О насилии домашнем и государственном, о ненависти к жертве и о том, как как легко меняются местами жертва и агрессор.
25 мая Верховный суд Ингушетии вынес решение оставить в силе приговор по делу Мухарбека Евлоева и его племянника Мурада Парагульгова, осужденных за похищение местной жительницы Елизаветы Алиевой. Похищена Елизавета была потому, что обвиняла Евлоева в убийстве своей сестры и его жены, Марем. Та пропала 19 сентября 2015 года, ее тело ее до сих пор не найдено. И два года на всех rруглых столах, на всех мероприятиях кавказских правозащитников и тех, кто занимается правами женщин? рано или поздно звучало это имя — Марем Алиева. И все замолкали. Потому что сказать было нечего. И говорить было страшно. И прогнозы были самые неутешительные. Но, как оказалось, надежда есть. И хотя победа пока не окончательная, но это все же победа. Именно с этого страшного дела шеф-редактор «Даптара» Светлана Анохина и начала разговор с директором проекта по России Международной кризисной группы, экспертом по Северному Кавказу Екатериной Сокирянской.
В ПОСТЕЛИ С ВРАГОМ
— Катя, как считаешь, историю Марем можно назвать типичной для Северного Кавказа?
— Это, скорее, нетипичный случай убийства чести, если его вообще можно считать таковым. Обычно муж сам редко убивает жену, для этого есть родственники. А тут, мне кажется, значительную роль сыграло его собственное маниакально-агрессивное состояние. Но то, что, получая такие сигналы (по словам сестры Марем, муж и раньше ее бил, обривал голову, угрожал плеснуть в лицо кислотой, а дочка его от первого брака при очень странных обстоятельствах, якобы, покончила с собой — прим. ред.) не вмешивается семья, и сама женщина не предпринимает ничего, чтобы обезопасить себя — это, мне кажется, довольно типично не только для Северного Кавказа, а для всего российского общества. Люди часто смиряются с домашним насилием, думают, что, может быть, вот он последний раз или привыкают.
— Обычно все изумляются, думают, как она могла так жить, такое терпеть. Они не понимают, что у человека деформирована психика. Он попал в нечеловеческие условия и чтоб не спятить, чтоб выжить в этих условиях, он усваивает «правила игры», которые не имеют ничего общего ни с логикой, ни с нашими представлениями о самосохранении и норме. И если в обычном мире двое, которым не удалось ужиться, расходятся, то тут мучитель и жертва так проросли друг в друга и живут в таком искривленном мире, что это редко заканчивается бескровно. Либо мучитель переусердствует и забьет до смерти жертву, либо жертва схватится за нож.
— Разорвать этот цикл может какая-то экстраординарная ситуация, когда, например, женщина начинает понимать, что муж теперь представляет угрозу уже детям. В этот момент она может уйти. Ей нужен новый толчок, еще более страшный, чтобы решиться на серьезный шаг.
— Слушай, ну мы все время говорим, что женщина жертва-жертва-жертва. А что с мужчиной в такой ситуации происходит? С мужчиной, который, скорее всего, и сам вырос в семье, где его мама подвергалась насилию? Он же это наблюдал, он наверняка в такие моменты ненавидел отца, так почему берет эту роль так легко и радостно?
— Многие мужчины страдают от того, что они это делают. Хотя многое зависит от степени традиционности общества или от его собственного круга, в котором поколачивание жены не сильно осуждается. Но многие мужчины себя ненавидят за такое поведение и раскаиваются очень искренне, хотя потом делают это снова. Так создаются патологические отношения, которые очень сложно разорвать. Но я не специалист по домашнему насилию. У меня такие чисто обывательские суждения.
— Ну, обывательский горизонт достаточно широк. Например, мы видели реакцию «широкой общественности» на флешмоб «Я не боюсь сказать», на заявления об изнасиловании или о каком-то избиении, о насилии внутри семьи. Если жертва посмела заговорить, если при этом она еще смеет не выглядеть раздавленной полностью, то ее рвут на части с таким наслаждением, что страшно смотреть.
