…В горах Шатоя сыпется мелкий снег. Мы с Раминой идем к остановке маршрутки после заседания суда. Чеченского суда, который в очередной раз (наряду с другими инстанциями) отказал ей в праве воспитывать собственных детей. “Дети принадлежат роду отца”, — вот и вся причина. Даже если его самого уже нет в живых. Его родне ничего не мешает отобрать у вдовы детей, а заодно и имущество.
Я регулярно езжу на Кавказ, за последние год-полтора ни одна поездка не обходилась без походов на заседания и на “ковер” в разные чиновные кабинеты. И в каком бы процессуальном статусе ни была мать, она всегда — обвиняемая. И даже если суд решает оставить детей с ней, все, включая судью, понимают: ответчик не подчинится, службы опеки, в лучшем случае, не вмешается, а приставы махнут рукой. “Ребенок не захотел к матери”, — укажут в бумагах. А на словах: “Вы же понимаете, традиции!”.
Начальники иных районных опек, а то и сами уполномоченные по правам ребенка, похваляются: “Я сделаю все, чтобы она больше не увидела детей!”.
Ни религия, ни государство, ни семья тут женщинам не защитник
Но матери все чаще решаются говорить и бороться вопреки давлению и требованию смириться. Они пишут заявления и запросы, подают в суды, требуют вернуть своих сыновей и дочек, которых похитили, увели обманом, взяли на побывку к родным отца и не позволили вернуться, которым не дают видеть мать или наврали, что она умерла или бросила их, предала.
Ни религия, ни государство, ни семья тут женщинам не защитник. “Это ИХ дети”, — объявят ее отец и братья. “Отпусти и забудь”, — посоветует мать. “Устраивай свою жизнь, оставь это в прошлом, иди дальше, выйди замуж, будут еще дети”, — скажут подруги.
Меня находят кавказские женщин и из-за рубежа, — в Европе много чеченских беженцев, притащивших в изгнание неизменную свою скрепу — насилие над женами. Мужья угрожают увезти детей назад в Чечню, а в европейских судах заявляют, что это якобы хочет сделать супруга, поэтому оставлять с ней малышей никак нельзя. Несколько раз я как журналист впрягалась в эти судебные истории, чтобы в очередном суде в очередной раз прозвучало: Чечня и есть для матери самое опасное место. Там ее детей непременно отнимут.
Видела я на вокзале Бреста ночующую прямо там, на лавке чеченскую мать с тремя дочерями. Она прорывалась через польскую границу в Евросоюз по единственной причине: братья покойного мужа, отжимая дом, грозили отнять девочек. Все четверо жили в постоянном страхе и отчаянии. И женщина решилась бежать, махнув рукой на недвижимость. Ей повезло, приняли в Польше.
Женщины, столкнувшиеся с этой бедой, никакие не феминистки и не революционерки. Напротив, они, как правило, всегда ценили обычаи и устои, угождали мужу, вели хозяйства, поднимали детей.
Заявлять о правах, биться как лев, если надо, то и врукопашную, лазать через заборы, чтобы увидеться с собственным ребенком, их заставляет безысходность.
В другой ситуации они никогда бы не наняли адвоката, не пошли в суд, не стали “качать права” против отца детей и их семьи. Каждый раз это нелегкий и вынужденный шаг. Каждый раз это шаг вопреки системе.
Каждая женщина, кто борется за детей и хочет сказать об этом вслух, вызывает у меня восхищение. Разумеется, я иду поддержать их как журналист, но не только. Я убеждена, что все они достойны самой искренней человеческой поддержки. Все регионы Кавказа — известные “чемпионы” в плане нарушения прав человека. И любой голос, назвавший беззаконие беззаконием вслух, дает немного сил и надежду всем прочим.
Много, слишком много женщин рассказывают шепотом о своей беде, но не позволяют написать о ней, или откладывают на потом, но так никогда и не решаются.
Между тем им есть, что сказать и о семье, и о бывшем муже, и о судах, и о властях, и о муллах, чья цель, как правило, не вернуть матери детей, а наоборот, ее, бунтарку, усмирить. Некоторые ищут защиту, но тайно, безо всякого шума в СМИ.
Осенью прошлого года на меня почти одновременно вышли три женщины: Фариза, Милана и Рамина.
Фариза прислала большое голосовое сообщение, в конце прорывались слезы: двое из троих ее детей не видели маму уже полтора года. Так решила ее бывшая свекровь. Фариза просила съездить с ней на заседание Верховного суда Ингушетии. Решением суда детей ей вернули, на практике она не может сделать этого до сих пор.
Ясные серые глаза, стремительные движения, изящный фасон приталенного платья, хиджаб, подобранный по цвету: в Фаризе все со вкусом, все с иголочки, но не нарочито, а естественно. Складная речь и твердая последовательность действий — она знает, чего хочет и не отступается. Решение суда до сих пор не выполнено, но она добьется, я верю.
Год назад она твердо решила судиться: детей ей не давали даже видеть. Экономист по профессии, она переехала с младшей дочкой в Санкт- Петербург, скооперировалась с подругой — сняли вместе квартиру. Брала работу удаленно, завоевала доверие клиентов, не пропускала сроков, накопила и осилила тяжбу.
