В республиках Северного Кавказа выстроена система фактического лишения материнских прав. В случае, когда пара рассталась, муж и его родня, а вслед за ним род, судейские, чиновники, и религиозные деятели находят сотни способов отъема детей у матери.

Выносившая, выкормившая, нянчившая, не спавшая месяцами или годами, лечившая, ласкавшая, отдавшая молодость и здоровье единственная мать в одночасье узнает, что она детям – никто. Что она была нужна, пока послушно обслуживала, пока терпела измены, побои, агрессию, игнор – в каждом случае что-то свое.

Если ушла, а тем паче, дерзнула начать борьбу за детей — стала первейшим врагом. Ложь, насилие, угрозы, клевета, подлог, лжесвидетельство, подкуп свидетелей. Для подавления женщины все средства хороши.

«Почитать женщину» – не равно
«нормально относиться к человеку».

Всех вариантов издевательств над матерями в одном тексте не охватить, их — тьма. Система отлаженная и безотказная, ее можно сравнить с многоэтажным зданием. Семья, род, общество, религия, государство – на каждом уровне свой способ насилия. И всей мощью они обрушиваются на женщину.

Семья

«На Кавказе мать – это святое». «Рай — у ног матери». «Оскорбление матери — худшая обида для горца». Кто не слышал эти слова?

Но важно помнить: «почитать женщину» – не равно «нормально относиться к человеку». Перестав угождать мужу и его родне, ты перестаешь быть женщиной. Тебя назначат кем угодно. Как правило, падшей женщиной с гвардией любовников на каждом углу.

Брак в традиционном обществе заключается ради рождения детей. Первенец может появиться в первый же год супружества, когда муж и жена еще толком друг к другу не привыкли. Свекры спешат воспитывать молодую мать, порой болезненно и абсурдно.

«Я забеременела в первые месяцы после свадьбы. Чувствовала себя отвратительно, но по традиции не должна была ложиться спать раньше, чем свекровь ляжет. Я едва держалась на ногах», – рассказывает Танзила из Ингушетии.

Частый сценарий: после конфликта, а то и без оного, женщине объявляют о разводе. А так как у многих народов Кавказа дети принадлежат роду отца, он передает их своим родителям. Сам при этом исчезает в никуда. Может, на заработки в Москву, может, к новой семье, а может, в наркотический угар.

Вот выдержки из реальных историй от первого лица:

«У меня отняли дочь, когда ей было семь месяцев, оторвали от груди. Но в моменты редких встреч в доме бывших свекрови она меня узнавала, обнимала, не отпускала. Родители бывшего увидели, что дочка меня любит и увезли ее. Потом я видела ее четыре раза за целый год. Последний – три месяца назад. И уже чувствовалось, что против меня настроили. Она не давала обнять себя и косилась на деда». Танзила, Ингушетия

«Пока сыновья были совсем малыши, я их растила, а когда подросли – 4 и 2, – отец решил общаться. Я не смела возражать – это же папа. Он потом силой вынудил дать расписку, что я добровольно передаю ему детей. В очередной визит взял гулять и увез навсегда в родовое село в горах. Объявил, чтобы я их неправильно воспитываю, угрожал. Пять лет я не вижу сыновей, только фото». Ольга – о бывшем муже-чеченце

«Я написала в прокуратуру заявление, что семья мужа не дает мне увидеться со средней дочкой. Ее отдали или продали в соседний регион. Старший брат мужа пригрозил: “Забери заявление, иначе я тебя и старших девочек зарежу!” Я забрала». Малика, Чечня

«Дочку родители бывшего мужа увезли под предлогом пообщаться. Сам он подался в бега за границу. Я с ребенком не вижусь, не дают уже два года. Узнала, в какой она школе, пришла тайком, говорю: «Я твоя мама». Она говорит, «Ты меня бросила». И убежала… Нет, я не обращалась в суд. Мама сказала, подумай, твоя дочка вырастет, ей надо замуж, кто ее возьмет, если мама с отцом судилась?» Залина, Ингушетия

Меня украли замуж в 15 лет. Чечня, война, 95-й год, горное село. Тогда на дорогах машины запросто
расстреливали. Будущий муж воевал.

