Каждый год летом я еду домой. Странная вещь: я по привычке говорю «домой», в Дагестан, в Махачкалу, но на самом деле я уже не чувствую себя там дома.

Приблизительно на второй день уже хочу назад в Краснодар. На свой индивидуальный диван, в свой личный микрокосм. Но если я даже заикнусь об этом, то мама скажет мне, что не понимает, о каком доме речь, ведь я живу на квартире. А свекровь – что мы прекрасно могли бы жить на втором этаже их дома на улице Хизроева, и чего нам не хватало, ведь там все отдельное: вход в комнаты, и кухня, и ванная! И что я могла бы и тут работать биологом, а их сын программистом!

И это будет чистая правда – да, могли бы.

И жить, и работать в Махачкале, в окружении любящей семьи.

Жить дагестанской жизнью.

От которой мы благополучно сбежали в Краснодар три года назад и каждый день радуемся этому обстоятельству. Потому что последнее, чего бы я хотела, это «жить дагестанской жизнью».

В нашей семье это мем. Его подарила много лет назад подруга одной из моих сестер по имени Луиза. Я тогда училась в школе, а сестра – на юридическом. И вот как-то раз она и подружки ввалились к нам после занятий, пили чай с тортом и болтали, а я крутилась рядом и слушала. Разговор шел о планах на будущее, и кто где хотел бы работать по окончании вуза. И Луиза сказала, что вообще не хочет работать, и все закричали – а что же ты хочешь делать?! И она ответила: «Я хочу жить дагестанской жизнью».

Наверное, в эту минуту должно было случиться какое-нибудь солнечное затмение или удар грома, как знак свыше, но и безо всякого знака свыше я отчетливо поняла, что не хочу такого для себя в принципе. Кстати, никто тогда не спросил, что эта за особенная жизнь такая – «дагестанская». Все всё поняли.

Она покрылась, много раз перекроила лицо и тело, два раза вышла замуж, родила детей, развелась со скандалом

Привет, меня зовут Патя, мне 28 лет я преподаватель биологии в лицее. Мы с мужем действительно обитаем в хорошей светлой – и чужой – квартире в прекрасном районе города.  Когда мы только въехали, то в квартире был свежий современный ремонт, но на мой взгляд в интерьере преобладали тяжелые национальные элементы – красно-черные стены, золото. Люди, впрочем, оказались прекрасные, и не возражали против моих переделок. Так что стены у меня теперь светлые, я обставила дом так, как мне хотелось, это именно мой дом, хотя формально он мне не принадлежит.

Живем мы вдвоем и детей не планируем. Я это все так подробно рассказываю, чтобы вы понимали, за что меня в семье считают диссиденткой. Правда, про детей я никому не собираюсь говорить, родители от этого точно получат инфаркт. Им и всего остального достаточно – мама считает, что мы должны купить квартиру и даже обещала помочь с деньгами. Но мы категорически против того, чтобы что-то брать у родни. Мы уже в том возрасте, когда сами должны помогать папе-маме, а не тянуть с них. Я над этим сейчас работаю – мы ежемесячно откладываем деньги в «стабфонд», мы его так с мужем называем.

Так вот, про дагестанскую жизнь. Я издалека наблюдаю за Луизой в инсте. У нее все получилось. Она покрылась, много раз перекроила лицо и тело, два раза вышла замуж, родила детей, развелась со скандалом, по слухам увела второго мужа у жены и оттяпала чью-то квартиру. Она знает всех и вся в городе, в курсе самых острых скандалов дагестанских звезд и правительства. Дни проводит в салонах красоты, кафе и туризме. Я смотрю на эти картинки и мне физически нехорошо при мысли, что это могла быть моя жизнь. Бесконечный и дурной дагестанский сериал: страсти, шмотки и ботокс.

Конечно, дагестанская жизнь – она разная. Моя школьная подруга Сарижатка всегда хотела быть врачом. Но в десятом классе она заявила, что будет сельским врачом и что присматривается к сельским женихам. Потому что собирается покрыться, а сельские мужчины – скромные. И сельская жизнь – чистая. Когда я рассказала об этом дома – смеялись все. Даже моя прабабушка Жамсират, которая большую часть жизни прожила в ауле.

С Сарижаткой мы не общаемся – она резко не одобрила мою алкогольную свадьбу. Но у нее тоже все вышло так, как она хотела: работает доктором в сельской больнице, живет в большом доме чистой жизнью (с курицами-коровами и местным мужем). Трое детей, на подходе четвертый, старшая дочка в хиджабе с трех лет. Как теперь принято в Дагестане говорить, есть «праведное потомство».

Так что – разная, но при этом одинаковая.

Живи как все и не возникай.

