Без Розы Розембаум (в миру — Мария Ирмияу) редко какой кавказский паблик обходится. Образ яркой бесцеремонной девицы, дерзко рассуждающей на видео обо всем на свете, не подбирая выражений, вызвал неоднозначную реакцию.
Мария родилась в Москве, жила в Израиле, служила в армии, торговала косметикой в Европе, вернулась в Москву, поступила на журфак, работала на НТВ и Первом. Но, видимо, жизнь показалась пресной, и она выдумала Розу. Дебютный ролик о кавказских понтах в первую же неделю вышел в лидеры на ютюбе и сразу перекочевал в кавказские паблики. Кто-то хвалил за смелые шутки, другие ругали и обижались.
«Хочу показать еще больше нашего колорита»
Первым делом спрашиваем: за «хачиков» досталось?
— Не без этого, — отвечает с акцентом. – «Да на себя посмотри, сама хачовка». «Да, кто ты такая, чтобы нас хачами обзывать!». Но как раз потому, что сама хачовка, имею право на эту тему шутить. В первую очередь ведь это о себе. У меня все хорошо с самоиронией: шучу на тему своей национальности, веса и форм и того, замуж не берут. Если у кого-то нет чувства юмора — то это не ко мне.
Есть я, Мария Ирмияу, продюсер, снимаю ТВ-проекты, коммерческое видео, продвигаю экспертов в той или иной области в СМИ. А есть проект «Роза Розембаум». Это мое хобби, этакая отдушина. Хочу продвигать ее как бренд, снимать ролики. Буду ездить по Кавказу снимать Роза-трэвел. Оценивать города и страны, их кухню и их мужчин. Мне очень интересно, где какие мужчины, потому что в Москве у всех борзометр зашкаливает. Так вышло, что сначала поехала в Армению. Хочу приехать и в Дагестан, но… В Махачкале живет брат. Поэтому «ай-нанэ-на-нэ» не получится.
А начиналось все так. Прошлым летом сидели с друзьями Замирой и Тамерланом дома на кухне, пили чай-май-коньяк, туда-сюда, рассказывала майсы, что-то пела и друзья вдруг говорят: «Маша, а давай снимать?!» Летом межсезонка на ТВ, такие а-ля каникулы, и я согласилась. Снимали в том же формате: посиделки на кухне, камера снимает меня, они же за кадром, но слышны их голоса.
Тамик показывает рукой на меня и говорит: «Кто это? Варум, Лайма Вайкуле? Нет! Роза Розембаум!» Вот так просто родился псевдоним. Во-первых, это цветок, когда слышишь это имя, сразу понимаешь, что это кавказская женщина. Во-вторых, когда Розембаум — сразу понятно, что еврейка. Мы поменяли букву «н» на «м», чтобы Александр Яковлевич нас не обвинил в плагиате.
Я говорила: «Блин, что за херня, площадка — это телевизор, а остальное…» Но Замира с Тамиком переубедили. За что благодарна им. Думала, что будет сто просмотров и все. Отговаривала Замиру, мол, юмор местечковый, он понятен только нам. Она из Дербента, я тоже родом оттуда. В итоге, откликнулись и не кавказцы. Вот рассказывала про Ару, который со мной знакомился на джипе. Оказалось, к каждой русской девочкой подкатывал точно такой же! Всем знакомо «жена есть, но не мешает, она там, дома».
Мы не ставили целью показать конкретно армянина или дагестанца. Здесь собирательный образ кавказского мужчины, речь о нашем темпераменте, вполне узнаваемом. Вот они вырываются из дома, приезжают в Москву. «Моя родная звезду куплю. Жена, кая жена? Я с ней не живу». Кого спроси, все живут с братом и все на суете. Какой смысл уточнять национальность?
Могу включить армянский, азербайджанский, дагестанский акцент – тут я в папу. Друзья моего папы и азербаджанцы, и лезгины, и аварцы, и чеченцы — весь Кавказ. Когда папе звонили по телефону, по его акценту было понятно, кто его собеседник по национальности.
«Вот что ты за ролик опять сняла? Мне позвонили, мне написали, твоя дочка в караоке! Напилась, курит, матерится!»
В первом сезоне моя Роза еще не определилась, смешались образы. Мы поработали над ошибками, в новом сезоне образы разделим: будет отдельно еврейская девушка, кавказская девушка, будет хабалка и интеллигентка, будет такая и сякая. Хочу показать еще больше нашего колорита, со всех сторон и с хорошей, и с плохой. Мы склочные, шумные — это правда. Но мы гостеприимные, великодушные, открытые. И наши мужчины, да, они гуляют, да один километр от дома и уже холостой, но он все сделает для семьи, а потом в ресторан пойдет с любовницей.
