Карина написала редакции сама: «Мне 24 года, я из Ингушетии, хочу рассказать свою историю». И начался долгий разговор, где все было знакомо, все узнаваемо. Намеренная глухота родителей, воспитание в «чисто кавказском духе», принудительное замужество, побои и унижения в доме мужа, упреки за бездетность, развод и все, что за этим следует, если ты ингушская женщина. Ощущение полного своего бесправия и незащищенности. Даптар публиковал десятки таких женских историй. Но история Карины важна для нас еще и потому, что ей удалось спастись. Вроде бы удалось. Вот уже несколько месяцев, как ее не тревожат звонками, не уговаривают вернуться, не угрожают найти и расправиться с ней и тем, кто ей дорог. Но имя героини этой истории и имя ее мужа мы все же изменили.
– Я старшая в семье, первый ребенок. Но не помню никакой такой родительской любви, которая вроде бы достается на долю первенца. Мама моя была очень тяжелым человеком. Она ни разу в жизни мне не была матерью. Никогда меня не обнимала, постоянно избивала меня, называла уродкой. Я не знаю, почему она так поступала.
У самой мамы была такая традиционная ингушская семья, где мужчины главные. А женщины все за них делали. И мама моя делала мужскую работу, так как этим братьям и мужчинам якобы ничего нельзя делать, они должны спать, отдыхать, потому что они мужчины и «могут умереть скоро». Считалось, что мужчин нужно жалеть, оберегать, что женщины должны освободить их от всех тяжестей. Ведь если в семье нет мужчины, она неполноценная какая-то. Вот такая мама была. Когда я немного подросла, мне, как и всем другим женщинам, как и ей самой нужно было строить дом, носить кирпичи. Это не может делать там брат, потому что он поранится или что-то себе повредит. А мы можем пораниться – на нас плевать. Женщин много. Найдут вторую, третью. Ничего страшного.
Как мама рассказывала, отец у нее был хороший, а мать была тоже такой жесткой женщиной, она всегда любила только сыновей. А дочерей своих дрючила, заставляла их построить этот дом, в котором они жили. Они делали все, а их мужчины одевались, наряжались и ездили к другим девушкам развлекаться и это было для них нормальным. А эти вот работали. Эту же установку мама принесла в дом, когда вышла замуж. Ее братья пытались и в наше воспитание вмешиваться. Приезжал старший брат, все время пытался на нас наехать, нас избить, за тройки и даже за четверки. Единственное, что его останавливало, это то, что у нас есть свой отец, который руку на нас никогда не поднимал.
В детстве думала, что я ей не родная, прямо уверена была, это хоть что-то объясняло бы
Больше всего меня удивляло то, что мама не давала нам даже с сестрами дружить. У меня две младшие сестры, ну, и как это бывает, мы иногда ругались, ссорились. Но как только они со мной мирились, появлялась мама и говорила какие-то странные вещи, типа, «…а ты не помнишь, она тебя оскорбила 27 июля? Ты ей это простила?». И наше примирение заканчивалось. Очень сложно, когда ты еще маленькая, сопротивляться, если тебя с кем-то стравливают, да еще и не чужой же человек, а мама.
Я честно сказать, до сих пор не понимаю, почему все так происходило. Почему мама ко мне так относится. Она меня так гоняла, оскорбляла, постоянно подставляла, будто она не мать, а какой-то враг. Такой контраст в отношении ко мне и к сестрам был очень сильно заметен даже родственникам. В детстве думала, что я ей не родная, прямо уверена была, это хоть что-то объясняло бы. Когда я переехала в Москву, то пошла и сделала ДНК-тест. Мечтала услышать, что она мне не родная, что это чужой абсолютно человек и у него есть какие-то основания так меня не любить. Оказалась – родная.
И вот это меня вообще убило, она настолько меня ненавидела, я не понимаю, что я ей сделала. Почему она постоянно меня называет проституткой? Увидит меня с одноклассником, даже в школе, говорила, что я с ним что-то там мучу, что я тварь, что я позорю семью. Что я такого сделала? Разве что родилась девочкой. Мне рассказывали, что когда я родилась, отец был на нее очень зол. Сказал: «Ты же мне обещала родить мальчика». Я забыла сказать, что с матерью и отцом я практически и не жила. Все мое детство прошло у моей тети, я выросла с ее детьми. Их у тети было пятеро. С самого младенчества и где-то до семи лет я там была, пока в школу не пошла. Отец часто приезжал, иногда забирал меня домой, но я их дом своим никак не могла считать, побуду там день-два, послушаю, какая я тварь, а потом мать собирает мои вещи и отправляет меня назад к тете.