— Все же заговорить решается меньшинство. Виной тому страхи, интернационализированные такие страхи и стереотипы, которые живут в женщине. Когда она решается заговорить, то преодолевает, прежде всего, внутренний хор голосов, которые давят на нее.
ТЕ, КТО ТЕБЯ БЕРЕЖЕТ
— Мне тут недавно сбросили ссылку, я посмотрела и просто обалдела. Был проведен эксперимент, участники — студенты, причем, исключительно девушки, о которых мы думаем, что там эмпатия сильна. Так вот, была выбрана одна «жертва» и ее при плохом ответе били разрядом тока.
— Господи, кто ж ее бил?
— Ну, экспериментаторы, кто ж еще. Но наблюдали при этом не за ней, а за группой. Подружки сначала страшно ей сочувствовали. Но скоро все изменилось. Они устали сопереживать, эта корчившаяся от разрядов их девица вызывала уже раздражение. Мол, знала же, что если плохо подготовится, будет наказана, так какого черта! И мы, такие нежные, почему должны видеть, как она корчится и страдает? И вот то же происходит, когда мы сталкиваемся с ситуацией домашнего насилия. Первый порыв — это немедленно человека из этого ада забрать, но когда в третий раз видишь ее с синяком под глазом, начинаешь досадовать, ну что же она за тряпка, вот дура, да что же она не уходит. Непонимание абсолютное внутренней ситуации и наше негодование против несправедливости мира обрушивается на эту же жертву. Ее не любят, ее сторонятся, потому что ни у кого не хватает сил так долго сочувствовать.
— Наверное, бывает и такое. Но обычно все-таки женщина находит поддержку в своей среде, либо родственников, либо общественников, активистов, у которых она, ищет помощи. Я знаю случаи, когда девушкам, которым грозили убийства чести, помогали подруги, сокурсницы, хотя при этом они сами страшно рисковали. Ведь потом к ним, к их родне приходят родственники сбежавшей, случается и насилие, бывает, что между двумя семьями начинается вражда. В Чечне, например, считается, что и поведение женщины и меры, что принимает по отношению к ней родня — внутреннее дело семьи. Но в последние годы это меняется. То, что творят чеченские власти, противоречит адатам, где только отец, брат, дядя, то есть мужчина из семьи женщины мог указывать, как ей одеваться и вести себя.
Семья уже не в состоянии защитить. Она может разве что покарать.
— Как и в Дагестане, заметим. О чем совершенно забывают нынешние страдатели по «нашим-прекрасным-традициям». Но у нас вроде бы, кроме Гаджимета Сафаралиева, никто из высших эшелонов власти еще публично не лажанулся с замечаниями в адрес чужой сестры и дочери. А с Чечней, конечно, ужас. Я видела ролик, где на камеру самолично Рамзан Кадыров отчитывает женщин за чрезмерную активность в ватсапе и вокруг же их мужья, отцы и по возрасту Кадыров для них пацан. И тот ужасный, где двух девушек и двух парней обривают перед камерой за то, что поехали куда-то на пикник и «слишком вольно танцевали». А самое страшное тут – всеобщее одобрение в комментариях под этим видео. И я не понимаю, как это? Схватили девчонок и мальчишек и обрили незнакомые непонятные вообще люди.
— Это все разрушает традиционное адатное право и традиционную систему отношений, которая давно уже разлагается. С 19 века этнографы, путешествовавшие по Чечне, описывали состояние общества и уже они говорили о том, что тейповая структура разрушается. Но сейчас эта эрозия происходит очень стремительно. С одной стороны, все еще существует мнение, что то, что мы там внутри семьи делаем со своими женщинами, это наше дело…
— … а с другой – раньше это «право» хотя бы подкреплялось защитой от чужих!
