С Фатимой Кишовой знаком каждый, кто видел многочисленные фотографии из Кубачи, потому как — удивительное дело! — на большинстве снимков, сделанных в этом селе, чаще всего встречается именно она. Однако еще удивительнее то, что именно Фатима стала хранительницей сторожевой башни – самой мужской территории Кубачи. Впрочем, вся ее жизнь такова, что, скорее, напоминает сказку, чем явь. «Фатима-из-башни» — так бы назвали эту сказку мы. И начали бы ее…
— Мы оба – довольно взрослые люди, но я хочу задать тебе совершенно детский вопрос: ты помнишь свою любимую сказку?
— Говорят, что все девочки, начитавшись сказок, мечтают стать принцессами, ждущими принца, стоя у окошка своих башен. Но я такого не помню. Наверное, потому, что больше всего меня в детстве впечатлила сказка Ганса Христиана Андерсена «Дикие лебеди», где героиня должна была связать своим братьям рубахи из крапивы. Она спасла их! А я читала и думала: «Интересно, смогла бы я выдержать такое: темной ночью пойти к кладбищу, чтобы набрать крапиву, и, обжигая руки, связать из нее рубахи для того, чтобы кого-то спасти?».
— Хотелось подвигов?
— Наверное. Хотя, не сказать, чтобы я была отважным ребенком. Помню, например, как в свой первый день в детском садике я не плакала, как многие дети, но, как только всё вокруг успокоилось, сбежала и помчалась в сторону дома. Я бегу, за мной бежит воспитательница, мне открывает дверь мама и я тут же прячусь под кроватью. Очень долго я оттуда вылезать не хотела. Очень. Но однажды убежала снова – на этот раз вместе со своей любимой куклой. И отправилась с ней бродить по городу. Далеко-о-о ушла. Заблудилась. Заплакала, конечно… Только ближе к вечеру какой-то мужчина привел меня обратно в садик, у входа в который стояла целая толпа людей, а среди толпы – моя мама. Она плакала, как и я. Я вообще поплакать любила, да…
— Я смотрю, ты упрямая была.
— Упрямая, да… И читала много. Уже позже, школьницей, бегала в библиотеку возле нашего дома в Фергане, где мы жили, потом записалась в Центральную городскую библиотеку. Что читала? То же, что и все в детстве – сказки. Русские, узбекские, зарубежные разные…
Занималась фехтованием, но быстро поняла, что с кем-то бороться – не мое.
— Короче, все время искала, чем себя занять?
— Точно! Ходила в музыкальную школу на фортепиано, в Дом пионеров на макраме, кройку и шитье. Как-то я даже связала себе колье и приехала в нем летом в Кубачи. Я так гордилась! Но кто-то тут же сделал маме замечание: «У вас что, нет для девочки нормальной цепочки? Чего вы на нее веревку какую-то повесили?». Мне так обидно стало!
А еще я занималась балетом. Помню, как очень хотела, чтобы мама пришла на мое выступление, но в тот же день мой брат участвовал в соревнованиях, так что ко мне не пришел вообще никто из родных. И тогда я заплакала снова…
— Чего-то грустная у тебя картинка получается.
— Хм… Вообще-то, мне нравилось в Узбекистане, хотя, в отличие от всех моих братьев, узбекский язык я так и не выучила. Папа меня за это очень ругал, говорил: «Ты живешь на их земле, ешь их лепешки, так что будь добра!» А я тянулась всегда в Дагестан. Думаешь, в Кубачи? Нет! Больше всего мне нравилось море. Может, в прошлой жизни я была какой-нибудь рыбкой? Что же до будущего… Со своей подружкой Светой мы часто мечтали о том, кем станем. Света хотела стать космонавтом – как и многие дети в то время. А я всегда знала, что не стоит мечтать о нереальном. Зачем? Я хотела быть врачом, чтобы сделать здоровыми всех людей в мире.
— Живя в Узбекистане, ты часто слышала от родителей про Кубачи?