Мама избивала меня сильно, могла швырнуть в меня тем, что держала в руках, нож держит – нож и кидала. Стулом по голове могла ударить. Папа всегда был на работе, он этого не знал. Когда он приходил, она перед ним такой шелковой становилась и говорила, что я там накосячила, что-то не так сделала, что она меня так воспитывает. Настраивала отца против меня постоянно. В итоге настроила, что мы с ним лет с двенадцати нормально не общались, потому что я в его глазах была какой-то позорницей, проституткой, которая с малых лет уже начала чем-то интересоваться, мальчиками, одноклассниками.
В 18 лет мама отправила меня в Чечню в колледж. Нет, это не интернат, нас привозили и отвозили на автобусе. Ехать недалеко, минут 30 от моего дома. Колледжи в Ингушетии ее не устраивали, потому что я там, по ее словам, «стала бы шлюхой», а в Чечне построже, там меня «перевоспитают»; хотя я не понимала, почему я должна перевоспитываться.
Большого выбора на кого учиться там не было. Бухгалтер, юрист и еще какая-то профессия, не вспомню сейчас. Я ненавидела бухгалтерию, поэтому выбрала юриспруденцию.
В этом колледже были строгие правила. Форма одежды длинная, широкая. Платки. Без телефонов. Никаких разрезов и голых ног. Никакого общения с парнями. Нас сразу заводили в директорскую, ругали, выписывали штрафы, родителей звали и был вообще полный трэш.
Нас постоянно проверяли, везде были камеры, в кабинетах. Если мы как-то зашевелимся, к нам приходили директор, начальник охраны, религиозный деятель и два преподавателя. Пять-шесть человек заходили в аудиторию и осматривали нас, сумки, обувь снимали. Смотрели, есть ли у нас телефоны, гаджеты, проверяли, что мы пишем. Проверяли форму, что написано на форме, есть ли какие-то знаки на форме, на тетрадях. Нельзя было сердечки рисовать на тетрадях, какие-то записки писать. Если стоишь с парнем, допустим, разговариваешь, к вам подходят и спрашивают, кем он является тебе. У меня там учился двоюродный брат. Мы как-то с ним поздоровались по-ингушски, ну, это когда одной рукой приобнимают за плечо. И сразу к нам подошел замдиректора, начал расспрашивать, кто и откуда, кем приходимся друг другу, где живем, кто родители – все досье просто изложить пришлось, чтобы доказать, что он мой двоюродный брат.
Эти две недели перед свадьбой были просто адом. Меня насильно таскали везде
Один-два раза мы шли из колледжа с одним парнем, моим соучеником, он мне нравился. Нас увидели, донесли соседке, та родителям. Были скандалы большие, мать кричала, что никогда меня за него не отдадут. Отцу сказали, он начал меня очень строго контролировать. Даже в магазин нельзя было выходить лишний раз, все время подозревали, что я с ним хочу встретиться. И тут мною заинтересовался наш дальний родственник, связались с одной тетей, та уже с матерью и начали свататься. Сказали, что отправят людей. Я его и не знала совсем, точнее, знала заочно, как зовут, из какой семьи. Где он меня видел, по какому принципу выбрал, тоже не знаю. Я ведь и из дома-то не выходила, у него не было пути никакого, чтобы меня как-то увидеть. Но мать обрадовалась. Каждый день приходила ко мне в комнату, говорила, что это очень хороший выбор, что это мой единственный шанс и, если я его упущу, никогда не выйду замуж, а значит, загублю свою жизнь.
Ни мои слезы, ни просьбы ничего не меняли. Как-то проплакала почти целый день в своей комнате, выхожу и слышу, как мама с моей младшей сестрой говорят. Мол, когда я выйду замуж, то скорее всего уеду с мужем то ли в Питер, то ли за границу, и сестру отправят со мной, чтобы учиться там. «Вот это твой путь, – сказала мама сестре. – Я тебе его прокладываю через нее. Воспользуйся».
