«Даптар» публикует отрывки, не вошедшие в проект «Был такой город». Это истории о любви, о семье, о верности, о горе.
Мы выживали всеми возможными способами. Очень рыба выручала. Помню, как мы эту воблу сушили. Ух, мы наелись ее тогда во всех отношениях! И я сейчас смотрю на рынке рыбу, знаю, какая из них хорошая, а какая – нет, я знаю, как ее выбирать, и я на нее смотреть не могу, я вообще ее не ем. Помню, как тащу тележку, а там рыба. На мне старое теткино пальто, пуховый платок, я задом тащу эту тележку, и мне сзади молодые парни говорят: «Бабушка, посторонитесь!» Это настолько было больно! Бабушке-то не было и 30 лет.
Сестра моя вышла замуж за польского еврея. Он бежал, когда немцы взялись за поляков и евреев в 39-м году. Так он оказался в Махачкале. Звали его Готлиб Эдуард Эхилевич. А когда закончилась война, он захотел вернуться в Польшу. Он хотел забрать и ребенка, но сестра не отдала, и сама не поехала. Тогда ведь с этим строго было; она говорила, что представляла себе, как нас из-за этого будут везде преследовать, что у нас сестра живет за границей. Из-за нас и не поехала, получается. Так они и расстались.
Отец, уходя на фронт, принес мне огромную красивую куклу. Дорогущую! Мама говорит: «Ганька, зачем ты ее купил? Ведь денег и так нет». А он ответил: «Что ты понимаешь?! Может, это мой последний подарок дочке, последняя кукла».
Тамара, дочка моей крестной, ушла на фронт. Она тогда одна в Махачкале оставалась – ее родителей еще до войны, в апреле 41-го отправили на Западную границу, и моя мама за Тамаркой присматривала. Больше Тамара мать и отца не видела. Шулебины их фамилия. И когда в 43-м Тамара уходила на фронт, она пришла прощаться, а мама моя говорит: «Тамара, зачем ты уходишь?» А та говорит: «Чем с голоду умирать, я лучше на фронт пойду».
В послевоенные годы с частниками боролись, и продавать ничего не разрешали. Как-то иду я, все продала, один хлеб всего остался. Тут милиционер увидел меня и подзывает к себе. Я дала деру, а он за мной. А я домой бегу, где спрятаться можно. Подбегаю, а отец у ворот сидит.
Милиционер у него спрашивает: «Это ваша?» Отец говорит: «Нет, она не моя. Я ее не знаю, заберите ее». Я тогда очень удивилась и обиделась на отца, намного позже только догадалась, почему отец солгал. Дома ведь тандыр-хлеб пекли, тесто готовили. Если бы милиционер это увидел, их всех забрали бы. А так забрали только меня.
Привели меня в горотдел с этим одним хлебом. В одном кабинете милиционер меня спрашивает: «Тебя за что поймали?» Я говорю, за один хлеб. Он говорит: «Да съешь ты его!»
Потом повели в другой кабинет. Там милиционер говорит: «Половину хлеба съешь, другую половину мне продай. Деньги на улице дам». Я сделала, как он сказал, – половину съела, половину продала ему.
Теперь меня зовут обратно, в первый кабинет. Там уже третий милионер спрашивает, за что меня поймали? Я ему честно рассказала, что сделала так, как мне второй сказал. А второй услышал и разозлился: «Убирайся, – говорит, – отсюда, а то хуже будет!»
Я выскочила из горотдела и побрела в сторону дома, но тут на меня такая усталость навалилась, что я до угла только дошла, прислонилась к стене и уснула. Один человек меня нашел случайно, мимо проходил и увидел меня, спящую прямо на тротуаре. Подошел, разбудил: «Доченька, – говорит, – вставай, тебя ищут. Иди домой».
Когда мне лет 17 исполнилось, отец меня отдал замуж. Тогда девушек не спрашивали: за кого родители хотели, – отдавали. Я работала швеей на фабрике «Динамо». Как-то меня из цеха вызывают на улицу. Выхожу, там две женщины. Посмотрели на меня и говорят: «Скажи родителям, вечером придем». Я отцу говорю об этом, а он отвечает: «Моя дочка, я сам знаю, кому отдать». И отказал этим людям. Еще молодой парень сватался, табасаранец, но отец сказал: «Зачем мне табасаранец нужен, род свой сожгу. Пусть лучше свой будет».
Муж мой, Меджид его звали, был почти на 30 лет старше меня – 1908-го года рождения. Я прожила с ним 12 лет, и это было сплошное мучение. Я много раз убегала от него домой, но отец возвращал меня обратно. Муж заставил меня работать с ним в Заготскоте, он в охране там работал. Приходилось с палкой в руках ходить и кричать: «Хол-хе, хол-хе!», чтобы баранов от коров отделить и в вагоны их загнать. Однажды даже пришлось в Баку вдвоем со старой женщиной везти скот в товарном вагоне.
Как-то я уже не выдержала и ушла. Пыталась мебель, которую отец в приданое дал, забрать, хотя бы кровать, но муж устроил мне такую взбучку, не выпускал меня из дому, что я сказала: пусть и кровать тебе останется, только не бей и отпусти.
Светлана Анохина, автор проекта «Был такой город»,
главред «Даптара»:
– Когда в тысяча двадцать первый раз приходится рассказывать, как начался проект «Был такой Город», из чего он вырос, я уже не страдаю, экая, мэкая и мучительно подбирая слова, а выдаю однажды найденную формулу, которая оказалась максимально честной, краткой и ясной. «Из жадности, — произношу я, — из лютой журналисткой жадности». И это совершенная правда.
Именно эта жадность заставила в свое время нас с Полиной Санаевой искать, куда бы пристроить куски разных интервью, не вошедшие в утвержденный и опубликованный текст. Их объединяла тема – наш город.
Тогда и был придуман «Город», куда все это идеально легло. Точнее, поначалу казалось, что идеально. Безотходного производства не вышло, не с нашим счастьем. Через 8 лет обнаружилось, что и «Был такой Город» всего не вмещает. Что из каждого интервью тоже приходится вырезать куски. Это истории, не имеющие отношения к тому городу, о котором мы пишем, а часто и к самому рассказчику не имеющие прямого отношения. Но все они прекрасны. Короткие, практически не обработанные (расшифровывая диктофонные записи, мы старались сохранить авторскую интонацию, даже без крайней необходимости не меняли слова местами), иногда косноязычные и обрывистые – они о времени, о стране, о судьбе.
DAPTAR 