…Я впервые приехала в Чечню в 2015 году. До этого я работала с Кавказом как журналист, писала материалы из Северной Осетии и Дагестана. Чечня возникла на моей карте случайно, но осталась там надолго. Я работала здесь репортером, провела много месяцев с проектом помощи русскоязычным одиноким старичкам. В 2018 году я чувствовала себя как местная — мы с подругой объездили самые интересные места республики и ориентировались иногда даже лучше коренных грозненцев. У меня был дом, была работа, любимые улицы, лучшие кафе, была любовь. Было четыре незабываемых года, которые полностью поменяли мою жизнь.

Говорят, что туризм и эмиграция – разные вещи, и это так. Когда ты в Чечне турист – это одно, когда ты русская женщина, которая зачем-то тут живет — совсем другое. Мне так и не удалось слиться с местностью — не помогли ни одежда, ни манера поведения. Быть женщиной в Чечне тяжело, а быть русской женщиной в Чечне – это как печать, как клеймо, которое не спрятать под косынку. Быть русской женщиной тут странно, не всегда приятно, а иногда опасно.

Машина

Рано утром заказываем такси до Хасавюрта. Жара ужасная, уже за 30. Намотанный впопыхах платок прилипает ко лбу. Видок у меня тот еще: рубаха с рукавом, юбка до пят, кроссовки. Чувствую себя этакой плюшевой бабой на самовар.

Водителю слегка за 40, он дымит отвратительными крепкими сигаретами. Кондиционера в машине нет, все окна открыты, но это не спасает ни от запаха дыма, ни от жары. Ни его, ни моего знакомого, сидящего на переднем сиденье, это вроде как не смущает. Водитель болтает без умолку.

— Тебя не Лена случайно зовут? – спрашивает он молчаливую меня. Нет, говорю.

— Странно. У меня две русские были, обе Лены, — говорит он со смехом и протягивает мне сигарету. Я отказываюсь, я не курю.

— Короче, нормально с ними было, давно, правда. Одна со Ставрополья, там живет. И дочь у нее там моя живет, 16 лет уже ей. А у тебя дети есть?

Нет, говорю, детей.

— А муж был?

И мужа не было.

— А че так? Ты тоже нормальная вроде. Да ты кури, не стесняйся, у меня полно сигарет. И еще куплю, если надо.

Я отказываюсь. С чего он вообще взял, что я курю?

Ичкерия

Проспект Путина по выходным всегда полон людей. Это лето стало исключением из-за ковида – было странно видеть абсолютно пустую улицу, только полиция кругом, в черном с ног до головы. Обычно все не так: проспект перекрывают и на него выходят толпы.

Толпы делятся на группы «по интересам»: семьи с детьми, девочки с подружками, редкие туристы и горстки парней в поисках нового знакомства. Обычно они сбиваются в группы от трех человек и больше, и вот такими вот группами гуляют вперед-назад по проспекту, пытаясь выудить у девушек их вотсап или хотя бы инстаграм.

Мы с Юлей идем по проспекту и у нас совершенно нет цели давать кому-то свой вотсап. На мне, как всегда, длинная юбка, верх с рукавом (надо прикрыть татуировку на руке) и косынка. Косынок мы с Юлей на «Беркате» купили целое море – не то чтобы они нам так нравятся, просто иногда в них действительно спокойнее.

— А что вы тут делаете, русские? У нас тут Ичкерия, слышишь? Республика Ичкерия!

Рядом с ЦУМом разворачивают площадку, где можно взять в аренду велосипед, электросамокат и прочие радости жизни. Мальчики берут, девочки смотрят на мальчиков и завидуют. Два еще совсем юных парня отвлекаются от великов и начинают с нами обычный разговор.

— Привет красавицы, откуда приехали, как вам Грозный, вы туристки?

Нет, говорим, не туристки мы.

— А что тут делаете, как вам Чечня, природа, погода?

Мы не отвечаем, стараемся уйти скорее, но мальчики очень навязчивы. Особенно активно уже на чеченском к нам взывает тот, который рыжий. Он такой юный, что у него почти еще не растет борода.

— Я тебя на 15 лет старше, — говорю. — Чего ты от меня хочешь? Знакомиться с вами мы не будем, мы тут живем и нам домой.