«Пап, это не я, это Роза»
Думаю, что Роза — гипертрофированный образ моего Альтер Эго. Того кавказского духа и темперамента, который во мне живет. Я родилась в Москве, выросла в Израиле, но родители мои из Дербента, я все детство ездила в этот Дербент. По духу, конечно, я человек кавказский. И Роза позволяет это проявлять.
Но тут включается папа. Ты ж знаешь, что такое кавказский, дагестанский папа? Иногда звонит: «Вот что ты за ролик опять сняла? Мне позвонили, мне написали, твоя дочка в караоке! Напилась, курит, матерится!» Кричу ему: «Пап, это не я, это Роза!»
Мне нравится этот образ. Я и вправду такая темпераментная, огонь, пожар и все дела. Но не разговариваю с таким акцентом и не настолько хабалка. А самый прикол, что не курю и не пью. Но матерюсь. Люблю кавказских людей, нравятся, когда люди открытые, ничего из себя не строят. С осторожностью отношусь к ханжам, к ханжеству, хочется сказать: «Что ты целку строишь из себя после 16 абортов?»
О кавказских корнях, детстве и Дербенте
Мама и папа — горские евреи из Дербента. Мои бабушки и дедушки дружили, всю жизнь просидели за одним столом. Вы же знаете, как на Кавказе бывает: «У вас такая девочка подросла, ва! А вы нашего мальчика видели? Лучший, лучший в этом городе!»
Папа на четыре года старше мамы, в детстве — это большая разница, так что они не общались. Но они росли. И вот папа приходит из армии, а мама как раз закончила медучилище. Им и говорят: «Слушайте-ка, ребята, тут такое дело…» Они говорят: «Ну… мы согласны». Поженились и уехали в Москву. В столице мы жили в коммуналке, у нас была одна комната – ни повернуться, ни развернуться. Это были уже 90-е, довольно опасное время, и со двора нас с братом никуда не выпускали – жили, как в клетке.
И тут вдруг летом приезжаем в Дербент. Вай-вай-вай! Бабушки, дедушки в попу целовали, самым лучшим кормили, поили! Обе семьи еще и конкурировали, кто персики побольше принес, у кого черешня крупнее. У одних бабушки с дедушкой был свой дом, свой двор, там проходили все застолья, можно было гулять по двору босиком. Тепло, море, свобода, которой не было в Москве. И самое главное — любовь. Дербент у меня ассоциируется с любовью, вообще Кавказ ассоциируется с любовью.
Хотелось бы на этом остановиться. Но есть и другая ассоциация. Беда. Смерть. Утрата. Когда мне было 7 лет, дедушку и бабушку, тех у которых был свой двор, пришли грабить. И дедушку убили. После этого мама сказала: «Все, мы в Дербент больше не поедем». А года через 4, в конце 90-х, мама сказала, что там вроде бы все успокоилось. И мы поехали. Было все также в плане любви, тепла, фруктов и дюшпере, которых бабушка за час способна 1000 штук заплести. Мы ходили на море и второй мой дедушка покупал рыбку, мы ее прямо там жарили с помидорами. Таранька… Или как она там называлась? Тарашка! тарашка! вот! Но мне, в мои 11 лет, уже было не интересно. В том числе, и старые мои дербентские друзья. Вот, когда мы были еще детьми в одной песочнице — то да, нам было по приколу. А теперь они не принимали меня: «А, москвичка! Ты на нее посмотри, приехала она!»
Мама знала, что такое Кавказ, помнила, как там живется девочкам: им никуда не разрешали ходить, не выпускали со двора.
Я не слишком страдала, смотрела на всех сверху вниз — я такая москвичка, а вы колхозники. Это конечно неправильно, но так и было по факту. В Москве я училась в центре, в хорошей школе, писала для детской газеты, участвовала в молодежном ток-шоу и знала, что пойду на ТВ. С местными мне не о чем было поговорить. К тому же у меня образовывались формы. В Москве мама разрешала одеваться, как хочу — лосины, шортики, маечки. А в Дербенте… Мне всего 11, еще ребенок, а пройти по улице было целым испытанием – вслед цокали, свистели, пердели. Отвратительно было.