— Я в детстве все время думала: «Что это за сверточек такой у мамы в руках? Что это она на нем вышивает?» А потом поняла: да, это же кубачинский платок — каз! Мама, куда бы не ходила или не ездила, всегда его с собой брала, чтобы повышивать в любую свободную минуту.
Каз – символ кубачинской женщины, как мне кажется. Посмотри: он ведь совсем не для того, чтобы закрыть лицо, не для того, чтобы спрятать волосы. Его единственная задача – показать нашу культуру, наш характер.
В городе мама его не носила, конечно. Но, когда собирала вещи для поездки в Кубачи, всегда поверх всего клала свой каз, чтобы его надеть на въезде в село – прямо в автобусе. Традиция!
А потом мы перебрались в Дагестан насовсем.
— Радовалась этому?
— Конечно! Я этого так ждала! Что ждала больше всего? Ну, его — море! У моря мечтает жить любая девочка, разве нет? Хотя, было еще и вот что: слова родителей, что нужно жить среди своих. За своего же меня и выдали замуж…
— Прости за вопрос, но это был брак по любви или просто так сложилось?
— Он хороший человек. Ради него я отказалась от моря, от мечты жить в городе. Он же сельский, кубачинский, вот я и переехала в село.
— Мечтающая жить у моря городская девушка вдруг уезжает жить в горное село. Это ведь сродни подвигу. Но еще больший подвиг, как мне кажется, привыкнуть к сельской жизни.
— Привыкнуть можно ко всему… Я к аулу привыкла. Но как же было сложно! Взять самые простые вещи. Вот хоть воду. Некоторые жалуются, что у них из крана не течет питьевая вода. А у нас в Кубачи и крана-то не было. Вымыть посуду – целая история. Греешь воду, переливаешь ее в тазик, а в другой емкости потом посуду полощешь. Тащишь дрова и топишь печку, чтобы не замерзнуть в комнате. Совсем другая жизнь, совсем! И ладно быт. Главные сложности возникли у меня в общении с людьми – своими родными кубачинцами. Я-то по-городскому разговаривать привыкла, а тут… все иначе. То они как-то подшучивают, то сплетничают… Но я привыкла и к этому, да! И сама так разговаривать стала.
— Плакала?
— Это все сейчас немного смешно звучит, а тогда… Ну, да, тогда я плакала. Я же девочка, как говорится, слабый пол, мы все плачем. Но делала это только наедине с собой, для себя…
Все знают: Москва слезам не верит. Кубачи, как оказалось, тоже. Я поняла это не сразу, но, как поняла, так сказала себе: «Фатим, не прискачет к тебе Робин Гуд, не примчится рыцарь, чтобы тебя спасти, уберечь от всех невзгод и неудач». И перестала верить в сказки. И убрала все эти слезы и сопли, оказавшиеся никому не нужными. И решила, что вытащить себя из всей этой ситуации я должна сама. Са-ма! Понимаешь? И пошла дальше, чего и желаю всем остальным женщинам.
Дом, семья – мне было этого очень мало. Я хотела быть чем-то полезной не только своим родным…
— Ты говорила, что сельская жизнь имеет свою специфику. Одна из них – легкость, с которой тебя могут осудить. Или просто покрутить пальцем у виска при виде городской красотки, пытающейся изображать из себя горянку.
— Все было. Помню, что когда я была еще совсем маленькой, бабушка постоянно ругала мою маму за то, что я плохо знаю кубачинский язык, что мне все разрешают. «Почему девочка не занимается правильными делами?», — кричала она. А я играла в куклы, шила им платья и приданое – маленькие матрасики, одеяльца… Но бабушка была не злая, нет. На меня она не кричала никогда, просто считала, что я – городская неумеха, даже дразнила меня словом «не могу». Так у нас дразнили всех городских.
— Было обидно?