— А что вы тут делаете, русские? У нас тут Ичкерия, слышишь? Республика Ичкерия! Езжай к себе в Россию! – злобно кричит рыжий мальчик.

Спрашиваем у него, давно ли Чечня отделилась от России и есть ли у него паспорт Ичкерии – больно интересно посмотреть. Мальчики огрызаются и уходят обратно к своим велосипедам.

Джинсы

Лето в Грозном совершенно невыносимое. Я почти не выхожу из квартиры – в одной комнате есть кондиционер, в другой мы поставили напольный вентилятор. Это квартира моей подруги, я приехала на месяц и остановилась у нее. Мой первый летний месяц в Чечне.

Мы понимаем, что жить так больше нельзя, и пакуем вещи – в Махачкалу, ближе к морю. Хотя бы на день. Подруга берет машину у родственников, и вот оно счастье – всего в трех часах езды.

В Махачкале мы ничего не знаем и ломимся в первую попавшуюся гостиницу – «Ленинград», старое высокое здание, где пахнет канализацией, ковролином и Советским Союзом. По полу там ходят тараканы, но нам все равно – мы выходим на балкон 17-го этажа, открываем холодную колу и раскуриваем вишневые сигариллы. Подруга первым делом переодевается – на ней уже не блинное платье в пол (таких полно на «Беркате» за 1500 рублей, можно сторговаться до тысячи), а голубые джинсы прямого кроя и белая футболка из «Твое».

Идем на море мочить ножки. Впереди нас ждут два дня, в которые я не смогу уговорить ее надеть купальник, потому что «тут много наших». Наши – это такие люди, которые почему-то должны всем донести, что она бесцеремонно купалась в купальнике. Один раз она все же залезет в море – в этой футболке и джинсах.

Вечер последнего дня у моря, мы сидим на балконе. Еще днем мы заметили, что в соседнее крыло вселилась группа чеченцев. И вот раздается стук в дверь, а за дверью – невнятное бормотание. Открывать страшно, но стук уверенный. Вооружившись стулом, открываем.

Один из чеченских делегатов стоит, опираясь на стенку, иначе упадет. Говорит с трудом про «познакомиться». Второй стоит рядом – видимо, для полного набора. Моя подруга объясняет, что в такое время к девушкам ломиться нельзя, и добавляет что-то на чеченском. Лица мужчин моментально меняются, они отскакивают на два метра и ползут спиной, как раки, в сторону своего номера.

Этой ночью мы подпирали дверь стулом.

Заход с ноги

— У нас в Чечне просто чудесно, тебе понравится! Какие у нас люди, сплошная душа, у нас гостей любят, а еще у нас чисто, вот не то, что в Даге, увидишь. И спокойнее у нас. И бояться ничего не надо.

Лето 2015 года, я первый раз еду в Чечню. Подруга-чеченка за рулем, везет меня в Грозный, показать свою родину. Приезжаем поздно вечером, ищем работающее кафе – безуспешно.

Идем в ее любимый ресторан – там может быть открыто. Двери ресторана выходят на площадь перед мечетью «Сердце Чечни». Это самый центр, центровее некуда. Останавливаемся на парковке, дергаем двери ресторана – закрыто. Идем к машине и думаем, как дожить до утра без еды.

Группа парней лет двадцати идет за нами, девушки-девушки и вот это все. Подруга говорит им вежливо – ребят, мы домой едем, нам не до знакомства, пока. Садимся в машину. Один из парней ставит ногу на порог со стороны водителя – подруга не может закрыть дверь.

— Куда спешите, девчонки, давайте экскурсию устрою? Город покажу, виды красивые, а там и ресторанчик найдем.

Парень смеется, а я вжимаюсь в кресло – не самое лучшее знакомство с Чечней получается. Парни уходят только после того, как подруга начинает звонить брату (на самом деле не брату, но они-то не знают этого).

В двух часах от Грозного мы гуляли за руку, обнимались, фоткались в парке, и никто к нам не подошёл

Ислам

Мы с Юлей живем в Грозном как настоящие местные – снимаем квартиру, закупаемся едой в «Ленте» и «Караване», ходим на рынок за вещами. «Беркат» нам надоедает, и в качестве развлечения выходного дня мы едем в Хасавюрт.