Через неделю пришли свататься. Мать ко мне забежала: «Сиди в своей комнате, молчи. Если хоть что-нибудь скажешь, ты никогда не будешь учиться, работать. Я тебе жить не дам. Ты будешь бичевкой для своего брата и сестер. Будешь обслуживать их и их детей. Если ты не хочешь такой жизни, то должна молчать и просто выйти замуж».
В общем, отец приехал, а у нас окна выходят во двор, и я слышу, как мама рассказывает ему, что этот парень со мной давно общается и очень сильно любим друг друга, что я за него хочу замуж, и чтобы он дал согласие. Отец сказал, что если так, то хорошо. Я это все слышала и даже спуститься не могла. Сейчас я думаю, насколько я была тупая и слабая, что я не спустилась и не сказала, что эта гадина, моя мать, врет. Но тогда меня сковал страх, я очень сильно боялась ее.
На следующий день я убежала к своей двоюродной сестре. К дочери той тети, которая меня вырастила. Она меня поддержала сначала, потом как-то все у нее поменялось. Я в этот день отключила телефон, включила только на следующий вечер и мне написала сестра младшая, что меня вот уже отдали, дали согласие и назначили дату – через две недели. Начали писать родственники со стороны отца, спрашивали, почему я скрывала, что у меня есть такой молодой человек, что я собралась замуж… Я думала убежать дальше, вообще из республики, но нам с детства внушали, что отцы умирают от позора. Мать говорила: «Вот, сделаешь это- твой отец умрет. Пойдешь туда – отец умрет. Это скажешь – отец умрет». И всегда это крутилось в голове. В общем, я вернулась домой. Там были люди, родственники. Я забежала в комнату и прорыдала весь вечер. Тетя приехала на следующий день, я ее просто не впустила в комнату. Мне было очень тяжело все это ей рассказывать. Помню, в дверь стучали, просили открыть, поговорить. Я не смогла. И тетя с семьей уехали. Они даже на свадьбу не приехали.
Эти две недели перед свадьбой были просто адом. Меня насильно таскали везде. Мать покупала одежду под свой вкус, платье свадебное, проклятое платье. В магазинах все спрашивали, почему самой невесте неинтересно, почему мама все выбирает. Мама говорила: «Она просто переживает, она молодая, все доверила мне». Когда уже день свадьбы наступил, я выпила пять таблеток успокоительного, чтобы не расплакаться. Мне было так плохо, думала, в обморок упаду. Пути назад нет, надо как-то держаться.
Меня увезли в дом мужа в другой город и первое, что я сделала, сменила номер телефона, чтоб не общаться со своими родителями. Я их ненавидела, думала, никогда в жизни с ними не свяжусь.
Но сначала была та самая первая брачная ночь. Мне хотелось, чтобы свадьба никогда не заканчивалась, чтобы люди не расходились и когда мой муж стал подходить ко мне, я все время убегала, делала вид, что чем-то очень занята, убираю или мою посуду. В итоге мне все равно пришлось зайти в спальню. Зашла. Переоделась. Его не было час с чем-то. Затем пришел, начал говорить, что это мой долг, моя обязанность сейчас с ним спать. И как-то грубо себя повел, я сопротивлялась, вырывалась. Он оставил меня, начал курить и говорить, зачем он женился, если я ни на что не способна. Лучше б он с русской спал, чем со мной. Я сидела в углу и просто рыдала, не понимала, что происходит. Потом докурил и опять на меня набросился и уже у него получилось. У меня была кровь, мне было очень больно, как будто ножом ткнули. На следующий день у меня открылось кровотечение, было очень много крови. Он увидел, позвал свою родственницу, мы с ней поехали к ее знакомой врачу-гинекологу.
Это был какой-то кабинет маленький, она меня осмотрела полностью, сказала, что у меня разрывы, что надо подождать. Родственница, что меня туда привезла, сказала, что мне надо молчать, что это нормально. Что мужик, он не сдержался. Он и потом не сдерживался. Избивал меня по разным причинам – свет не выключила, не так посмотрела, не повернулась, когда сказали.
