В стародавние времена осетинка занимала центральное место в празднествах (и в траурных мероприятиях – тоже). Доказательством тому являются фрагменты из монографии кандидата исторических наук из Северной Осетии Алины Хадиковой «Этнические образы и традиционные модели поведения осетин».
***
Одно из главных церемониальных требований общения на танцах — выражение всяческого почтение в отношении девушки. От мужчины требовалось соблюдение множества норм, в противном случае «малейшая двусмысленность, допущенная даже случайно, вызывает часто убийство и кровную месть за это». В эпосе о Сослане есть указания на конкретные поступки, считающиеся непростительными: «Сослан нетерпеливым был и не стерпел: с той девушкой, что была красивее других, стал плясать симд. И прижал руку девушки к себе. И когда второй раз он это сделал, девушка не простила его уже; она схватила Сослана на плечо и швырнула его в середину озера. Долго барахтался Сослан на поверхности озера, а потом вода потянула его вниз».
Эпос допускает незамедлительную месть девушки, совершаемую ею самостоятельно. Не исключено, что подобное обыкновение действительно имело место в отдаленном прошлом осетин. В период, доступный для наблюдения, виновный преследовался уже братьями или другими родственниками оскорбленной девушки. Последствия могли быть самыми серьезными, вплоть до развертывания кровной мести.
***
Существовали, однако, и более тонкие запреты: «…считается неприличным, даже недопустимым разговаривать наедине с девушкой». Подчеркнутое уважение к девушке фиксировалось и определенными условностями, сопровождавшими начало и конец танца: «Этикет требует, чтобы приглашенная на танец девушка не сразу согласилась идти. Она должна подождать, пока ее попросят несколько раз». Завершался танец исключительно по усмотрению и желанию только девушки: «По окончании танца первой должна была остановиться девушка и отойти, смотря в сторону своего кавалера, к своим подружкам. Кавалер, поклонившись девушке, также отходил к юношам. Кавалер не должен первым бросать танец. Это считалось оскорблением, и тогда братья ее требовали удовлетворения у того, кто ее оставил танцующей».
***
Существенным доказательством строгой организованности являлась и перекрестная проксемика (смысловая организация пространства) — построение шеренг по старшинству и полу. Девушкам отводилась более почетная – внутренняя, близкая к дому часть двора. Если этикетным стержнем состязательной части игрища являлся принцип старшинства, то в танцах превалировало почтение к девушке.
***
Танцы, являясь по сути единственным официально допустимым способом общения юношей и девушек, также строились на основе множества регламентаций и установлений. После вступления в брак участвовать в игрищах можно было только в качестве наблюдателя. По свидетельству историка К.Л. Хетагурова, «женщины совершенно не принимали участия в танцах, исключая разве разошедшейся на свадьбе своего внука старушки». В данном случае им в виду совместные танцы, допустимые только для молодежи. Историк Б. М. Каргиев же указывает, что «танцуют мужчины и женщины старшего возраста. Бывает и так, что танцуют и старики». В этом случае танцы гендерно локализованы: «… женщины отдельно поют и составляют хоровод».
***
Танец сопровождался пением, собственно, им и открывались игрища: «Песенные зачины были своего рода формальным выражением готовности следовать за своими командирами». В подобном контексте пение также можно отнести к действиям, сопровождающим воинский ритуал, тем более что изначально пение было привилегией мужчин, достигших зрелого возраста. В этой связи интересно замечание К.Л. Хетагурова о подростках-пастушатах: «с приближением к аулу юный певец замолкает, и уже никакая радость не может заставить его повторить свою любимую песню при взрослых слушателях». Что касается женщин, то «обычай не позволяет петь женщинам. Требование это нарушается, однако, вдали от жилья… в полном уединении от мужчин в своей исключительно женской компании». Интересно, что «девушка даже при этих обстоятельствах не принимает в нем в пении участия, т.е. даже инверсии ограничены возрастными регламентациями.
***
В случае отсутствия в семье собственных мужчин, женщины просили заступничества у посторонних с помощью ритуального угощения, которое они выносили на место мужского собрания – нихас. Просьба о заступничестве считалась принятой, если кто-нибудь из мужчин прикасался к их подношению, хотя бы символически: «Кнут в пиве обмакнул и к губам приложил». Такими условными действиями мужчина брал на себя реальные обязательства вооруженной защиты осиротевшего дома, вплоть до свершения кровной мести за истребленных в нем мужчин. Эти действия не сопровождались словами, вся «договоренность» имела образно-знаковую форму и несла при этом содержание серьезнейшего договора.