— Именно! А сейчас семья уже не в состоянии защитить. Она может разве что покарать. Но иногда к радикальным мерам семья не сама приходит, а ее толкают, принуждают сверху.Еще один фактор — глубоко травмированный мужчина, который не может сам принимать решения, вынужден задавить свое «я» в угоду репрессивной власти. Порой он не может делать то, что считает правильным, часто не может нормально обеспечить свою семью. И это безумный стресс для мужчин в традиционном обществе. Ведь мальчику с детства внушают, каким он должен быть, какие у него обязательства перед семьей. Этот стресс трансформируется в агрессию, которая опять-таки изливается на женщину и ребенка.
— И целый этнос ведет себя как хрестоматийная жертва домашнего насилия, как женщина с синяками на лице, затравленным взглядом, отвечающая на вопрос о семье «Мы живем очень хорошо!» Терпит и не уходит.
— Уезжают, бегут. И в Россию и заграницу, миграционные службы Европы в совершенном недоумении, почему люди бегут, и особенно усилился поток в последние полтора года. Нам понятно, почему он усилился, потому что режим стал еще более репрессивным. Я разговаривала с правозащитниками-волонтерами, которые работают с чеченцами в Бресте, и они говорят, что в том числе много женщин бегут от насилия. Одиноких женщин, которые схватили детей и убежали в Европу.
— От побоев?
— И от них, и от попыток отнять детей, и от морального насилия со стороны родственников.
СИНДРОМ ДЕКАБРИСТКИ
— Давай вернемся на территорию Дагестана, эта почва для меня более знакомая и понятная.
— Я в принципе никогда не занималась отдельно женской темой, но она у меня всегда параллельно где-то присутствовала, ведь это часть нашей жизни. В ходе этой поездки, я довольно много говорила с людьми о проблеме радикализации молодежи. Обычно мы со взрослыми дядьками на эту тему разговариваем, с молодыми людьми общаемся реже, а ведь в их среде это явление обычно и возникает. А в этот раз я встретилась с ребятами, студентами, и очень интересный получился разговор, очень искренний. Правда, они не стали про девушек особенно распространяться. Сказали, что девушки едут в ИГИЛ за романтикой. Но я пыталась понять, почему женщины делают выбор в пользу таких радикальных решений. Почему познакомившись с кем-то по интернету, или почитав что-то об исламском государстве, или услышав что-то от подруг, девушка, женщина оставляет все, с чем она была связана всю свою жизнь, маму, родителей, друзей и едет куда-то, в чужую страну, и что это на самом деле? Фанатизм? Акт эмансипации? Юношеский максимализм? И нередко ведь это женщины совсем не молодые.
— Я тебе могу задать встречный вопрос. Почему обеспеченная, неглупая, образованная женщина вдруг вступает в переписку с зеком, бросает все к черту, едет к нему, посылает ему посылки, переписывается, выходит за него замуж, ждет из тюрьмы, а потом он выходит, обирает ее до нитки и через пару лет она уже переписывается с другим зэком? Потому что нам внушили, что жертвенность — это часть нашей женской личности.
— Да, я согласна. Отчасти это та модель, которую нам прививают. Декабристка как модель идеальной жены. Но это часть причины, а другой составляющей является очень сильная идеология, которая ломает мозг и мужчинам, и женщинам. Которая, при этом, освобождает женщину от ее внутренних установок, традиций и условностей, от того же общественного мнения, что на нее давит с детства.
Ей обещают, что если она там умрет, то заслужит свой рай, причем быстро, коротким путем.
— Освобождает от одной подчиненности, навязывая другую. Но все же на какое-то время она, наверное, оказывается в междувластии и ощущает офигительную свободу. Хотя, какая ж тут свобода: выходят из-под родительской воли, диктата, чтобы полностью предаться мужу, попасть под его власть, не зная, ни кто он, ни что он. Влюбившись в саму идею служения идее.
— В результате получается так, но в процессе она этого не ощущает. Ей кажется, что она — взрослый и наконец-то независимый человек, что сама решила, где она будет жить, с кем будет жить, каким будет ее муж, что он будет мусульманин, а не сосед-дантист, которого мама с папой выбрали. Что у нее не будет процедуры сватовства и свадьбы с хинкалом, что она сделает так, как она это хочет, где хочет. Более того, она переедет на землю ислама, где, как ей внушает вербовщик, строится Халифат. И она принесет себя в жертву этой идее. Ей обещают, что если она там умрет, то заслужит свой рай, причем быстро, коротким путем. А еще ей внушают, что если ее муж станет шахидом, то его «заслуги» распространятся и на нее.