А еще он любил меня душить. Мы жили с его родителями, они видели и слышали все это. Но ничего не делали. Они просто проходили мимо, молчали. Как будто ничего не происходит.
Я каждый месяц по 2-3 раза убегала домой к родителям. Но меня, как щенка безродного, просто отправляли обратно
Через неделю я не выдержала и написала родственнице, что меня избивают каждый день. Она пообещала помочь. В итоге со мной связались родители, начали говорить: «Держись там. Ты же понимаешь, что вернуться нельзя, потому что ты нас опозоришь. И скажут, что ты была нечистая, так что терпи. Такое у многих было, но они терпели. Потом мужчины становятся мудрее».
И родители, и все вокруг уверяли, что так все живут и как только я рожу ему ребенка, все закончится, он успокоится. Эти избиения продолжались больше полугода. Я каждый месяц по 2-3 раза убегала домой к родителям. Но меня, как щенка безродного, просто отправляли обратно. Либо кидали в машину свекра, либо сами отвозили. Даже часа дома не давали побыть. Говорили, что надо терпеть, чтобы я не позорила их, что мне нет места дома. Что мой дом теперь рядом с мужем, моя обязанность наладить отношения с ним. Потому что это до конца жизни.
Рассчитывать, что свекровь пожалеет, поддержит, я не могла. Она меня постоянно упрекала, что я не беременна еще, а они ждут внука. И зачем-то держала меня при себе, сидела до часу-двух ночи, не спала. И я должна была сидеть с ней всегда. Как только я вставала и шла в свою комнату, она мне говорила: «Нет! Подожди. Стоп! Ты куда это? Ты видишь, я сижу?».
И всем было жалко не меня, избитую, задерганную, а моего мужа. Даже маме моей. Так прямо и говорила, мол, как это «разведусь?», он же тогда будет разведенный. Жалко его! Он курил, пил, употреблял какие-то вещества и не только сам употреблял, пытался и меня заставить глотать эту «лирику»! Сказал, что мне будет хорошо, будет весело. Я ее выплюнула.
После очередного избиения я позвонила родителям и сказала, что если они не заберут меня, я покончу с собой. Через часа три они приехали. В тот же вечер мой свекор заставил мужа дать мне развод. Тот не очень хотел, отнекивался, убегал в комнату, изображал из себя какого-то ребенка, но ему сказали, что выхода другого нет и ему пришлось произнести эту формулу исламского развода.
Меня привезли домой. Неделю я лежала в своей комнате, не ела практически, ни с кем не хотела говорить. Не знала, что мне делать дальше. Быть разведенной в Ингушетии тяжело, с детства слышала, как моя мать оскорбляет разведенных девушек, называет их падшими, шлюхами, говорит, что их никто замуж не возьмет. Я знала, что такое же будет и со мной. И даже хуже.
Просидела так неделю. И начала потихоньку через интернет смотреть, искать психологов, чтобы выйти из этого состояния. Меняла психологов, потому что никто не мог мне помочь. Потом я вышла на работу в салон красоты в своем городе и начала понемногу приходить в себя. Нашла друзей, поддержку. Но с родственниками все по-прежнему было плохо. Меня шпыняли, старались уколоть тем, что я разведена. На каких-то общих мероприятиях, будь то свадьбы или похороны, мне говорили, что вот такой хороший парень был, а я так поступила. Будто мой муж не был наркоманом, не бил меня. Твердили, мол, работать мне нельзя, надо сидеть в четырех стенах, либо вернуться к мужу обратно. И даже моя мать говорила, если он обратно придет и будет просить меня обратно, она меня отдаст без проблем.
В общем, я поняла, что жизни мне в этой республике не будет.
Потихоньку, осторожно я начала говорить родным, что они правы и меня тут никто замуж не возьмет, а поэтому мне лучше уехать, что буду посылать им деньги, буду работать. Месяца два я их уговаривала. В итоге они сначала согласились, чтобы поступила на заочный, а затем и на мой отъезд в один из крупных городов центральной России.