Когда я говорю об этом в своей семье, то они обычно пожимают плечами – ну, а твоя жизнь, чем отличается? Да всем, говорю я им. Я веду экспериментальный класс по биологии в лицее и репетиторствую — преподаю испанский и биологию детям. Я познакомилась с местными ребятами, которые ходят в походы и теперь тоже таскаюсь с рюкзаком за плечами по всяким красивым местам. Когда я готовлю свою простую и здоровую еду, то обычно слушаю какую-нибудь лекцию – в мире столько нового и интересного, чего я пока не знаю! Я учу французский с веселым носителем языка по имени Жерве: это седовласый француз, который называет меня «ПатИ».  Я ценю каждый момент своей жизни и меня совершенно не интересуют чужие набожность, браки, ремонты, деньги, шубы и страсти.

Еще я беру уроки вокала, но моя семья об этом не знает: они и так считают меня странной. Почему? Ну вот в прошлом году я отправилась на какое-то троюродное соболезнование в белых брюках (было лето и плюс 35!) и без платка, потому что терпеть не могу головные уборы. Я приехала к родителям и не собиралась идти на какие-то дополнительные мероприятия.

И я не понимаю, почему в черном платье, облепляющем искусственную задницу и пластмассовые сиськи соболезновать можно, а в белых штанах нельзя? И почему тетке в малых половых губах на лице можно вещать об уколах красоты и о том, как она выживает из дома невестку-дрянь, а мне просто молчать – нет? Честное слово, я в тот день получила изрядную порцию хейта за свой внешний вид и за свой образ жизни («А детей все нет?»), но мама переживала только цвет моих брюк и мою непокрытую голову. Конечно, вы скажете, что соболезнования – место, куда ходить необходимо, но честное слово, я этого человека и при жизни не знала, так ли уж им необходимо мое личное сочувствие? Мама вполне могла бы заменить собой нас всех в том доме. И меня, и моих сестер.

Моя мама именно из тех, которые легко доведут себя до инфаркта, если что-то делать против их желания

Я четвертая дочка в семье. Последняя попытка родить сына, о чем я всегда напоминаю маме, и она не возражает. И я похожа на папу – у меня резкие черты лица и огромный нос. Ну крупный, скажем так. И я невысокого роста и коренастая. Моим сестрам повезло чуть больше – они сложением в гармоничную маму, а носы им по достижении совершеннолетия исправил хирург. По исправлении носов они сразу вышли замуж. Когда мне исполнилось 18, мама решила, что с таким носом шансов у меня на брак немного и достала заветный телефон хирурга. Я категорически отказалась что-либо менять в своем лице. И сказала маме и сестрам – я себе нравлюсь такой, какая я есть. Во всех смыслах.

Знаете, что последовало? Женихи с «дефектом». Один был в два раза старше, второй дважды разведен и с детьми, у третьего инвалидность по зрению – там минус 14 была острота зрения. Я страшно хохотала – это, чтобы он мой нос не разглядел? Мне даже обидно не было, честное слово. Но потом мне все резко надоело – и перманентные дефектные мужики и мамино страдание про «не замужем в 24 года». И я сказала маме, что, если это не прекратится, я от них съеду на квартиру. Конечно, никуда бы я съехать не могла – моя мама именно из тех, которые легко доведут себя до инфаркта, если что-то делать против их желания. Но прямые показы женихов прекратились.

Я так думала. Пока однажды на свадьбе дальнего родственника (куда я не хотела идти, потому что терпеть не могу эти базовые дагестанские мероприятия. И еще потому, что мне надо надевать платье и висюльки на уши), меня не выдернули из-за стола и не посадили в дальний угол рядом с худым нервным парнем в очках. Как жених он не выглядел вообще, поэтому я некоторое время в легком недоумении просто жевала долму и разглядывала людей, танцующих в отдалении. Парень в очках хмыкнул и спросил: «Тоже насильно привели, да?».

Остаток дня мы прохохотали вдвоем. И даже сбежали со свадьбы в кафе – к вящему ужасу окружающих. Это, кстати, доставило мне отдельное удовольствие – сказать поздно вечером шокированной маме: «Ну ты же хочешь, чтобы я замуж вышла?».

Поженились полтора года (сплетен и предположений) спустя – найти человека, который тоже не хочет жить «дагестанской жизнью» это бесценно. Кстати, «дефект» у него все-таки был – одна работающая почка при трех имеющихся от рождения. Но главным было то, что ему нравился мой нос, мои резкие черты и громкий смех, за который меня обычно критиковала мама.