«Муж был наркозависимым. Запирал меня в квартире одну с ребенком, забирал мой телефон, ключи, паспорт, деньги. Мама переживала, что не может со мной связаться. Я заперта, а вдруг пожар? Потом переехали к нему. Родители не могли на него повлиять. Помню, приходит домой явно не в себе и несет какую-то дикую чушь, а его мама делает вид, что все нормально. Даже меня обвинила: была бы ты нормальная жена, он бы не употреблял. Все это время я из-за ребенка терпела, потому что меня пугали: «Если уйдешь, ребенка не увидишь». Зарифа, Ингушетия

«Меня украли замуж в 15 лет. Чечня, война, 95-й год, горное село. Тогда на дорогах машины запросто расстреливали. Будущий муж воевал. Я была подростком, я боялась, пришлось согласиться на брак, чтобы не создавать проблемы родителям. В 27 лет у меня уже было четверо детей, муж погиб. Его семья объявила меня гулящей. Меня избили, выгнали и отобрали дом, детей, документы. Суды я выигрывала. А толку?!  Дети выросли без меня, им рассказывали, что мать их опозорила, я им чужая». Макка, Чечня

«Мама просит меня не вмешивать братьев в мои разборки с бывшим мужем из-за детей. Им не нужны неприятности. А мне три года дочек не показывают! Эти братья уговорили меня передать дочерей бывшему «на недельку». Я послушалась. Где теперь положенная мне защита?» Амина, Дагестан

Род

Согласно неписаным народным правилам, адатам, действительно существует механизм передачи детей семье отца в случае развода. Однако его смысл – в защите интересов женщины. Очевидно, в те суровые времена, когда составлялись адаты, вдове или разведенной с детьми, было никак не прожить в одиночку. Если дети осложняли поиск нового партнера, она могла оставить их отцу, либо его семье. Но – внимание! – если сама хотела. В наши дни это замечательное явление, что называется, повернулось в женщине задом. То есть, превратилось в карательный инструмент непокорных.

«Братья и сестра бывшего мужа свидетельствовали против меня в суде об опеке. Якобы я не занималась детьми, бросала младенцев в люльке и уходила, била детей, вызывающе одевалась. Я носила юбки не в пол, но только дома. И как это влияет на воспитание детей? Тети, двоюродные братья мужа оказались против меня, хотя они же уговаривали войти в их семью. Кстати, моих дочерей если кто и бил, то сыновья деверя. Детей в итоге суд оставил с отцом». Фатима, Чечня

Меня выгнали, а детям внушили, что они мне не нужны, что у меня якобы новый муж.

«Если я тайно заберу сына, скорее всего, начнется межсемейная вражда, да и в отношении ребёнка, 11 летнего мальчика – это уже будет неправильно. Ни старейшины, ни муфтият это урегулировать не смогут. Вмешиваться в разборки мужчин – чревато. При этом в противодействии матери они проблем не видят. В ситуации спора по детям за женщин мало кто вступается, даже их семей». Лейла, Ингушетия

«Часть родственников бывшего на моей стороне, говорят, она хорошая мать, у нее есть права, отдай ей ребенка. Но нет. Это эмоционально-национальное: ну как так, ингуш отдаст!?» Ася, Ингушетия

«Я не хотела замуж, но меня дважды похитили, я возвращалась к родителям, а в третий раз всерьез испугалась, да и семья мужа давила. Я побоялась идти домой, там меня сильно ругали, что я добровольно даю себя украсть. Когда я не выдержала побоев мужа и ушла, меня лишили сына». Зарифа Кодзоева, Ингушетия

«После смерти мужа его семья начала давить: оставь детей, уходи, выходи замуж. Но куда? Мне было 39 лет! Меня выгнали, а детям внушили, что они мне не нужны, что у меня якобы новый муж. Когда моя старшая дочь выходила замуж, дяди ее предупредили: «Мамы у тебя нет, если попытаешься связаться с ней, мы тебе устроим развод с позором»». Мадина, Ингушетия

Не только самим матерям, но и их адвокатам зачастую угрожает семья отца. Ситуация усложняется, если родня работает в силовых структурах.

