дорогая семья не пыталась отсудить у меня эту недвижимость. Крику кстати было опять! Ах, отцовский дом, как ты могла! Могла. И не жалею.
Потом мои отличницы уехали учиться, а отец умер. Сейчас я живу одна. У меня есть собака – точная копия моей той первой бродяжки. Квартиру я продала и купила другую, повыше, с окнами на горы. Еще есть машина, и это моя новая страсть – как оказывается прекрасно, когда водишь машину! Я к дочкам в Ростов езжу на машине, и это просто счастье: грузишь в машину мясо и фрукты, сажаешь рядом с собой собаку и летишь по утренней дороге. Счастье!
Еще у меня есть любовник. Кстати, первый мужчина, который обо мне заботится. Ну вот на уровне – не делай, я сам сделаю, а вот тебе деньги, купи себе чего-нибудь. Приятный такой бонус к интиму. Женатый мужчина, конечно. Не уверена, кстати, что это такая большая тайна, у нас тут секреты долго не хранятся. Но я опять ни одну минуту не чувствую себя виноватой. Я всю жизнь работаю. Ни от кого ничего не требую. И могу взять то, что мне принадлежит по праву. И мне все равно, кем меня считают. Пожалуйста – можете называть меня феминисткой.
Записала Мадина Гусейнова
DAPTAR 