«Даптар» публикует отрывки, не вошедшие в проект «Был такой город». Это истории о любви, о семье, о верности, о горе.
А у нас за еврейским кладбищем был отцовский огород. Мимо часто евреи-мужики ехали, все на ишаках и лопатки, кизгил назывались, сбоку к ослу привязывали. У всех евреев во-о-от такие бороды были.
Старики ходили копать землю. Оттуда шли и около наших ворот кричали: «Хаджи!»
Мать выглядывала: «Чего?»
«Дай твоего сына, пусть нас до города проведет, а то на дорогах азербайджанцы».
Это они магальских парней и пацанов боялись, те их поджидали и специальную веревочку крутили, а потом веревочкой кидали прям в бороду. Борода закручивалась, больно было, и евреям приходилась подстригать.
А если женщины за водой шли к роднику наверх, то их пропускали. Но на обратном пути кидали камнями в кувшин, а кувшин-то уже полный, он на спине, его не закроешь… Камнем, как дадут по их глиняным кувшинам, они вдребезги и сзади все платье было мокрым, липло к телу. Сейчас-то уже не говорят про такое, все о дружбе говорят. Но я ведь помню!
***
Когда отец еще был на фронте, мама болела, и я все время голодный был. Все были голодные. А я ходил в военный госпиталь, у кого руки не было, я ему помогал, кормил. Кто кусок сахара даст, кто хлеб. Один летчик, дал мне губную гармошку, я на ней играл и танцевал. Очень много людей умирало. Я видел, как из госпиталя подводу трупов вывозили, как дрова. Наверху на кладбище рыли яму и кидали всех в братскую могилу. Кидали, как рыбу солят. По 3-4 подводы в день вывозили.
Летчик, что мне гармошку подарил, тоже умер. Я шел за подводой на кладбище, плакал, просил, чтобы летчика в яму не бросали. А мне говорят: «Куда его деть? Забирай тогда к себе домой, если тебе нужен».
Мне куда забирать было? Некуда. Я же ребенок был, сам бы похоронить не смог.
***
Время конца 80-х было мутное непонятное. Мужики растерялись, жрать было нечего, но моя бабушка не растерялась, она ходила на мясокомбинат и выстаивала очередь. Возвращалась груженная двумя-тремя огромными сумками с требухой. Пирожки с требухой на время стали в нашей семье национальной едой.
Потом времена изменились, пошла гуманитарная помощь и дед как-то раз привез сто трехлитровых банок невыносимо соленой норвежской тушенки. Но мне было все равно. Я каждый день хапал одну банку, забирался на инжировое дерево у нас во дворе и съедал ее всю.
***
Что касается легенд, то помню одну о начальнике НКВД, его дочка со мной в школе потом работала. Говорили, что он детей расстреливал во время войны. Было много фруктовых садов, рос инжир, грецкие орехи, виноградников было много, финики росли. Пацаны время от времени лазили во все эти сады. Тогда во всех садах была охрана и в одну из ночей они совершали облаву. Вот ходили слухи, что во время одной из облав охрана увидела, что на дерево кто-то полез. Стали кричать ему, чтобы остановился, а «грабитель» испугался и не слез с дерева, тогда открыли огонь. Когда подбежали к убитому, увидели, что это маленький мальчик с майкой, полной яблок. Но они не могли не видеть, что это ребенок, маленького роста ведь он был. Получается, намеренно застрелили.
Еще про одного мужика, работавшего в НКВД, ходили такие слухи, нам ими потом родители пугали. Мы боялись их как зверей! Потом этого начальника НКВД похоронить не могли по-человечески месяц, клали его на землю, чтобы дух его ушел. А на похороны никто так и не пришел.