«Я — адвокат. Мне поступили угрозы от начальника РОВД, двоюродного брата оппонента моей доверительницы. Позвонили моему мужу: «Если не хочешь искать свою женщину, разберись с ней, пусть она уходит из дела». А в те годы каждую неделю пропадали люди. Чтобы мой муж не был унижен тем, что я не послушалась, не ушла из дела, мы пустили слух, что развелись. Моим родственникам, даже дальним, тоже звонили с угрозами. В итоге из дела я ушла». Д., адвокат, Чечня

Общество

Общество с готовностью окунает с головой в токсичный стыд любую дерзнувшую поднять голову и заявить права на детей, подала в суд, пожаловалась прокурорам, отнесла заявления во все инстанции. И написала…  Да куда только не написала! Хоть в спортлото! Результат обычно одинаков: ни-че-го. В глазах общества ты уже проиграла в тот момент, как оказалась за порогом дома мужа.

Рассказать о побоях, домашнем насилии, ежедневном унижении? Стыдно, стыдно, стыдно! Кавказские политзаключенные-мужчины с гордостью прошедшие тюрьмы и пытки расскажут о них с поднятой головой. Но если ты женщина и тебя пытали дома – молчи!

«Всего не скажешь, никакими словами не опишешь, что происходит в семейной жизни. А если опишешь, то будет не полно и не совсем так, как на самом деле было. Поэтому лучше вообще об этом не говорить». Хеди, Ингушетия

Семейные связи и дружеские отношения
превыше у нас ставятся выше
человеческой морали и законов России.

«Попытки женщин уладить дело “миром” ни к чему не приводят, потому что сила на “той” стороне, и в первую очередь – общественное мнение. Мне пишут, говорят: была бы нормальная мать, дочку бы не забрали. И это пишут чеченки, которые прекрасно знают, как это происходит”. Лиля, Чечня

«Я решила терпеть и сделать все от меня зависящее, так как разводиться у нас считается нехорошо для женщины. Думала, постараюсь сохранить семью. Сохраняла, пока пьяный муж не избил сына. Я ушла, но ребенка мне не отдали. Хорошо, что хотя бы он отдал мальчика сестре». Зара, Чечня

«На Кавказе женщинам в разы тяжелее, учитывая ментальность, решиться вообще заявить о проблеме, а в Ингушетии вообще проще повеситься. Дети по традиции остаются с отцом, об этом мне даже говорили в московских органах. Женщина осознает моральный коллапс и безысходность, так как на слуху эти случаи с насильным отъемом детей, ломкой их психики против матери. Женщина бьется в одиночку. Семейные связи и дружеские отношения превыше у нас ставятся выше человеческой морали и законов России». Лейла Муружева, Ингушетия

Религия

Религиозные институты в республиках Северного Кавказа проникают во все сферы общественной жизни и претендуют на главную роль в урегулировании семейных споров.

«По вопросу, с кем останутся дети после развода, в шариате нет единого решения, каждый случай рассматривается индивидуально, – рассказывает Ахмед Тангиев, религиозный деятель, выпускник университета Сана в Йемене. – И на первом месте интересы детей, а не родителей.  Однако действует такое правило: если мать способна воспитывать детей, они остаются с ней примерно до 7-8 лет. После этого они сами выбирают, с кем из родителей хотят жить. Отбирать детей до семи лет без веских причин нельзя».

Но как происходит на деле?

«Многие женщины идут решать спор по детям через муфтият, а не через обычный суд именно чтобы “не выносить сор из избы”. Но даже если муллы признают за женщиной стопроцентную, согласно шариату, правоту, единственное, что они могут сделать против нарушителя — отлучить от села, наложить вето на его молитвы в сельской мечети. Страшная кара для человека, который живет в Москве. Ему плевать, детей мне все равно не возвращают, не показывают, не дают поговорить». Лейла, Ингушетия

«Пока это не случилось – развод и отъем детей, я свято верила в силу религиозного авторитета. Я верующая, ношу хиджаб, молюсь. Обратилась в муфтият, чтобы вернуть детей. И страшно разочаровалась! Они ничего не предприняли, чтобы защитить меня и детей. По сути, что может муфтият? Только заявить, что та сторона ведет себя неподобающе исламу. У них нет официальных рычагов влияния, чтобы привлечь к ответственности. Они просто разъясняют нормы шариата». Залина, Дагестан

Государство

Цитаты из интервью уполномоченной по правам ребенка в Ингушетии Заремы Чахкиевой о Лидии Евлоевой, матери избитой ингушской девочки:

«Кому-то говорила, что у нее якобы отобрали ребенка. Но не думаю, что у настоящей мамы можно отнять дитя. Если мама захочет вернуть своего малыша, то она поднимет не то что всех родственников, а всю республику и всю страну».