— Бедные девочки, бедные девочки… Ну, пусть им будет рай, пусть им будет все.
РАБА ЛЮБВИ И ДОЛГА
— Послушай, но ведь часто под раздачу попадают простые совсем девчонки, которые живут по всеми одобренным патриархальным правилам: «одинокая женщина — несчастная женщина», «без брака встречаться с мужчинами нельзя» и «слово мужа – закон».
— Случилась не так давно история. У молодой женщины было двое детей от первого брака. И ее кто-то познакомил с человеком, они заключили мусульманский брак. Он ей очень понравился – обаятельный, добрый, с высшим образованием, очень полюбил ее детей, дети полюбили его. Он был женат, обещал развестись, а пока предложил быть второй женой. Она знала, что маме это не понравится, решила о браке не говорить ей. А потом как-то он пришел домой с оружием. Оказалось, он в розыске, потом выяснилось, что он принес присягу Аль Багдади. И вот тогда она страшно перепугалась. Говорит ему: «Мне страшно, у меня дети, давай мы все прекратим». А он ей: «Ты чо? Ты жена теперь. Молчи. Скажешь что-нибудь, у тебя будут проблемы, я не один, за меня есть, кому отомстить». Она рассказывала, как ждала, когда же его убьют, и все закончится. И вот в один прекрасный день на лестнице у них началась какая-то возня. Он говорит: «Посмотри в глазок». Глазок оказался залепленным. И этот милый мальчик ей сказал: «Выйди на лестницу, взгляни, что там».
— Что? Он же не мог не знать, что означает залепленный глазок!
— Конечно. Вот такой хороший добрый мальчик. Она вышла и тут же получила несколько пуль в живот. Отползла потом в шкаф и сидела там, исходя кровью. Съела все обезболивающие таблетки, которые были в квартире. В это время в квартире начали спецоперацию: заварили дверь, в потолке просверлили дырки, спустили камеры в каждую комнату. Мама ее бегала вокруг оцепления, говорила: «Там моя раненая девочка!» Ей отвечали: «Там не девочка, там террорист». Она: «Вы с ума сошли? Какой террорист!» И ей объяснили, что муж ее дочери – боевик. Ничего не понимающая мама кричала, что ее девочка не замужем. И как сказала она мне потом: «Молодцы эти ребята, которые стояли в оцеплении, не всякий бы выдержал мою истерику». Маме дали возможность позвонить. Так она в первый и в последний раз говорила с зятем. Он сказал, что сам не выйдет, но попросил вывести жену. Через пять часов подогнали машину, люльку подняли до девятого этажа, девушка доковыляла до балкона, рухнула в эту люльку и потеряла сознание. Ей повезло: она не только выжила, а еще стала первым человеком, который обратился в комиссию по адаптации, где ей очень помогли. Она давала показания и очень искренне раскаивалась.
— А в чем раскаивалась-то? В том, что хотела мужа и семью? Что потянулась навстречу тому, кто был добр к ней и ее детям? Что не донесла на мужа, понимая, что его будут ловить и убивать в ее доме? В чем ее вина? В том, что следовала той модели, которую нам всем вдалбливали в башку?
— Она раскаивалась, что такому риску подвергала детей, соседей, что так подставила родителей, что всех вокруг обманывала, что вообще связалась с таким человеком, убийцей. Девушка была очень травмирована и если сейчас с ней все в порядке, так благодаря маме, которая нашла ей психолога, переселилась к ней, занималась ее детьми, ходила с ней по допросам и комиссиям.
ДЕВУШКИ И СМЕРТЬ
— Некоторое время назад среди журналистов ходили слухи протак называемый «махачкалинский женский джамаат». Это страшилка такая или что-то было на самом деле?