Мама приехала, увидела тоску в моих глазах и все поняла.
Мама знала, что такое Кавказ, помнила, как там живется девочкам: им никуда не разрешали ходить, не выпускали со двора, в 12 лет бабушка запретила маме ходить на танцы. Потому-что все, ты уже взрослая. Это уже позор. А их 4 сестры. Мои тети были талантливые девочки: пели, танцевали, рисовали. И бабушка всем все запрещала. Им ничего не было дозволено. «А что скажут люди, а кто что подумает, а не дай бог мальчики посмотрят». И мама по Дербенту не скучает вообще, у нее он ассоциируется с запретом, несвободой, ограничениями.
Мой папа хотел, чтобы после школы я вышла замуж, говорил: «Мы тебе найдем хорошего мальчика». А что такое «хороший мальчик?» Это сын какого-нибудь его друга. Он понятия не имеет хороший это или плохой мальчик. Просто у него есть друг, у друга есть сын. Надо познакомку сделать. Мне этих хороших мальчиков не нужно. Знаю много трагичных историй, где на самом деле все несчастны, просто все это прячется. Ну а как? Свадьбу сыграли, квартиру купили, в институт устроили, на работу устроили, дети есть – значит должен быть счастлив. А что испытывает эта девочка или мальчик — никто не знает. Может, я с этим мальчиком хотела бы повеситься!
При всем уважении к моим родителям, братьям, за меня никто не проживет мою жизнь.
Но скоро этот вопрос стал неактуальным, бабушка с дедушкой переехали в Москву, родители развелись, мы с мамой уехали в Израиль и Кавказ с его «законами гор» надолго выпал из моей жизни. И вот лет через 16-17 (я работала тогда на «Первом») мы делаем бенефис Жасмин. И нужно кому-то ехать в город, откуда она родом, в Дербент. Послали меня. У меня был всего один день, ничего не успела увидеть, даже дедушкину могилу не успела найти. Но! За этот единственный день в городе — мне все понравилось! Оказалось, что и девчонки все такие современные, в брючках, в джинсах, на каблучках!
А еще я поняла, что дух мой, он вот отсюда.
«Я не жертва, не раб. Я – свободный человек!»
У меня кавказские корни, кавказский дух, но я не кавказская женщина. Я артистка, хочу прожить жизнь на сцене. Петь, танцевать, вести телепроекты, снимать видеоролики. И совершенно не готова ни ради кого, ни ради чего себе в этом отказывать. Но в традиционной дербентской семье девочка может пойти либо на педагогический, либо на медицинский, либо замуж. Какие артистки?!
При всем уважении к моим родителям, братьям, за меня никто не проживет мою жизнь. И если я держусь в каких-то рамках, то лишь в тех, что установила для себя сама. Для привлечения внимания не буду задницу показывать, а если захочу сняться голой — снимусь. Самое забавное, что это у Розы жизнь «ай-нанэ-на-нэ», а у Маши, мне кажется, слишком приличная, даже скучная для незамужней девушки, что живет в Москве. Ночую у себя дома, сплю у себя в кровати, перед сном читаю классику. Но даже если я буду ночевать не у себя дома, не в своей кровати и читать не классику, то… Слушайте, я большая девочка! Имею право. Мне за себя не стыдно. А если там кто-то что-то думает, почему меня это должно заботить?
Когда я стала снимать ролики, они никому не нравились. Ни папе, ни маме, ни родственникам. Но меня это не очень заботило. Родители — это те люди, которые меня родили и воспитали, но это не значит, что они профессионалы по части съемок роликов. Их мнение для меня не экспертное. Мой папа живет, как он хочет, моя мама живет так, как она хочет, наши все родственники живут так, как хотят они. И среди них нет человека, чья жизнь была бы для меня примером для подражания.
Мне иногда говорят: «Ой, тебе же надо замуж выходить, что о тебе подумает твой будущий муж!» Слушайте, мужчине, который захочет, чтоб я была его женой, я однозначно понравлюсь такой! Но, конечно, если он даже не кавказец, то должен быть с кавказским духом. Но если он совсем горский — у нас не сложится, потому что… В рамки загонит? Нет, он меня не загонит, я его нахрен убью. Я не жертва, не раб. Я — свободный человек! Хочу, чтобы он был такой, как я: с кавказским духом, темпераментом, корнями. Но без этих диких взглядов, что женщина должна сидеть дома, ноги мыть.
Рита Ройтман
DAPTAR 