«После такого количества детей, да даже после одного, как можно, особенно женщине, думать о себе? Разве на Кавказе женщинам раньше легко было? Нет! Наши мамы, бабушки много чего терпели: и холод, и голод, и ссылку. Но они все равно берегли очаг, чтобы сохранить семью».

Ребенка у Лидии отняли силой, в ситуации потом разобралась российский детский омбудсмен Анна Кузнецова и встала на сторону матери. Чахкиева же, не разбираясь, назначила крайнюю – мать. Вторить ей поспешили досужие обыватели. Лиду травили, ее даже выгнали со съемного жилья.

По рассказам судившихся матерей, светские суды в регионах Кавказа – чистое издевательство. Во-первых, ввиду стыда, страха и общественного давления женщина прибегает к этому инструменту в последнюю очередь, перепробовав все: договариться, засылать старейшин, обратиться в муфтият. До суда доходит лишь малый процент обездоленных матерей. Большинство просто «ломается», смиряется или отчаивается раньше. За это время отцовская сторона, заплатив, может справить лишение материнских прав, как в деле Зелихи Магомадовой, например.

Почему на обыски и аресты активистов протеста
у государства находятся силы, а отстоять интересы
матерей и детей нет?

«Судья принимает во внимание сплетни, слухи и пересуды. Фото и видеоматерилы игнорировали. Во что одевается, на каком такси ездит, какую музыку слушает, — даже это может стать аргументом против матери». Хеди, Ингушетия

Но самое главное: если сторона отца против, то никакие приставы детей матери не вернут и даже не обеспечат возможности общаться. Вся справедливость для женщин остается исключительно на бумаге.

«Суд был предвзят, принимал во внимание сплетни вместо фактов. Приставы, даже московские, не заинтересованы в исполнении решений суда. Чтобы начать бороться за ребенка в судах, я попросила разрешения своего отца. Иначе не стала бы. Чиновники смотрели на меня как на врага. И нет никакой статистики, никто не отслеживает ущерб, нанесенный детям разлукой с матерью». Лейла, Ингушетия

«Суд в Москве вынес решение в мою пользу, но приставы в Ингушетии мне говорят, что в исполнительном листе неправильная формулировка. Документ о передаче мне детей у меня был еще до окончательного решения суда. Наши приставы сказали, давайте дождемся окончательного. Дождались. Вместо передачи детей — новая причина не исполнять. Все это тянется уже третий год.

Приставы признают мое право забрать сына, но ничего не делают. Говорят: “Мы же не можем к ним, родителям отца, ворваться”. Почему на обыски и аресты активистов протеста у государства находятся силы, а отстоять интересы матерей и детей нет? Моего ребенка отобрали в два года, никакими традициями этого не оправдать». Зарифа, Ингушетия

«В деле Магомадовой были оригинальные ходатайства, таких нигде не увидишь. Сам судья сказал, что 35 лет работает, но такого не видел, – вспоминает одна из адвокатов. – Школьные учителя ее детей, давая характеристику, в едином порыве просили лишить мать родительских прав: “Не заботилась, дети были вшивые”. Самое интересное, что в этих ходатайствах были чудовищные грамматические ошибки, по несколько на строчку. Адвокат потом инициировал проверку их профпригодности, вышел большой скандал».

«Место жительства ребенка определили со мной. Приезжаем в дом бывшего свекра с приставами. Те мило беседуют с дедом, он отказывается отдать ребенка, и мы уходим, я урываю несколько минут с сыном. А в протоколе запишут: ребенок к матери не пошел». Зарифа, Ингушетия

«Дед и бабка давят на детей. Их желание видеть меня игнорируются органы опеки. На короткой встрече мои малыши плакали, не хотели расставаться. Я показала это приставам и опеке, и спросила: нужна ли детям мама? О удавшемся близком контакте с матерью написали органы опеки, но суд равно типа решил, что им лучше с той стороной». Хеди, Ингушетия

Лидия Михальченко