— Я не так много знаю о нем. Он был не только махачкалинским явлением. Я с ним сталкивалась в 2010-2012 годах. Начиная с 2013 года, они стали уезжать. Это были девушки молодые, которые хотели выходить замуж за боевиков. Им нравились мужчины, которые рискуют, берут в руки оружие, готовы умирать за идею. Их привлекала принадлежность к группе братьев и сестер, которые исповедуют «истинную религию», которых преследуют, они страдают за эту религию, их действия окружены тайной.
— Угу, условный стук, 38 утюгов на подоконнике, записки молоком. Все это укладывается в формулировку «Мама, я полюбила бандита».
— Они ж не считают их бандитами, они считают их борцами.
— А ты думаешь, подружки бандитов считали своих парней преступниками? Нет же! Они были «борцы с прогнившей системой», с продажными ментами, с всеобщей несправедливостью. Всегда есть идеологическая база, было бы желание ее подвести.
— Я согласна, но здесь она очень мощная, потому что религиозный фактор присутствует. Им было скучно выходить за простых парней. Был в этой среде такой лозунг: «Лучше быть вдовой шахида, чем женой труса». Часть из них погибли, часть уехала в Сирию или в Турцию. Их уже нет на виду. Они выходили замуж, мужей убивали, потом они снова выходили замуж, их снова убивали. И когда случались похороны, они друг друга поздравляли с тем, что муж стал “шахидом”. Потом они сами стали погибать намеренно во время спецопераций. Был период, когда они не выходили из заблокированных домов.
— Ну да, я помню все эти переговоры сестры Макашарипова с подругой, заблокированной в доме. Та еще размышляла: «Я ж беременная, во мне ребенок, может, выйти». А другая ей: «Нет, даже хорошо, что беременна, сразу в рай попадешь, так ШИКАРНО будет». На меня это словечко восточного рынка просто бешеное впечатление произвело. Сразу все стало понятно.
— Ну да, вот представь, они на самом деле садились и обсуждали, когда хорошо умереть. В месяц Рамадан погибнуть хорошо, например и еще то ли в четверг, то ли в пятницу, не помню сейчас точно. Мне говорили, что некоторые не выходили, потому что видели, как тяжело тем женам боевиков, которые решили сдаться. Того, что сейчас называется профучетом, тогда не было, но пристальное внимание со стороны силовых структур к таким девушкам было всегда. Их забирали, доставляли, задерживали, обыски, трудности с трудоустройством, у детей проблемы в детских садах, дохода нет, родные отвернулись. Так что легче было отдать детей престарелой матери и погибнуть с мужем. Силовики были сильно ими озабочены, ведь действительно, время от времени девушки из этой среды взрывались.
— Тут вообще все непонятно для меня. Предположим, ты участковый и вот приходит информация — у тебя на участке потенциальная бомба и ты понимаешь, что с ней может произойти все что угодно и в любой момент. С одной стороны, надо бы поосторожнее, чтоб не подтолкнуть к непоправимому. А с другой — есть разработанные и одобренные сверху какие-то рабочие приемы, типа, таскать все время в райотдел, показывать, что за ней наблюдают, стучать по столу кулаком
— Сейчас есть самые разные технические средства, все-таки силовые структуры и спецслужбы, которые занимаются этим, могли бы быть профессиональнее. На подготовку сотрудника спецслужбы государство тратит большие деньги. Он обычно имеет неплохое образование и доступ к самым разным современным технологиям. Ну вот, например, сейчас в Кабардино-Балкарии, Ингушетии тоже есть женщины, мужчины, они тоже на каком-то профучете, условном или реальном, но этот профучет не так заметен, он не доставляет таких неудобств. За ними, видимо, следят, как-то мониторят их при помощи спецсредств, но это не мешает им жить, если они куда-то едут, то их моментально не задерживают. А тут, в Дагестане… Мне недавно звонили из одного дагестанского города: молодая женщина жаловалась, что ее в участке несколько часов держали, орали на нее, фотографировали, оскорбляли и ее, и сестру, и маму.
— А для чего?