Процесс затяжной, особенно теперь, когда производство у судебных приставов. Но Фариза пишет, звонит, дергает, подгоняет, жалуется, раз за разом заставляет чиновников делать их работу. Это сейчас ее главное дело. А потом, когда дети уже будут с ней, она начнет строить свою консалтинговую фирму. Такая вот мечта. Решимости и энергии хватит, сто процентов.
Этот экшн с погонями, бегством, разрушением привычного образа жизнь ей навязали
Милана из Грозного, она красивая, статная, легкая в движениях. Трудно поверить, что у нее пятеро детей, младшей — 4, старшей — 14 лет. Прошлой осенью мужу-ингушу, давно живущему отдельно от семьи, для оформления переселенческих выплаты понадобились дети. Милана была на работе, когда он явился к ней домой, выкрал детей, устроил в квартире бардак и написал на нее заявление в полицию. Мол, не выполняет родительские обязанности. На заседании в мэрии Грозного объяснения Миланы никто не слушал. Применили взыскание, еще и велели вернуться к мужу.
“Нет уж, спасибо, хватит”, — решила Милана и двинулась в Карабулак за детьми. Забрала троих, кого успела. Муж ее не догнал, таксист оказался не из робких, она с детьми ускользнула, несколько месяцев пряталась и сумела переправиться в безопасное место в другом регионе. Она активная и деятельная, могла бы по-прежнему спокойно работать, вкладываться в воспитание и развитие детей, создавать для них и для себя то, что называется Домом. Этот экшн с погонями, бегством, разрушением привычного образа жизнь ей навязали. Мужчина, привыкший считать женщину ресурсом, и госсистема-импотент, что не в силах защитить ни детей, ни их интересы, ни их право на заботы мамы.
Пока Милана размышляла, как ей вернуть оставшихся двоих детей, я познакомилась с Раминой.
Спокойная и респектабельная. Шуба, шелковый платок, тонкие черные брови. Свой бизнес, обязательные занятия в фитнес-клубе и ужины в хороших заведениях. Рамина обращала на себя взгляды всех мужчин на улицах, в кафе, торговых центрах.
Она их интересовала. Они ее нет. Интересовали ее дети, похищенные деверем, братом покойного мужа. Классическая история для Чечни. Ограбь вдову, отбери у нее имущество, оставленное мужем, а чтобы не судилась, — отними детей. Забудет про дом и деньги начисто. Этот расчет сработал и с Раминой. Вместо тяжбы за дом у нее теперь бесконечная битва за детей. Они живут у дяди в горах Итум-Кали.
Мать видит их урывками, пробираясь, как партизан в сельскую школу. Однажды попыталась вывезти. Догнали, угрожали оружием, отняли силой, страшно перепугали детей. Она работает: благо свой бизнес дарит свободный график. И что есть силы, борется за детей. Она любит свою землю, обожает горы, мечтает о путешествиях.
“Когда все это пройдет, когда дети снова будут с ней. Приезжай весной, поедем в горы”, — говорит мне Рамина.
И я обещаю.
…Старший сын Миланы заявил, что хочет остаться с отцом. Девочка же просилась к маме. Однако и в школе и дома за ней неусыпно наблюдали. Отец отобрал телефон. Предупрежденные педагоги не выпускали с урока даже в туалет.
Милана переживала: “Надо забрать ее, для этого надо узнать точно, когда муж уйдет из дому”.
Она перебирала и проговаривала множество вариантов. Действовать надо было скрытно и быстро, иначе миссия провалится.
Я поделилась этой историей с Раминой и мы разработали план. Тут же позвонили Милане. Она очень воодушевилась, смеялась в трубку, предвкушала победу.
В день “икс” мы все вместе двинулись в Ингушетию. Мы с Раминой в условленное время позвонили мужу Миланы как заказчицы: он клюнул, поехал на вызов, оставив дочку на родственницу. К счастью, та отпустила девочку в школу одну.
Милана дождалась нашей отмашки и бросилась за дочкой, и, меняя машины и маршрутки, увезла ее в соседний регион.
История, вроде бы закончившаяся благополучно, оставила у меня смешанные впечатления. Я вдруг поняла, как одиноки эти женщины. Как мало вокруг людей, готовых ввязываться в “чужие семейные дела”, да еще на стороне женщины.
Единственным союзником женщин, чьих детей похитили, могут быть только такие же женщины. Те, чьих детей похитили! Им не надо ничего друг другу долго объяснять, они не будут задавать друг другу ранящие вопросы из серии: “А за что он с тобой так?”.
Потому что мотив агрессора всегда один – он может. Он уверен в собственной безнаказанности.
Оставленные государством, обществом и семьей, только они сами могут быть опорой и помощью друг другу.
А пока Рамина по вечерам смотрит сериалы и плачет над сентиментальными фильмами. Сон не идет, приходится спасаться снотворным, чтобы держаться, копить силы для новых судов, апелляций, экспертиз.
Лидия Михальченко
DAPTAR 