«Даптар» публикует рассказ из новой книги Полины Жеребцовой, автора чеченских дневников.
Сейчас щелкну замочком на сумке, и будет взрыв.
Кто бы мог подумать, что внутрь металлического язычка изящного дамского аксессуара из крокодиловой кожи внедрен сгусток силы, способный разорвать в клочья человеческие тела.
Секьюрити обыскали меня на входе и пропустили. Ничего не нашли. Я всего лишь журналист, который берет интервью.
Охрана президента окружила аэропорт плотным кольцом, но я спокойно улыбалась солнцу — я была уверена, что мои братья ждут сигнала, лежа в густой траве: они пойдут в наступление, как только взорвется бомба.
Моим заданием было подкрасться как можно ближе к неприятелю.
В легком белом платье, к которому так шел изящный черный пиджак, я, казалось, только спрыгнула с подиума в Милане.
Перед тем как щелкнуть замочком, я в последний раз втянула в себя теплый воздух и посмотрела на синие горы.
Прощайте!
В фильтрационных лагерях пытали моих друзей. И за это следовало мстить: око за око, кровь за кровь; так заповедовал нам Моисей.
Так отомстили двенадцать чеченских героев зимой 1995-го, бросившись под российские танки и взорвав их.
Так отомщу и я.
— Вы помните правила этикета? — спросил меня некто в сером плаще. — Пока вам не предложат сесть, стойте. Сейчас Он появится.
— Хорошо. Спасибо, — говорю я, чуть презирая себя.
Наш истинный язык иной — он хриплый, дикий, ищущий опоры в собственном эхе, как птичий зов в горах, а это чужие, мертвые слова.
Враги на нашей земле. Мы должны сражаться и умирать.
Дудаев сказал: «Раб, не стремящийся выйти из рабства, заслуживает двойного рабства».
Мне нужно еще успеть крикнуть «Нет Бога, кроме Аллаха», но я не успела.
Грудь обожгла пуля. Теряя сознание, я активировала взрывчатку — вот и всё.
— Я стала шахидом!
— Всё ты врешь! — противный мальчишка по имени Ислам выполз из-за мусорного ящика с игрушечным автоматом в руках. Он был главным в охране русского президента, и в игре его звали Вася.
— Я убил тебя раньше, заподозрив что-то неладное. У меня старая школа КГБ. Ты не успела активировать детонатор!
— Но взрывчатка все равно взорвалась, и все вокруг погибли. Ты не можешь говорить — ты покойник!
— Сама такая! — ответила Катя, снайпер.
Катя сидела на крыше сарая, обтянутого крупной сеткой: в старые времена, до войны, там хранили картошку и арбузы. На лицо девочке падало яркое солнце, и она щурилась, потому что больно было смотреть.
— Нет, Полина права. Мы победили… — со связанными руками, вертясь клубком от несправедливости, вопила Хава, моя подруга.
Я бросилась ее развязывать — хотя должна была быть на небесах и встречаться с ангелами.
— Не имеешь права! — истошно орал Ислам-Вася, стреляя по нам из автомата: — Бух-бух-бух!
А ичкериец Магомед выполз из травы и отвесил ему пинка.
Наверное, мы так бы и спорили до вечера, кто виноват, а кто прав, под июньским солнцем 1996 года, если бы не Анина мать — тетя Женя.
Девятилетняя Аня играла, что она инопланетный корабль, наблюдающий за действиями «жалких людишек» с высоты небес. И не принимала ничьей стороны.
Тетя Женя выглянула с балкона и, увидев, что мы столпились у гаражей и спорим, кто «боевик», кто «русский солдат» и как стать шахидом, крикнула:
— Угощаю бутербродами с вареньем!
Мы, тут же позабыв про игру, побежали на второй этаж. Добрая тетя Женя нашла припасы в погребе. Открыла две литровые банки: с малиновым и абрикосовым вареньем!
Можно было мазать варенье ложкой на только испеченный в духовке хлеб, сколько душа пожелает. Мы не знали, что нас ждет впереди, и наивно
верили, что война закончилась, стала просто глупой игрой, хотя на улицах нашего города были слышны выстрелы.
— Мне достался бутерброд со сгущенкой! Я выскребла немного с самого донышка, — похвасталась я Хаве, уплетающей абрикосовое варенье за обе щеки. — А вам сгущенка не досталась!
— Тебе повезло, потому что ты в раю, — съехидничал Ислам. — Ты ведь шахид!
Полина Жеребцова
DAPTAR 