— Вот непонятно. Все-таки полицейские обычно быстро понимают, кто перед ними находится. Эти девушки давно на профучете, у них мужья сидят, про них все все знают. На них наорав, психологически не сломаешь. Мне кажется, что это такой метод запугивания. Она пойдет домой, расскажет, как с ней обошлись, а все остальные будут бояться, думать: лучше мне в стороне держаться, лучше мне ничего не делать
— Как думаешь, это правда, что девчонок там насилуют?
— Я ни разу не задокументировала таких случаев, все-таки мы документируем разное, но чтобы изнасилование в полицейском участке… Не было такого. Пытали женщин током, били. В Ингушетии был такой случай. Адвокат мне рассказывал, что был недавно случай в Дагестане, когда и били, и током пытали. Их немного, этих случаев, но отдельные есть.
— Током пытали? Женщин? Катя, погоди. Я должна понять, что только что тут произошло. Значит, теперь в Дагестане задержанных женщин пытают. Током. И я вот, вменяемый вроде бы человек, какие-то слова про права человека иногда произношу, сижу сейчас перед тобой и среагировала не на слово «пытки» и не на «ток», а на то, что теперь это проделывают и с девушками. Что с нами, Катя?!
— Мне рассказывали об одной истории, где девушку удалось буквально за волосы вытащить из… В общем, близкий ей человек погиб, не станем уточнять, как именно. Она осталась одна с тремя детьми и больной мамой. Практически без дохода, без дома. Все родственники от них отвернулись. Как мне говорили, там хватало короткого разговора, чтобы понять, она буквально на краю и готова на самые страшные вещи. И вот тут было все очень сложно. Как найти того, кого она послушает? Не подходили ни психологи, ни отец и мама – все это были не те люди. Понятно было, что девушка это поверит только тому, кто для нее является религиозным авторитетом. И такого человека удалось отыскать. Женщину. Не знаю, как у них там разговор шел, может быть, религиозные доводы в ход были пущены, а может, они просто сидели в обнимку и плакали, но девочка эта начала оживать, потихоньку вернулась.
СПАСЕНИЕ УТОПАЮЩИХ
— И опять про домашнее насилие. Я часто сталкиваюсь с ситуацией, когда не знаю, как помочь. Жертве предлагается даже эвакуация, была пара случаев. Но тут случается удивительное. Женщины даже в отчаянном положении редко соглашаются на побег.
— В Турции, например, очень хорошо работает система женских шелтеров. В каждом районе, в каждом полицейском участке есть шелтеры. Женщина может прийти в любой полицейский участок, заявить или просто позвонить и ее силой заберут от мужа, поместят в шелтер, и никому не сообщат, где она. Ей оказывается помощь правовая, социальная, медицинская. Недавно выяснилось, что в одном из центральных районов Стамбула нет этого шелтера, и это была проблема, которую довольно бурно обсуждали.
— Шелтер — это хорошо звучит, но говорю же, не соглашаются. И я понимаю, почему. Например, увозим отсюда барышню, везем в Москву или еще куда, там она три месяца живет, отдыхает, а дальше что?
— Ну да, мы ее вырываем из привычной среды, и ведь страшно бежать. Сделать шаг в бездну, бросить всех родственников, куда-то уехать. Мне кажется, нужно максимально подключать все возможные механизмы и стараться решать проблему на месте. Сотрудничество с религиозными деятелями во многих случаях может быть плодотворным. Они должны выступить в роли посредника между женщиной и той средой, из которой ее вырвали, и теми активистами, которые ей помогут преодолеть конфликт с семьей. Мы должны помочь выйти и на других условиях попытаться реинтегрировать ее обратно в привычную среду. Еще психолог должен работать, там ведь, как правило, огромная психологическая травма. Для консервативных женщин было бы важно поговорить с религиозными мужчиной или с женщиной, которые с позиций ислама объяснят ей, что она не обязана терпеть, что у нее тоже есть права.
— Есть хоть какая-то возможность это наладить, как думаешь?