Нормальная дагестанская жизнь в действии: выдать замуж, пока зовут

Казалось бы – ну, живешь, как хочешь и живи в своем Краснодаре. Все смирились с тем, что я младшего сына увезла от родителей подальше. Но родина тебя догонит рано или поздно. Неделю назад мне позвонила сестра. Выдает замуж мою племянницу 19 лет. Радостное вроде бы событие. Начинаю задавать вопросы – кто он, сколько ему лет, чем занят, есть ли свое жилье. Получаю мутные ответы – 29 лет, высшее образование есть, ХОЧЕТ ЖИТЬ ОТДЕЛЬНО от родителей. Я в шоке – это ж мой ребенок был! Я ее с рождения воспитывала побольше, чем ее родители. Моя маленькая девочка. Какие 29 лет??? Да она выглядит на 14, это груминг какой-то! Ну это ученое слово, они его не знали. Сказали, что зрелый мужчина рядом – это нормально и хорошо.

Включаю видеосвязь, зову племянницу. Глазами луп-луп: хочу замуж. Познакомились во дворе два месяца назад. Два месяца!!! Начинаю орать на сестру, мать, зятя. Вы больные?! Она его не знает. Вы хотя бы что-нибудь об этом взрослом дяде узнали? Понятно, что она рассуждает как подросток, ваши мозги где? Да люди, когда собак вяжут, больше информации собирают, чем вы! «Нормальная семья, – поджимает губы сестра. – Они такие же, как и мы».

Как будто в этом есть что-то хорошее, говорю я мужу, отшвырнув телефон.

Нет, я потом пыталась.

Я звонила малявке отдельно и пыталась немного вразумить. Чивишка, говорю я ей, это ее детское прозвище, Чивишка, брак – это серьезная штука. Не смертельная и необязательно навсегда, но ты же понимаешь, что это может серьезно ранить человека – женщину. Ребенок, надо обо всем договариваться на берегу, пока ты на этот корабль дальнего плавания не села. Надо задавать вопросы, надо наблюдать, как человек общается с другими людьми, как он ведет себя в своей семье. Я понимаю, что это тяжело, потому что наша «дагестанская жизнь» вообще не предусматривает серьезных и откровенных разговоров, мы лучше помолчим или обидимся. Или потерпим. Не вздумай ничего терпеть, детка. У тебя одна жизнь!

Слушает. На лице – скука. Типа: я тут только из вежливости, свои советы оставь себе, у меня все будет зашибись, потому что он мне каждый день присылает 101 розу. То есть, не только выглядит на 14, еще и рассуждает так же. Делаю глубокий вдох. Хотя бы детей не заводи сразу, говорю. Но нет, мама сказала, надо сразу, а то вдруг потом проблемы будут. Ну да, а ребенок от мужчины, с которым плохо знакома – это гарантия отсутствия проблем.

Все закончилось тем, что сестра мне позвонила и очень сухо, как надоедливой соседке, сказала, что она благодарна мне за заботу, но у них все хорошо и прекрасно. Нормальная дагестанская жизнь в действии: выдать замуж, пока зовут. Ребенок идет в чужой дом размером в три этажа и без прислуги, чтобы быть единственной невесткой в семье, где еще четыре сестры. Университету в принципе можно помахать рукой. Да здравствуют кухня и перманентное грудное вскармливание.

На сватовство я не поехала.

Но на свадьбу придется.

Каждый год летом я еду домой.

И вижу переделанные лица сестер, внезапно бородатых зятьев, папу, который всегда любил посмеяться, а теперь не вылезает из богоугодных разговоров. И маму, которой скучно на пенсии, поэтому она с удовольствием пересказывает сплетни о страданиях окружающих с непременным морализаторским уклоном.

Через месяц, переругавшись со всей семьей не раз, я сажусь в свою машину и пытаюсь убежать от дагестанской жизни. Я не хочу сюда возвращаться даже в отпуск, я же вижу, как все становится хуже и хуже каждый год. Но мама обнимает меня на прощанье, и я замечаю, как она постарела. И я просто понимаю, что буду возвращаться сюда, пока она жива, пока папа рычит из комнаты свое «Чай час назад просил, где он?». И пока я могу сесть на подоконник в коридоре нашего дома в Первой Махачкале и смотреть на тот кусочек моря, который оттуда пока еще виден. В детстве моря из окна было много – теперь его совсем чуть-чуть, потому что остальное украли преданные ценители «дагестанской жизни» своими помпезными уродливыми строениями.

Я понимаю, что выгляжу в глазах родственников как злыдня.

Но я люблю Дагестан. Люблю свой аул, который связан с моей любимой прабабушкой Жамсират, люблю говорить (и петь!) на родном языке, люблю смотреть, как местное искусство из года в год что-то новое и современное придумывает, оставаясь очень глубоко дагестанским. И мне обидно при мысли, как прекрасно мы могли бы жить – с этим своим морем, горами, своей вкусной едой и своим витальным национальным характером.

Но чертова «дагестанская жизнь» душит все живое.

«Дагестан, чертова посаженная Приора, куда несешься ты?»

Ну это мой муж меня так драконит, как начитанную барышню.

Но по сути – верно: куда?

Тутъи-Патима Ренатова