Как жить, если отца не было рядом, если он пропал, как сгинул и ничего о нем неизвестно – жив ли. Если смутно помнишь только его улыбку, руки, звук его голоса. Как жить, если в эти воспоминания вплетаются другие – о синяках в форме пальцев на маминой шее, о синяках, спрятанных под темным платком?
– Я тебя совсем не помню. То есть у меня были какие-то воспоминания, например, что у тебя светлые кудрявые волосы, что рубашка в полоску синюю, а когда ты улыбался, то на правой щеке проваливалась ямочка. Но это все неправда, это не память. Это просто фотография твоя, на которую я часто смотрела в детстве. Все твои фотографии бабушка убрала в ящик, на антресоль, но, когда мне было 13, я захотела, чтобы у меня был хотя бы один твой снимок. Мама полезла на антресоль, долго там копалась в ящике и мне эту фотку выдала тогда.
Я потом, конечно, ящик переворошила, ну, мне нужна была какая-то информация, ведь никто ничего о тебе не рассказывал. Но эта фотография действительно была лучшая. Тебе на ней 17, и ты еще ничей не отец и не муж, а просто местный пацан в кедиках, с Научного городка. В каком-то смысле ты же им и остался навсегда, папа.
Моя тетя, твоя сестра, не любит, когда о тебе говорят в прошлом времени. Не было тела, похорон не было, он, может быть и жив. Но прошло 26 лет с того утра в мае, когда ты пропал. Поехал с друзьями на рыбалку и не вернулся. Друзья говорили – утром встали, а тебя нет. Я не знаю, правда это или нет. Может они тебя и убили, и где-то прикопали, но мама сердится, когда я это говорю. Меньше смотри телевизор, говорит.
А потом вот я помню темные одежды и платки. Они хорошо следы удушения на шее закрывали
Когда я в школе училась, у меня была такая фантазия, что ты в речку упал и головой ударился. И что тебя хорошие люди приютили, и ты с ними жил. А потом как будто я уже взрослая и приехала куда-то на своей красивой машине, а ты там был и меня узнал. Меньше телевизор смотри, говорю себе, ты даже не помнишь, чтобы он тебя на руки брал или говорил с тобой. Вот с мамой да. Помню, как я ее обнимаю за шею, ее платок пахнет духами, а под платком – красные пятна. Как пальцы.
Вот мама, кстати. Мне было 4, когда ты выпал из моей жизни. Но я помню маму тогда. Она все время носила темные платки на голове, которые шею закрывали. И почти никогда не улыбалась. Только мне. Твои мама и сестра ее ругали, что не ходит нарядная, 22 года всего, зачем эти свертки на голове крутить. Бабушка всю жизнь модная была, любила прически, жемчуг на шее носила. Профессорский вид у нее на фотографиях, хотя она в своем институте просто лаборантом была.
И тетя моя тоже любила одеваться, на ее снимках все время что-то затейливое на ней. Она любила носить платья, которые сама придумывала. Носила свои рисунки портнихе, а там дочка была шестнадцати лет. Моя мама. Которая сразу после 10 класса выскочила замуж за отца по страшной любви. На свадебных фотографиях у мамы локоны висят с висков, и она счастливая. А потом вот я помню темные одежды и платки. Они хорошо следы удушения на шее закрывали.
А ты – это только летнее фото у школы.
А потом я еще все время помнила тебя через людей, которые тебя знали. Через бабушку, которая почти сразу, еще до того, как поиски прекратились, надела все черное, спрятала свои красивые шифоны в сундук. Всем, кто приходил, говорила: «Он умер, я знаю». Она недолго после тебя прожила, твоя мама. Семь лет. Я помню, как после школы кормила ее, лежачую, супом. И про тебя спрашивала. И она всегда говорила – иди, детка, делай уроки. И ни слова о тебе.
Или через тетю, которая до сих пор плачет, когда кто-нибудь твое имя скажет. Это ее любимый младший братик был, на руках вырос, на руках! В ее рассказах ты такой идеальный мальчик был, которому не повезло. Мне интересно только, знала ли она о пятнах на шее мамы? Я их помню хорошо.
Знаешь, папа, как они меня называли? «Сумасшедшего Рамазана дочь»
А еще я тебя помню через маму. Которая начала осторожно после тебя дышать. Начала смеяться и носить светлые вещи. Платье с ромашками. Стрижку модную. Ей сейчас 48, она очень красиво одевается, и она теперь блондинка. За ней ухаживали другие мужчины. Даже бабушка и тетя говорили ей, иди замуж, ты молодая. Не хотела она больше замуж никогда. Дочка есть, работа есть – и хорошо.
Работу свою в больнице она потом оставила, ее работа теперь – за богатыми пациентами смотреть, у которых деменция. Зарабатывает мама неплохо, и я тоже со своим веб-дизайном неплохо. Мы даже смогли из Научного переехать. Каспийск выбрали, там хорошо. Мы с мамой вдвоем живем. Замужем я была полгода, но не смогла дольше. Знаешь, папа, как они меня называли? «Сумасшедшего Рамазана дочь».
Я про себя это всю жизнь слышу, но помню, как маму спрашивала, что с ним было, какой непорядок в голове? Она так сморщилась, как будто голова болит: «Он странный был».
Не знаю, что это было. Может быть аутизм. А может быть шизофрения.
Я иногда чувствую этот непорядок в себе, но не могу объяснить.
Потому что я – сумасшедшего Рамазана дочь.
И еще у меня от тебя ямочка на правой щеке.
Записала Загра Магомадова
DAPTAR 