Две Зои

 

…Сацита Исраилова – не просто директор Национальной библиотеки Чеченской Республики. Она – душа этой библиотеки. Во время войны Сацита собирала в разрушенном городе простреленные, разорванные книги.

«Сюжет романа «451 градус по Фаренгейту» мы видели воочию», – говорит она о той поре.

Сацита помнит и любит старый Грозный, где чеченки зачитывались романом «Гордость и предубеждение», а в библиотеку на проспекте Победы захаживала старушка, когда-то работавшая секретарем у Михаила Булгакова.

Сейчас Грозный другой и библиотека другая – большая, вычурной формы. Но если где-то и сохранился дух старой грозненской интеллигенции, то прежде всего здесь.

А еще Сацита – удивительная рассказчица. Мы проговорили с ней несколько часов об очень непростых временах. Но дрогнул голос директора лишь однажды: когда она рассказывала историю своей сотрудницы Зои Ивановны Пономаревой. «Даптар» записал эту историю.

Жила она здесь, в еврейской слободке. Рядом обитала вся чеченская элита

Сацита Исраилова:

— С Зоей Ивановной меня познакомила подруга перед отъездом. После распада СССР время было тяжелое. Не выплачивали зарплаты и пенсии, все уезжали. Зоя Ивановна уехать не могла. Маленькая, хрупенькая бабушка, надевала белые носочки как в пятидесятые, ситцевое платье. Молчаливая, худощавая. Чистюля до ужаса.

Профессиональная стенографистка. Я ее пожалела и наняла на работу, переписывать мои лекции по библиографии. Более красивого почерка я не видела. Сразу сказала – можете не ходить, я вам все равно буду платить. Но она настолько была порядочная, что ответила – нет, я так не хочу. Приходила, писала и печатала, и меня научила печатать в 92-93 году. В библиотечном подвале писчей бумаги было лет на сто. В ведрах. И много ручек. Зоя Ивановна брала два ведра, по копейке сдаст, купит хлебушек, кипяток.

Жила она здесь, в еврейской слободке. Рядом обитала вся чеченская элита – Шариповы, Курумовы, Мирзоевы… Ее отец был большим начальником.

Когда Зоя Ивановна была маленькой, по соседству жила чеченская семья. Там тоже росла девочка по имени Зоя. То ли в честь Зои Ивановны ее назвали, то ли наоборот. Разница в возрасте между ними была небольшая, всего год. Они дружили с детства.

pexels-photo-3375857.jpeg
Photo by Ian Panelo on Pexels.com

Когда в 1944-м выселяли чеченцев, Зое было 13 или 14 лет. Она не понимала, что такое депортация. Отец объяснил, что чеченцев отсюда будут перевозить. Крики, плач, машины, на улице холодно, зима. Прибежала подруга. Они обнялись и решили, что навеки будут вместе. Думали даже покончить жизнь самоубийством. Наконец, отец другой Зои позвал дочь. Их увезли.

Тогда русская Зоя написала родителям записку, что тоже едет в депортацию. Побежала на железнодорожный вокзал, нашла свою подругу. Та ее укутала, как чеченку. Их загрузили вместе. Случилось замешательство – крики, все друг друга ищут. Когда отец Зои-чеченки понял, что к чему, вагон уже двигался. Кричал – куда вы везете русскую? Но без толку. Где-то под Моздоком поезд остановили, и он все же сдал плачущую Зою энкавэдэшникам.

Ее вернули домой. Отец девочку не ругал. Когда она спрашивала, за что выселили соседей, говорил: «Не знаю, Зоя. Молчи, Зоя». Только посоветовал ей собрать игрушки подруги, чтобы отдать, когда та вернется домой.

Ей казалось, что растет только она сама, а подруга остается ребенком. Ведь игрушки она сохранила

Прошло 13 лет, но ни на один день, как рассказывала Зоя Ивановна, подруга не выходила у нее из головы. Чеченцы стали возвращаться. В доме родителей Зои-чеченки поселилась другая семья, им дорога туда была закрыта. Когда останавливалась очередная машина, Зоя выбегала на улицу.

Однажды ей навстречу вышла взрослая красивая девушка. Зоя Ивановна растерялась. Ей казалось, что растет только она сама, а подруга остается ребенком. Ведь игрушки она сохранила. Родители Зои-чеченки умерли. В прежнем доме ей жить не дали, но ее родственники были из элиты, и обзавелись квартирой в центре.

Они дружили до последнего. Зоя Ивановна поздно вышла замуж. У нее родился сын, но она постоянно была с детьми той чеченки. Другая Зоя умерла в 80-е.

В первую военную кампанию я Зою Ивановну потеряла. Городская библиотека сгорела, я работала в микрорайоне. Потом оказалось, что она жила в пяти метрах оттуда.

Вплоть до 98-го года бабушка была под моей опекой. Я слушала ее изумительные рассказы. Было тяжелое время – не выплачивали пенсии, отбирали квартиры. Нависла угроза и над ней. К Зое Ивановне подселили какую-то сволочь. Он все вытеснял ее из дома, ей опасно было оставаться.

Зоя Ивановна сказала мне, что должна уехать. Продать квартиру она не могла, и просила меня ее забрать, пока не отняли. Я отказалась, но из Чечни Зою Ивановну вывезла. Сказала маме, что иду на работу, а сама отправилась в микрорайон. Там собрались оставшиеся русские бабульки.

pexels-photo-3535550.jpeg
Photo by Daria Shevtsova on Pexels.com

Подъехал чеченец, старенький дед на какой-то развалюхе. Отправились мы вместе. Разбитая машина, холодно. Я кушать хочу. Зоя Ивановна сидела с баулами и очень боялась, что ее убьют. Рядом – три-четыре бабуленции с китайскими пакетами. Я спрашивала – Зоя Ивановна, где вы будете? С сыном она отношений не поддерживала, и ехала в приют. Все эти бабушки ехали в приют, им некуда было идти.

Добрались до поста боевиков. Нам говорят – выходите. Прошмонали, но не тронули. Сказали мне на чеченском: «Куда ты? Опасно». А я обещала Зое Ивановне, что довезу ее до Моздока, после чего мы с водителем вернемся назад.

Едем дальше. Зоя Ивановна напугана, бабки тоже. Останавливаемся на осетинском посту, где дежурили фээсбэшники. Обыскали все баулы и говорят: «Дальше мы чеченцев с машиной не пустим. Идите пешком». Я возражаю – далеко же до Моздока! Они же старенькие, вы же видите – не дойдут. Нет, говорят. Накрапывает дождь, осень, а идти им с блокпоста черти куда, с баулами. Бабушки возмущаются. Чеченцы, чужие, говорят, пропустили, а вы, свои, не пропускаете. Что же вы делаете! А те – иди-иди, бабка старая.

Стала я прощаться с Зоей Ивановной. Обнимаемся, плачем. Она говорит – точно так же я свою Зою провожала. Тогда я уходила и оставляла человека, и сейчас то же самое. Я ее целую, реву. Она идет, оборачивается со слезами. Как в сорок четвертом.

Больше я ее не видела. В «Жди меня» писала, ее не нашли. Живая она, не живая, дошла или нет – неизвестно. Точно знаю только ее имя – Пономарева Зоя Ивановна.

Владимир Севриновский