Отстояв пробку на мосту, погружаемся в шмоточный рай. Юля покупает кеды «конверс» – такие же, как у меня, только черные и за 400 рублей. Но больше всего мы любим платья. Мы купили уже столько платьев, что я не понимаю, как упихну их в чемодан. Но платьев много не бывает.

— Почем это? – Юля меряет абайю, просто шикарную.

— Три тысячи. А ты мусульманка?

Юля говорит, что нет, и улыбающиеся продавщицы обещают скинуть 500 рублей, если та примет ислам. На «Беркате» нам такую скидку не предлагали.

Юля покупает абайю без скидки, а я беру себе платье из тонкого хлопка, легкое, с длинной юбкой и рукавами, камуфляжного цвета, несколько платков и новую длинную юбку. За последний год я сменила полностью весь гардероб.

Зина

…Отношения с Ромой уже не ладятся, хотя он очень старается быть обычным хорошим парнем. Он почему-то уверен, что нам надо срочно прокататься вместе на велосипедах, что мне в Грозном не хватает велосипеда. А мне не хватает воздуха, но объяснить это я не могу.

Вечером Рома приходит и говорит — пошли гулять за руку. Просто вот по улице, за руку, чтобы как у людей. Я надеваю юбку до колена в мелкий цветок, плету косичку, и мы едем к скверу, в самый конец проспекта Кадырова, в маленький темный сквер после Минутки. Там никого нет никогда. Мы держимся за руки и идём.

А мимо едет машина. Одна-единственная машина за полчаса. Машина сигналит, притормаживает, объезжает сквер и останавливается на обочине. Из машины идут к нам три молодых парня, один из них одет в форму школы хафизов.

Рома говорит — ты не волнуйся, наверное, им просто чего-то надо. Они отзывают Рому и начинают долгий разговор на повышенных тонах. Я понимаю только некоторые слова, чаще всего слышно «нохчи ву». Парни злобно кивают в мою сторону, и один кричит – «Это зина (прелюбодеяние – прим. «Даптара»), ты понимаешь, ты понимаешь, что перед Аллахом ответишь за свою зина?».

Рома понимает и непременно ответит перед Аллахом, а перед горсткой наблюдателей-земляков отвечать не хочет. Потом звучит слово «гьаски», после которого парни добреют, жмут Роме руку и уходят.

Я не знаю, как правильно писать слово «гьаски», но знаю, что оно значит — меня сразу научили этому слову, это «русский». Рома так мне и не сказал, о чем они говорили.

На следующий день мы сели в машину и поехали во Владикавказ. В двух часах от Грозного мы гуляли за руку, обнимались, фоткались в парке, и никто к нам не подошёл. На обратном пути Рома долго искал омелу, потому что надо под ней поцеловаться и не расставаться никогда.

Омелу мы нашли. Вернулись в Грозный и больше за руку не гуляли.

Забор

Мы с Ромой и его другом Рамзаном едем на центральное христианское кладбище. Я люблю это место – тут можно ходить несколько часов по заросшим аллеям, и к тебе никто не подойдет. Обычно я прихожу сюда, когда жарко – тут все заросло деревьями и всегда есть тень. В тени спят собаки.

У Ромы тут похоронена бабушка – она была украинкой, вышла замуж за чеченца и переехала в Грозный. Тут она и умерла. Рома приходит сюда редко, не был уже лет пять и не уверен, что найдет могилу легко. Договариваемся разделиться.

— Я с вами не пойду, мусульманам нельзя на христианское кладбище, – говорит Рамзан.

Я объясняю Рамзану, что все ему можно – и на кладбище, и в церковь даже, никто же не заставляет его целовать крест или пить святую воду. Рамзан сначала лезет в гугл – надо проверить, потом мнется, но все-таки остается за забором кладбища.

Мы с Ромой с трудом, но находим могилу бабушки. Она стоит на отшибе, за ней небольшое неровное поле. В конце 90-х тут выкопали несколько рвов и привезли трупы, лежавшие на улицах – уложили в общую могилу. Говорят, что если хорошо поискать, из земли еще торчит клеенка, в которую заворачивали тела. Мы с Ромой смотрим на корову, которая пришла на это поле и жует траву.

Екатерина Нерозникова