***
Бабушка Мария говорила, что в один момент они уехали из Дербента и стали в станице жить. Там, в станице уже она стала девушкой и ее хотели отдать замуж за рябого. Бабушка была строптивая, сбежала и села на первый проходящий поезд. А в этом поезде ехали тифозные и она заразилась. И вот едет поезд, едет в нем моя бабушка и прибывает в Баку. Загоняют поезд куда-то в тупик, на станцию, где обходчиком работал прадед мой. Бабушка была метр восемьдесят ростом, высокая, очень красивая. Прадед ее пожалел, снял с поезда, уже больную совсем, и повез к себе. Там ее выходили, вылечили, а потом прадед говорит ей, мол, оставайся, ты моему сыну нравишься, будешь женой ему. Этот Микаил был низкий, метр шестьдесят где-то. Но ее так все любили там, что она согласилась, замуж вышла и двоих детей родила, маму мою и ее брата.
А Лукьянченки, тем временем, из станицы опять переехали в Дербент. И как-то они нашлись, и прабабка моя поехала в Баку повидать дочь и внуков. Увидела этого Микаила и он ей страшно не понравился: «Ой, да он же не русский, да он же некрасивый»…
Бабушка рассказывала: «Я так жила с ним хорошо, а тут посмотрела – и в самом деле, какой некрасивый. А чего я с ним живу? Взяла детей и уехала с матерью».
И потом всю жизнь ездила Дербент-Баку, Баку-Дербент. И детей то отдавала, то забирала. Как найдет мужа – отдает. Кончился муж – забирает. Мама с братом могли два года здесь прожить, а потом их отправляли в Баку. А там уже отец занимал хорошую должность, стал председателем Амироджанского горсовета и снова женился. Так вот мачеха их сильно била. И брата, и маму мою. Потому что только дед оденет, обует детей, бабушка приезжает их забирать. И до совершеннолетия дети так мотались, угла своего не имели и даже имени не имели. В Баку были Лейла и Джабраил, а в Дербенте – Лиля и Виктор.
Светлана Анохина, автор проекта «Был такой город», шеф-редактор «Даптара»:
– Когда в тысяча двадцать первый раз приходится рассказывать, как начался проект «Был такой Город», из чего он вырос, я уже не страдаю, экая, мэкая и мучительно подбирая слова, а выдаю однажды найденную формулу, которая оказалась максимально честной, краткой и ясной. «Из жадности, — произношу я, — из лютой журналисткой жадности». И это совершенная правда.
Именно эта жадность заставила в свое время нас с Полиной Санаевой искать, куда бы пристроить куски разных интервью, не вошедшие в утвержденный и опубликованный текст. Их объединяла тема – наш город. Их объединяла тональность – нежность и светлая грусть. Их объединяло даже время – то, которого не застали ни я, ни Полинка. А еще их объединяло то, что они должны были сгинуть, пропасть, затеряться в журналистских наших архивах, хотя были абсолютно прекрасны. Но в серьезном интервью с политиком или спортсменом были совсем неуместны воспоминания о голоногом детстве, о злющей соседке, которая вечно орала на пацанов, играющих в альчики под ее окном, о драках район на район и о самой красивой девочке двора Юльке, с бантами в тощих косичках.
Тогда и был придуман «Город», куда все это идеально легло. Точнее, поначалу казалось, что идеально. Безотходного производства не вышло, не с нашим счастьем. Через 8 лет обнаружилось, что и «Был такой Город» всего не вмещает. Что из каждого интервью тоже приходится вырезать куски. Это истории, не имеющие отношения к тому городу, о котором мы пишем, а часто и к самому рассказчику не имеющие прямого отношения. Но все они прекрасны. Короткие, практически не обработанные (расшифровывая диктофонные записи, мы старались сохранить авторскую интонацию, даже без крайней необходимости не меняли слова местами), иногда косноязычные и обрывистые – они о времени, о стране, о судьбе.
Что из всего это выйдет, еще непонятно. Может быть, и новая книга. Но пока мы публикуем эти отрывки как есть. Не адаптируя, не поясняя, не называя рассказчика, в общем, не делая всех тех, якобы, обязательных для журналистики телодвижений, что должны помочь читателю разобраться, а на самом деле говорят лишь о высокомерном к нему отношении и преступно упрощают волшебную и сложную вязь жизни.
DAPTAR 