— Все зависит от ситуации, если есть угроза убийства чести, то, конечно, надо вывозить в другой регион. А если домашнее насилие, какие-то другие проблемы, которые в принципе не заставляют человека вырываться из социума, то должны быть другие механизмы. Может быть, советы по делам семьи задействовать. Им надо более активную позицию занять. Создать центр помощи женщинам, который будет известен. Горячую линию, сайт, который можно довольно легко найти. Но женщины часто не знают, где им искать защиты.
НЕ БОЙСЯ, Я С ТОБОЙ
— Я сейчас буду говорить крамольные вещи. Очень удобно считать, что вот есть женщины – слабые, нежные, любящие и доверчивые, они жертвы и им противостоит злая темная мужская сила. Но все ведь не так. Мальчики же не из космоса к нам засылаются. Они растут в семье и, как ни странно, часто идею того же домашнего насилия транслирует им мама. Та мама, что в свое время была мужем и бита, и ломана, но выжила. Мало того, я все чаще слышу истории, когда те же радикальные идеи в семью привносятся не мужем или сыном, а женой, дочерью, невесткой. Это какие-то совершенно новые процессы.
— Да. Недавно рассказывали, как в один из дагестанских городов привезли женщину, вернули из Сирии с двумя детьми. Она сбежала туда от мужа. Причем муж бегал, как ненормальный, и все говорил про детей, только про детей, мол, как спасти, как вытащить? Но те, кто занимался возвращением, очень скоро поняли, что он не только детей, он и жену вытаскивает, что он ее любит. А помнишь историю, тоже откуда-то из Юждага женщина с двумя или тремя дочками уехала, бросив мужа? И муж ездил их забирал. Я разговаривала с ним тоже. Совершенно героический папа. Тут мне рассказали еще одну историю про мужчину, у которого уехал сын в Сирию, за ним поехал сестра, а за сестрой поехала мать, якобы, они все поехали друг друга искать. И все там остались.
— Сначала уехал сын, потом дочь, потом жена и только отец семейства не знал, что происходит. Катя, ты понимаешь, да? В Дагестане, где мать часто не решается заступиться за дочку даже когда речь идет о ее жизни, в том Дагестане, где парни женятся на нелюбимой, потому что отец выбрал именно ее, где брат может запретить сестре даже в гости к подружке пойти, вдруг случается такое. Главу семьи водят за нос все те, кто должен ему беспрекословно подчиняться. Катя, расскажи мне что-нибудь обнадеживающее. Чтобы мужчина не был обманут женой и дочерью, и чтоб людоедом тоже не был. Расскажи мне про тех, кто, оставшись на позиции главы семьи, для своих девочек сделал то, что должен делать нормальный мужик. Защитил. Уберег. Прикрыл собой от всех, от всего мира.
— Есть случаи. Много. Например, ты же знаешь, что чеченки должны выходить замуж только за своих, иначе большая проблема, вплоть до убийства может дойти. Я знаю истории, когда чеченки выбирали себе в мужья и славян, и европейцев, и их защищали их отцы и другие родные мужчины. Я знаю историю, когда отец, которого весь род подталкивал к убийству дочери, сказал, что убил ее, а сам купил дочке билет, посадил на поезд и отправил куда-то к дальним родственникам. Знаю девочку, которая в больнице из-за халатности врачей потеряла ребенка и детородные органы. Муж с ней тут же развелся, зачем ему не рожающая больная жена, и потерял к ней интерес. И папа все бросил и по всем инстанциям ездил, писал, чтобы посадили этих врачей. И другой папа, когда двое подонков изнасиловали его дочку, сам подал заявление и через все суды, все разбирательства вместе с ней прошел. А в еще одном аналогичном случае, и мама, и папа, и даже брат рядом встали, а после еще и парень прекрасный встретился. Она все-все ему рассказала, и он не струсил. Так что вышла моя девочка замуж, уже ребенок есть, ждут второго. Недавно созванивались, говорит – мне так повезло, я не знала, что я могу быть так счастлива, я думала, что моя жизнь кончилась.
Светлана Анохина
DAPTAR 