Никто, разумеется, мне финансово помогать был не готов. После покупки авиабилета у меня осталось 12 тысяч. За день до вылета нашла в сети девочку-ингушку, что уже жила в этом городе, снимала там комнату. Договорилась, что будем жить вместе, правда, мне спального места не досталось, спала на полу. Работу в салоне красоты нашла прямо очень быстро. Со смекалкой у меня было все хорошо, сказала, что все знаю. И параллельно через интернет искала, куда устроиться. Нашла вторую работу. Я работала без выходных. Вставала в пять утра, приезжала домой в час ночи, потому что было далеко ездить. Зато в месяц получала около 90 тысяч и начала уже думать о том, что надо бы съезжать от этой девочки.
Заманить меня решили. Я не повелась, и снова начались угрозы
Комнату новую нашла быстро, хоть и не без приключений. Перебралась. Затем сумела снять уже и отдельную квартиру. Просто жила одна. Это было такое хорошее время! Такое спокойствие, когда нет никого дома вообще. Приходишь и понимаешь, что никто на тебя не крикнет, что ты защищена, что никто не нависает над тобой. И тут вдруг мне принялись звонить родственники. Угрожали, что найдут и убьют, почему это я, разведенка, хожу по «русскому городу», одна, что это недопустимо и я должна вернуться домой. Может быть, что эту их реакцию спровоцировали мои публикации в инстаграме, я была блогером, достаточно агрессивным блогером. Писала о феминизме, о том, что девушек не уважают в Ингушетии и Чечне. Меня там все ненавидели конечно, но я не могла не писать, меня так это все злило.
…А потом мне написал Олег. Сначала я ему не отвечала, но его это не смутило, он продолжал писать. И я как-то отмякла что ли. Мы несколько месяцев общались, встречались, а потом решили пожениться. Но мне было так страшно. Ведь нужно было сказать своим, что я выхожу замуж и мой муж русский. Я позвонила маме. Что тут началось… Сначала она кричала, что я вру и она мне не верит, потом, что отец вот-вот умрет, что ему плохо и я должна приехать. Затем писали, что мне нашли жениха, ему 60 лет, и он готов меня принять. Он готов меня просто принять! И я выйду за него и буду жить в какой-то глуши и все будет хорошо. В конце концов пошли разговоры уже, что раз уж я твердо решила выходить за русского, они и на это согласны, но надо меня официально мужу передать и для этого я должна приехать. Заманить меня решили. Я не повелась, и снова начались угрозы, что я не такая сильная, как думаю, что в итоге они меня найдут и убьют и лучше мне приехать самой сдаться.
Родственницы потихоньку пытались выудить у меня информацию, где я живу, где работаю. Я врала, называла другой адрес, не знаю, поехали они туда, или нет. А через две недели со мной связалась мама и сказала, что они собрали всю информацию о моем муже, знают фамилию, имя, отчество, где он жил, прописку. И якобы отец нанял людей, чтоб и его, и меня убить. И мне лучше вернуться. Я сказала убивайте. Что я могла еще сказать? Что угодно делайте, но я не вернусь.
Тут нужно сказать, что меня очень поддерживал муж. Он не мог не видеть, как я переживаю, как на меня действует это общение с родными. Он все не мог понять, что не так, почему они ко мне так относятся и сколько бы я ему ни объясняла, что у нас все непросто и моя ситуация не уникальна, так живут очень многие девушки в Ингушетии, ему поверить в такое было сложно.
Я тогда исчезла просто, была в депрессии, не работала, сидела дома. Потом удалила номер, с которого общалась с мамой, заблокировала ее, всех родственников, удалила страницы в соцсетях, поменяла фамилию на фамилию мужа. Полностью с чистого листа все начала.
…Уже четыра месяца от них нет ни слуха, ни духа. У меня есть надежда, что про меня забыли или забудут со временем.
Но я до сих пор не могу понять: за что и во имя чего люди, которые должны были быть самыми родными, моей защитой и опорой, так упорно ломали и уродовали мою жизнь. Я осознаю, что больше у меня нет семьи.
О детях мы с мужем пока не думаем, но я твердо решила, что если у меня будет ребенок, особенно если это будет девочка, то сделаю все, чтобы они не смогли войти в ее жизнь. Постараюсь не подпустить мою семью к моему ребенку.
Записала Светлана Анохина
DAPTAR 