***
В осетинской культуре женщина-хозяйка дома обладала высоким правом наделения лучших мужчин почетным бокалом. «Нуазæн» могла преподносить æфсин – хозяйка дома. Однако, это право принадлежало не только старшей женщине семейной общины, по социальному статусу как бы приравненной к мужчинам, им в полной мере обладали даже девушки: «Для танцующей молодежи несут почетный бокал и бедренную кость с мясом. Гости останавливаются с краю и с бокалом в руке один из них благодарит собравшуюся молодежь за внимание и бокал передают одной из девушек, дабы подчеркнуть более почетное положение женщины. Девушка принимает бокал и передает его более отдаленному, т.е. менее знакомому ей гостю хозяев. Тот благодарит девушку и гостей, принесших бокал, и после этого пьет его». Показателен сам факт наделения женщины почетным бокалом, по правилам приличия она должна передать его одному из мужчин, а тот – уже осушить.
***
Учитывая, что стандарты, стереотипы и атрибуты общения подчас отражают древнейшие реалии, можно предположить, что почетная чаша преподносилась девушкам в ознаменование их былых (в очень отдаленном прошлом) заслуг в общих победах и участия в военных предприятиях. Опосредованные подтверждения сказанному дают свидетельства древних авторов о сарматах: «Девочки обязаны упражняться в стрельбе из луков, верховой езде и охоте, а от взрослых девиц требуется, чтобы они поражали врагов, так что никого не убить считается преступлением, а наказанием для них служит девство». Или: «…даже женщины участвуют в войнах наравне с мужчинами».
***
В нартовском эпосе преподнесение женщине (всеми почитаемой и выдающейся «Матери нартов» Шатане) ритуальных «нуазæн» и «хай» присутствует в качестве нормы застольной культуры: «И повела Шатана по своим кладовым. Одна кладовая полна пирогами, в другой от земли до потолка высятся груды вяленого мяса, в третьей хранятся напитки. – Видишь, когда оказывали мне честь нарты и долю мою присылали с нартских больших пиров, я все сберегла – и вот пригодилось!».
***
Возможно, некогда правомерное участие женщины в пирах, следующих за битвой, сохраняется в форме подобного символического ее к ним приобщения. Когда-то добываемая в битве честь – «нуазæн», сохраняется и позднее в память о прежнем боевом соучастии женщин в победах. Более простой версией представляется то, что для выражения особого почтения к женщинам, в их отношении просто механически дублируются способы, обеспечивающие ритуальное общение мужчин.
***
При существующем большом разнообразии начинок, ритуальные осетинские пироги должны быть обязательно с сыром. Что касается медовых лепешек – до относительно недавнего времени в некоторых местностях Осетии невесте на ее свадьбе, а также некоторым женщинам предлагались сырные пироги, смазанные сверху медом. В эпосе к подобным ритуалам прибегает только единственный персонаж – жрица и ведунья Шатана. Ни разу такого посвящения не производит ни один эпический мужчина. Несмотря на то, что Шатана наделена магическими силами, можно утверждать, что перед нами типичное женское жертвоприношение – явление той же степени древности, что «нуазæн» и «хай». Как отправляемое только женщинами, а значит малодоступное для наблюдения, оно не попало в обширный круг источников и запечатлено только в эпосе.
***
Мальчики и девочки воспитывались раздельно. По наблюдениям историка Ф.И. Леонтовича, «дети, как мужского, так и женского пола, несмотря на возраст их, находятся в полной зависимости от своих родителей, как от отца, так равно и от матери. Они должны во всех отношениях им повиноваться со смирением и глубочайшим почтением, принимать всякое от них приказание, безропотно исполнять их и без сопротивления терпеть всякое наказание. Родители имеют полную власть над своими детьми. Никто не вправе вмешиваться в расправу между родителями и их детьми».
***
В семейном общении были значительно усилены регламентации, призванные «нейтрализовать» эмоции, связанные с реальными кровнородственными связями. Во всем объеме семейного «закона» только единожды допускалось исключение из этого правила: при рождении ребенка отец должен был устроить угощение и при этом мог выйти за пределы имиджа отцовской суровости. Однако и это зависело от пола новорожденного: «отец не только не обнаруживает никакой радости при рождении дочери, но… повеся голову, посматривает на приготовленные угощения, грустит, не хочет праздновать рождение дочери. Наоборот, если родится сын, то угощениям нет конца. С первым криком ребенка все бросаются поздравлять отца и родственников. Кто первый поздравляет, тому отец делает подарок, состоящий из кинжала, пояса или шашки, смотря по состоянию. Как бы беден ни был осетин, он считает долгом своим устроить пир и угостить на нем весь аул. Щедро одаряет он толпу мальчиков, собравшихся у окон».
DAPTAR 