— Не передать, как. Но была и польза от всего этого. Что, чтобы доказать бабушке, как она ошибается, я начала учиться вязать джурабки, доить коров и, нормально разговаривать на родном языке. Поначалу говорила так, что все дети вокруг смеялись. Но я старалась. И потом старалась стать своей. Например, сенокос – бегу туда, чтобы тащить тюки с сеном, хотя страшно боялась прячущихся в сене пауков. Вот только к лепке кизяка бабушка меня так и не подпустила, а остальное – все я делала, хоть вокруг многие все равно крутили пальцем у виска, глядя на меня. И сейчас, мне кажется, иногда этим занимаются… Ну их! Пусть крутят! Я привыкла и к этому достаточно легко, потому что всегда чувствовала себя в Кубачи своей.
— Уверена, что своей, а не прежней горожанкой?
— Сложно сказать, если честно… Даже сейчас, спустя много лет, приезжая в Махачкалу, я чувствую, что в душе я по-прежнему городская девочка, что именно тут я на своем месте. Но возвращаюсь, возвращаюсь, возвращаюсь в свой аул и на время успокаиваюсь.
— Тебя называют «хранительницей башни» в Кубачи…
— А еще – ее хозяйкой. Я вообще какие только клички в свой адрес не слышу! То меня Рапунцель называют, то Фатимой Башневной. Смешно, да… Но говорить о башне мне почему-то очень сложно: как начну, так волнуюсь сильно. Видимо, есть у меня с ней какая-то связь, а какая, объяснить не могу совершенно.
— Уютно тебе в ней?
— Да. Может, потому что она одинока, и я… Я тоже чувствую одиночество. Так что, наверное, двум одиночествам вместе просто хорошо. Мы поддерживаем друг друга. А еще, знаешь… Я выросла среди мальчиков. Вышла замуж. Родила сыновей. Но всегда мечтали и о дочке. Видимо, Всевышний одарил меня ей, потому что башня стала моей девочкой – большой, сильной. И я к ней очень привязана, очень. Бывает, что из-за разных дел в школе искусств, где я работаю, мне к ней некогда прийти, чтобы побыть вдвоем, но я всегда вырываюсь, бегу сюда, хожу по этажам, трогаю стены, думаю, как тут все можно украсить.
— Девочка? Но ведь кубачинская башня – традиционное место воинов, куда до тебя вообще не ступала женская нога.
— Да, когда-то здесь жили только батыры. Но я не первая женщина, которая сюда зашла – ведь до того, как башня стала музеем, здесь очень много лет жила одна семья. Но однажды ключи от этой башни дали мне и сказали: «Присматривай за ней!» С тех пор так и пошло. Теперь, как только в Кубачи приезжают гости, я быстро надеваю нарядное платье, покрываю голову казом и веду показывать им свою девочку.
— Может, вопрос звучит и по-дурацки, но: мне кажется, рано или поздно тому, кто проведет в одиночестве в башне какое-то время, могут явиться души прошлого. Или хотя бы мысли об этом прошлом. С тобой такого не случалось?
— Мертвые являлись мне во сне, точнее – их души. Помню: стою я внутри башни, и вдруг – прямо из стены – появилась моя бабушка. Та самая, что маму мою из-за меня ругала. Почему именно она? Не знаю даже… А вот кубачинских воинов я не видела. Может, все еще впереди? Мне вообще столько нужно сделать, столько еще времени мне нужно, чтобы все успеть…
— Как той самой героине Андерсена, которой нужно было до восхода солнца связать из крапивы рубахи для своих братьев?
— Да-да, именно как ей! Может, не зря я так любила эту сказку в детстве?
— А могла бы ты представить саму себя, сегодняшнюю Фатиму Кишову, героиней какой-то сказки?
— Боюсь, что надо мной снова будут смеяться, но, знаешь… Иногда я представляют сказку, в которой героиня идет по полю. А там, где она только что прошла, тут же начинает зеленеть трава и расцветают цветы, над цветами летают бабочки, а на ветвях деревьев поют птицы… Я мечтаю, что когда-нибудь, возможно, и я стану такой героиней. И мне становится легче. И снова хочется двигаться вперед.
Интервью и иллюстрации: Борис Войцеховский
DAPTAR 